– Я не сомневаюсь, что лучшую добычу вы припрятали для себя. Я знаю, что вы всегда так делаете.

– А мы знаем вас, – пробормотал Стреттон ей вслед. – Мы тоже не круглые дураки.

К вечеру огонь догорел, и Джек вернулся домой. Покрытый с головы до ног черной сажей, в пепле, он был похож на угольщика. Когда он вошел в кухню, Линн изумленно воскликнула:

– Кто же здесь неряшка-замарашка?

На следующее утро он опять пошел в Мур, ветер переносил пепел с места на место. Нужен был дождь. И ночью, действительно, прошел сильный ливень – он остудил землю и прибил пепел.

Как только на поле начала прорастать трава, Джек с двумя помощниками перепахал все шестнадцать акров. Эта изматывающая работа заняла шесть дней. Через месяц, когда вновь зазеленели сорняки, Джек, разбросав по почве навоз, занялся поперечной вспашкой.

– Ты никогда ее не расчистишь, – сказал Джо Стреттон.

– Расчищу, дайте только срок.

– Год растут сорняки – семь лет борьба с их семенами. Так говорят старики. Тебе придется трудиться здесь многие годы!

Всю весну и лето, как только появлялось свободное время, Джек возвращался сюда и перепахивал землю, уничтожая упрямые сорняки. Для этого он использовал новый культиватор, позволявший уничтожать длинные корни осота и одуванчиков. Потом собирал сорняки в огромные кучи, поджигал их, и они долго тлели и дымились.

– Где Джек? – спрашивал кто-нибудь.

– Наверное, опять пашет свой участок. При таком уходе земля скоро уже придет в норму.

И вот наконец пришел день, когда шестнадцать акров перестали называть Мур – болотистое место. Теперь этот участок именовали «участком Джека». Кто-то даже написал это название на карте земельных угодий, висевшей в конторе мисс Филиппы.

– Наверное, это так же приятно, как если в твою честь назвали новый сорт яблок, – сказал Джеку Питер Льюппитт, – или, скажем, картофеля, да и новый сорт вьющейся розы неплохо бы.

– Ну, насчет награды – он ничего не получил, – заметил Джо Стреттон. – Мисс Филиппа даже не поблагодарила его.

Джек любил работать. И всегда трудился усердно. Ему не нравилось, когда земля была заброшенной и пропадала. Вильям Гонлет, который пас овец на высоких холмах Тутл Борроу, откуда открывался лучший вид на всю округу, первым заметил изменения, происходившие на старых истощенных землях Мерихоуп. В них как бы вложили новое сердце и дыхание, вдохнули душу.

– Как хорошо человеку ощущать свою силу и наблюдать, как земля снова начинает улыбаться.

Что бы ни говорил Джо Стреттон, мисс Филиппа тоже была довольна тем, как продвигаются дела. Как-то в Хотчеме, на рынке, она попросила Джека подождать, пока зайдет в банк. Вернулась довольная, лицо светилось радостью, глаза блестели.

– Та закладная, которую я оформила, когда покупала ферму Мерихоуп, уже полностью выплачена, – сказала мисс Филиппа. – Хорошие новости, не правда ли?

– Это просто здорово, – сказал Джек. – Может, теперь мы сможем сделать новые калитки и ворота в изгороди на полях.

– И не только это. Мы приступим к ремонту. Купим новые инструменты, отремонтируем сараи, амбары и коровники… Может, даже построим новый коровник…

Она просто искрилась энергией, в ее голове роились новые планы и задумки. Ей даже хотелось поделиться ими с Джеком, чего она никогда себе не позволяла.

Когда они выходили с рынка, Филиппа взяла его под руку. Казалось, некоторое время они были на равных. Они понимали друг друга, возникла взаимная симпатия, они были воодушевлены успехами. И этот ее дружелюбный жест казался совершенно естественным, им приятно было идти рука об руку.

– Кроме того, – продолжала она, – нужно заняться коттеджами для работников. Я знаю, что их давно пора отремонтировать, и лучше это сделать до наступления зимы.


Часто после занятий в школе, в теплые летние дни, Сисси Гонлет приводила Линн в поле, где работал Джек. Во время сенокоса малышка часто вместе с отцом сидела на сенокосилке. Он держал ее на коленях, обхватив руками.

– Шевелитесь! Шевелитесь! – кричала Линн лошадям, теснее прижимаясь к Джеку. – Эй, эй! Пошел, пошел! – подгоняла она лошадей, подражая отцу.

Во время жатвы Линн вместе с другими детьми – Гонлетами, Льюппиттами, малышами Риггами – помогала делать жгуты из соломы, которыми потом взрослые работники перевязывали снопы. Детские руки быстро уставали, и тогда она принималась бродить от одного снопа к другому, собирая в маленькие букеты вьюнки, темно-красный клевер и вику. Когда наступало время обеда, Линн с Джеком устраивались в тени, падавшей от живой изгороди, ели сыр с хлебом, запивая сидром.

– Сколько колосков на этом поле?

– Ну-у-у, я этого не знаю, их слишком много, – сказала Линн.

– Тебе и не нужно их считать. Просто подумай о каком-нибудь большом числе и все.

– Сотни, и тысячи, и миллионы, и биллионы.

– Да, пожалуй, ты права.

– Почему у ячменя усики?

– Ты мне задаешь трудные вопросы, – заметил отец. – Мне бы и самому хотелось это знать. Они такие колючие, забравшись в рубашку, щекочут так, что просто иногда изводят меня. Наверное, усики растут на колосках для того, чтобы злить нас и заставлять ругаться.

– Ты не должен ругаться, это нехорошо, – сказала Линн.

– О, и кто же так говорит?

– Мисс Дженкинс.

Мисс Дженкинс была учительницей в классе Линн. Она казалась человеком из другого мира, словно была не из плоти и крови. Нет, она была гласом Божьим, в меховом жакете и с черной сеточкой для волос на голове.

– Она что, никогда не ругается, твоя мисс Дженкинс?

– Нет, – ответила Линн испуганным тихим голоском.

Она даже представить себе не могла, чтобы мисс Дженкинс ругалась.

– Неужели она никогда не говорит: «Да провались ты пропадом!» и «Хватит болтать чепуху!»

– Нет, никогда!

– Тогда, значит, мисс Дженкинс никогда не донимали усики от ячменя. Я это знаю точно!

– Мисс Дженкинс говорит…

– Да? Ну и что она говорит?

– Мисс Дженкинс говорит…

– Так, мы сейчас услышим что-то интересное. Я просто чувствую это.

– Мисс Дженкинс говорит: «Господи Боже мой, силы небесные!»

– Правда? Это ее слова? Я просто не могу этому поверить!

– А иногда она говорит: «Черт возьми!»

– Вот так-так. Как я и говорил тебе, она иногда тоже ругается, как все мы.

Время от времени Джек и Линн обедали по воскресеньям в большом господском доме. Там они должны были вести себя прилично… А мисс Филиппа хотела, чтобы они обедали у нее каждый день. Она была уверена, что мужчина не мог готовить нормальную и вкусную пищу для себя и для маленького ребенка. Но Джек старался бывать у нее как можно реже – ни ему, ни Линн не нравились эти визиты.

– Тетушка Филиппа, – как-то спросила Линн, – почему в яблочном пудинге совсем нет сахара? Он несладкий.

– Линн, ты плохо выговариваешь слова, тебе лучше следить за своей речью.

– Почему все-таки пудинг несладкий?

– Я сама готовила этот пудинг, и в нем достаточно сахара.

– Но я его не чувствую.

– Значит, что-то не в порядке с твоим языком. Вот все, что я могу сказать вам, маленькая девочка.

– А может, что-то не в порядке с твоим сахаром?

– Ты плохо себя ведешь, – строго заметила мисс Филиппа и нахмурилась.

Решив наказать девочку, она протянула руку, чтобы забрать тарелку с пудингом.

– Может, вообще лучше тебе не есть его?

– Да, – ответила ей Линн и сама отодвинула тарелку. – Мне он не нравится. Яблоки раскисшие и несладкие. Мне от них станет плохо.

Поджав губы, мисс Филиппа уставилась на Линн. Назревала ссора.

– Может, он действительно немного кисловат, – сказал Джек. – Мы с дочкой сладкоежки. Особенно, когда дело касается яблочного пудинга. Нельзя ли попросить немного сахара?

На столе появилась сахарница, и пудинг был съеден до последней ложки. По дороге домой Линн вспоминала о нем:

– Мне не нравится есть у тетушки Филиппы. Потом бывает так противно во рту, и в животе становится неприятно!

Джек поддержал ее. Суп из баранины был очень жирным. Кухарка, миссис Миггс, была старой и плохо готовила, но мисс Филиппа никогда бы не призналась в этом.

Джек постарался занять Линн разговором о чем-нибудь другом.

– Куда бы нам отправиться за ежевикой? По Фелпи Лейн или по Лонг Медоу? Твоя очередь выбирать. В последний раз я выбирал место.

– Пойдем к Непу и потом пройдем через Плакетт.

– Так далеко? Ты устанешь, и у тебя будут болеть ножки.

– А ты отнесешь меня домой на своих плечах.

– Отнести на плечах? И кто это говорит?

– Ты же всегда так делаешь, когда я устаю. Джек и Линн любили собирать ягоды вдоль живой изгороди, искать грибы на полянах или еловые шишки в Фар Фетче. После работы в саду или на огороде, убрав дом, они всегда куда-нибудь вместе уходили. Когда они возвращались домой в холодную погоду, он пожарче разводил огонь, зажигал лампу на столе и обязательно переобувал дочку в сухие домашние туфли.

– Что бы ты хотела поесть? Гренки с сыром или яйцо всмятку с хлебом и маслом? Или мы просто прогуляемся вокруг стола?

– Горячие булочки! – сказала Линн. – Я хочу горячие булочки к чаю.

– Кто сказал, что у нас есть булочки? Я совершенно уверен, что этого не говорил. Я ничего не говорил о булочках.

– Я их видела! – ответила Линн. – В кладовке. Под салфеткой.

– Боже, в этом доме ничего нельзя спрятать! Это точно. Твой розовый хитрый пятачок всегда все вынюхает!

– У меня не пятачок.

– А что же это такое? Нашлепка из теста?

– Это нос, – ответила Линн, – только у хрюшек и поросят бывают пятачки.

– Эти булочки должны были стать для тебя сюрпризом. А кто собирается их поджаривать, а?

Линн садилась перед очагом на стульчик для дойки, надевала на руку кухонную рукавичку и брала огромную медную вилку, с помощью которой она собиралась поджаривать булочки. У вилки было три изогнутых зубца, украшенная замысловатой резьбой в виде кораблика «Катти Сарк» ручка. Линн поджаривала каждую булочку и передавала ее Джеку, который намазывал их маслом. У теплого очага ее мордашка становилась розовой. Она вся светилась от счастья.