Джек швырнул печатку в комод, а вместе с печаткой два образка (Стефан и Мария), которые Алиса привезла ему из Нью-Йорка вместе с письмами многочисленных поклонников. Одно письмо Джек сохранил: «Да спасет тебя Господь, сынок, от многодетной матери». Да спасет тебя Господь, мать, перед долгой дорогой.

Головокружение прошло, и он опять заулыбался. Джек посмотрел на себя в зеркало и улыбнулся барометру с облупившейся краской. Идиотская улыбочка. И сам идиот. И все вокруг идиотское. В зеркале. А в жизни? Никто никогда не узнает, что собой представляет Джек в жизни. Только один Джек это знает — и он радостно захихикал от сознания того, что только ему одному доступна эта тайна. Вот так чудо! Образ Джека, не известный больше никому. К черту этого Брильянта, этого Легса, верно, Джек? Какое он имеет к тебе отношение?

На вечеринку явился и коллега Маркуса, адвокат, явился специально, чтобы познакомиться с Джеком-Брильянтом; у парня глаза полезли на лоб, когда он потряс руку, потрясшую Катскилл. Хьюберт привел с собой двух картежников из Трои, и они предложили Джеку как-нибудь вечерком перекинуться в покер. С удовольствием, ребята. Барахло созвал всех музыкантов; пришли и игравшие на пианино, и на банджо, и на барабане. Маркус пригласил танцевать Алису, и тогда Джек обнял за талию Франсес и сплясал с ней фокстрот под «Я веду себя прилично, детка».

— А вы, оказывается, прекрасно танцуете, — сказала ему Франсес.

— И это говорите вы, мисс?

Джек танцует с вчерашним днем. Спасибо, красавица из вчерашнего дня.

— Знаете, я никогда не думала, что такой, как вы, танцует, делает что-то подобное.

— Что ж такой, как я, может делать?

— Жуткие вещи, — сказала Франсес. Она была непреклонна. Получив нагоняй, Джек расслабился и коснулся ее волос кончиками пальцев, вспоминая свою боевую подругу — первую жену.

— Твои волосы напоминают мне Элен Морган, — сказал он.

Франсес покраснела.

Док Мэдисон потянул жену за руку и пустился в пляс с такой же энергией, с какой совсем недавно извлекал из Джека пули с мягкой насадкой, возвращал его к жизни из небытия. Жизнь бьет ключом, доктор! Здорово, правда? Огромное вам спасибо, док.


…возможно, все вы заметили, что сегодня днем сквозь витражи в пристройке полился солнечный свет, что солнечные лучи упали на плечи нашего осунувшегося, но непреклонного Джека, высветили достоинства как штата Нью-Йорк, так и самого Джека: усердие, целеустремленность, чувство справедливости, уверенность в завтрашнем дне.


Зал суда до сих пор чем-то напоминал церковь — когда-то здесь располагался пресвитерианский храм; над головой Джека были хоры, судьи сидели там, где в прежние времена находилась кафедра проповедника; над дверью — усеченные солнца, на окнах — церковные витражи; изменились лишь лица на стенах: вместо представителей духовенства и святых апостолов со стен смотрели теперь юристы и правоведы. Судный день, впрочем, грозил и тем, и другим.

На вечеринку, естественно, приехал и Фрэнки Теллер — как без Фрэнки, а также, прихватив одну из своих красоток, младший Фальцо, владелец четырех пивных в Трое. Позвал Джек и Джонни Дайка, букмекера из Олбани, и Слюнтяя Тарски, владельца магазина на Гудзон-авеню, где Джек три недели подряд покупал ветчину и сыр, когда он и еще двое парней не могли выйти за пределы квартала из-за Гуся. Явился на праздник и дядя Тим: с тех пор как в Акре провалилась крыша, он безвыездно жил там, ремонтировал дом и ждал возвращения хозяина.

Зашли «на огонек» передать привет от демократов Тухи и Спивак, легавые из отдела по борьбе с азартными играми.

А вот Мэрион не пришла.

Не могла прийти. Появись она — и Алиса устроила бы грандиозный скандал. Джек послал к ней Хьюберта и Фрэнки Теллера с пинтой виски, чтобы «подсластить пилюлю», но дома они Кики не застали, на двери была записка: «Уехала к маме в Бостон». Фрэнки принес записку Джеку, и Джек сказал: «Поищите ее — она на улице. Посмотрите на вокзале — найдете. Она не уедет, не повидав меня». Через час поисков Фрэнки и Хьюберт увидели, как Кики идет по Тен-Брук-стрит к своему дому номер двадцать один, где у нее была квартирка на втором этаже. По словам Хьюберта, он подошел к ней и сказал: «Джек волнуется, где ты, Мэрион», а она ему ответила: «Передай своему Джеку, что у меня все хорошо, так хорошо, что хуже, черт побери, уже некуда. До утра, так ему и передай, буду дома, а потом уеду — я ему этого никогда не прощу. Главный, можно сказать, день в его жизни, а он бросает меня на четыре часа и сидит чокается со своей коровой, а мне только и остается, что в кино сходить, чтоб со скуки не подохнуть. В такой вечер — и в кино, виданное ли дело?!»

Тогда Хьюберт позвонил Джеку, и Джек, вернувшись к столу, стал пудрить Алисе мозги. Звонит, мол, Скелет Макдоуэлл, газетчик, срочно хочет со мной связаться. Надо к нему съездить, Лис. «Я так и знала. Давно уже тебя изучила». — «Слушай, Лис, — нашелся Джек, — я знаю, здесь тебе весело, но, может, съездишь все же со мной за компанию, а? Встреча у нас со Скелетом, правда, деловая, но Скелет ведь газетчик, не более того, говорить нам особенно не о чем — так что надолго я тебя не задержу. Поехали».

Алиса купилась и поцеловала Джека раскрытыми губами; он и сейчас видит, как пляшет у нее во рту язычок, пляшет и зазывает: «Входи парень, давай же». Улыбнулась, подмигнула, а он опустил руку и похлопал ее по пышной заднице — незаметно, чтобы не смутить священника и чтобы присутствовавшие, которые не сводили глаз с них обоих, не говорили потом сальностей про эту такую нежную, такую чистую женщину. Похлопал и встал. А она откинулась на стуле и проводила его улыбкой, настоящей улыбкой, зажмурив свои бирюзовые глаза и сказав: «Нет, я останусь здесь с Китти и Джонни». То есть с вдовой Эдди и ее сыном, которые сидели с ней рядом, — семейственная ты моя. Он чмокнул ее на прощанье и бросил взгляд на ее зеленую шляпку, из-под которой выбивались воздушные Тициановы кудри. Кудри победительницы.

— Только недолго, — сказала она. — Здесь так весело.

— Через полчаса буду, — пообещал Джек, касаясь кончиками пальцев ее щеки. — Можешь не беспокоиться.

И направился к выходу. Был уже час ночи, оставалось еще человек тридцать, когда он повернулся спиной к собравшимся, прошел вдоль стойки, мимо покойников, бесстрастно взиравших на него с развешанных по стенам фотографий, и вышел через вращающиеся двери.


СМОТРИТЕ В КИНОТЕАТРАХ ОЛБАНИ

18 ДЕКАБРЯ 1931 ГОДА


СТРЭНД (самый высококачественный экран, лучший звук в штате Нью-Йорк)

ДЖОРДЖ БЭНКРОФТ в фильме «Прихоть богача»


ХЭРМАНЕС-БЛИКЕР-ХОЛЛ (Дворец искусств Олбани)

РОНАЛД КОЛМЭН в фильме «Нечестивый сад»


ЛЕЛАНД (чистейший звук)

БИЛЛИ ДОУВ в фильме «Возраст любви»


ПАЛАС (демонстрируются фильмы «Капитолия»)

ЛЕО КАРИЛЬО в фильме «Виновное поколение»


МЭДИСОН

МЭЙ КЛАРК в фильме «Мост Ватерлоо»


КОЛОНИСТ

ЭНН ХАРДИНГ в фильме «Преданность»


ПАРАМАУНТ

УИЛЕР и ВУЛСИ в фильме «Крючок, леска и грузило»


ПАРАМАУНТ

МЭРИАН НИКСОН и НИЛ ГАМИЛЬТОН

в фильме «Погасшее пламя» (модернизированная версия «Ист-Линн»)


ОЛБАНИ

УИЛЕР и ВУЛСИ в фильме «Мертвецки пьян».[79]


Джек стащил с себя синие брюки и остался сидеть на кровати в черных стоптанных туфлях и в темно-синих носках с белыми стрелками. Он повесил брюки на выдвинутый ящик вычурного комода, и они тоже упали — правда, не сразу, несколько секунд повисели. Джек в тот вечер здорово перебрал, надо же было выпить со всеми, однако то ли от выпитого на дорожку виски, то ли от предвкушения любовных утех голова у него, пока он ехал к Мэрион, прояснилась. Обворожительное личико, желанное упоительное тело, которое полностью принадлежит ему одному, чутко реагирует на малейшее его прикосновение, на все его прихоти. Подымаясь по лестнице на второй этаж, он уже мысленно наслаждался тем, как она ему улыбнется, когда он ее поцелует, радовался от одной только мысли о том, как они сядут и посмотрят друг другу в глаза. И это происходило каждый раз — за почти два года их знакомства ее притягательность нисколько не уменьшилась.

— Я слышал, ты собираешься в Бостон?

— Правильно слышал.

— Даже не сказав «до свидания»?

— Подумаешь, одним «до свидания» больше, одним меньше. Мы с тобой только и делаем, что говорим друг дружке «до свидания».

— Никуда ты не поедешь. Завтра мы с тобой отправимся в горы, выпьем со старым Брэди в Хейнс-Фоллсе. Погода пока стоит отменная.

— Знаю я цену твоим обещаниям! Никуда мы не поедем.

— Обязательно поедем. Фрэнки заедет за тобой в полдень, встретимся в конторе у Маркуса, оттуда и тронемся.

— А что скажет твоя дорогая Алиса?

— Я пошлю ее в магазин.

— Что-нибудь обязательно случится, и мы не поедем.

— Нет, поедем. Можешь мне поверить. Даю слово.

И Джек, вне себя от счастья, раскрыл халат Мэрион и устремил взор на ее райские кущи. Чудное видение. И сейчас — прекраснее, чем когда бы то ни было. Джек низко пал. На самое дно. А сейчас, точно астральный резиновый мяч, вновь взмыл к самым звездам. Обняв Мэрион, он вновь испытал головокружение.

— Я на вершине счастья, — прошептал он ей на ухо, — на самой вершине, черт возьми.

— Вот и хорошо, Джекки.

— Я опять победил.

— Вот и хорошо. Лучше некуда.

Джек знал, что победители празднуют свои победы не на небе, а на земле. Ты нашел самую красивую женщину на Восточном побережье. Ты отдал свое тело в распоряжение ее тела. Ты выключил радио, а потом отдал ее тело своему телу. Твое тело поблагодарит тебя за такой подарок. Твое тело будет счастливым телом.