– Так, значит, никто не ездил в Торнфильд-холл? Никто не видел мистера Рочестера?

– Думаю, что нет.

– А ему писали?

– Конечно.

– И что же он ответил? У кого находятся его письма?

– Мистер Бриггс сообщает, что ответ на его запрос был получен не от мистера Рочестера, а от какой-то дамы; он подписан «Алиса Фэйрфакс».

Я похолодела от ужаса; мои худшие опасения, видимо, сбывались: он, вероятно, покинул Англию и в безутешном отчаянии поспешил в одно из тех мест, где живал прежде. Какой бальзам для своей нестерпимой боли, какое прибежище для своих бурных страстей искал он там? Я не решалась ответить на этот вопрос. О мой бедный хозяин, почти ставший моим мужем, кого я так часто называла «мой дорогой Эдвард»!

– Он, вероятно, был дурным человеком, – заметил мистер Риверс.

– Вы не знаете его, поэтому не делайте никаких выводов, – сказала я горячо.

– Хорошо, – отвечал он спокойно, – да и голова моя занята совсем не тем; мне нужно докончить рассказ. Если вы не спрашиваете, как зовут гувернантку, я должен сам назвать ее имя. Постойте, оно у меня здесь, – всего лучше видеть важные вещи написанными как полагается – черным по белому.

И он снова вытащил записную книжку, открыл ее и стал что-то в ней искать; из одного отделения он вынул измятую, наспех оторванную полоску бумаги: я узнала по форме и по пятнам ультрамарина, краплака и киновари похищенный у меня обрывок бумажного листа. Он встал и поднес полоску к моим глазам; я прочла выведенные тушью и моим собственным почерком слова: «Джейн Эйр», – без сомнения, результат минутной рассеянности.

– Бриггс писал мне о Джейн Эйр, – сказал он, – объявления называют Джейн Эйр; а я знаю Джейн Эллиот. Сознаюсь, у меня были подозрения, но только вчера вечером они превратились в уверенность. Вы признаете, что это ваше имя, и отказываетесь от псевдонима?

– Да… Да… Но где же мистер Бриггс? Может быть, он знает больше вашего о мистере Рочестере…

– Бриггс в Лондоне; я сомневаюсь, чтобы он что-нибудь знал о мистере Рочестере; его интересует не мистер Рочестер. Однако вы заняты пустяками и забываете о существенном, вы не спрашиваете, зачем мистер Бриггс разыскивает вас, что ему от вас нужно.

– Ну, что же ему нужно?

– Только сообщить вам, что ваш дядя, мистер Эйр, проживавший на Мадейре, умер, что он оставил вам все свое состояние и что вы теперь богаты, – только это, больше ничего.

– Я? Богата?

– Да, да, богаты – наследница большого состояния.

Последовала пауза.

– Конечно, вы должны удостоверить свою личность, – вновь заговорил Сент-Джон, – но это не представит трудностей; и тогда вы можете немедленно вступить во владение наследством. Ваши деньги помещены в английские бумаги; у Бриггса имеется завещание и необходимые документы.

Итак, мне выпала новая карта! Удивительное это превращение, читатель, – быть в один миг перенесенной из нищеты в богатство, – поистине замечательное превращение! Но этого как-то сразу не охватить, а потому и не чувствуешь во всей полноте счастья, выпавшего тебе на долю. А кроме того, в жизни есть другие радости, гораздо более волнующие и захватывающие; богатство – это нечто материальное, нечто целиком относящееся к внешней сфере жизни, в нем нет ничего идеального, все связанное с ним носит характер трезвого расчета; и таковы же соответствующие чувства. Люди не прыгают и не кричат «ура», узнав, что они получили состояние; наоборот, они сейчас же начинают размышлять о свалившихся на них обязанностях и всяких делах, мы довольны, но появляются серьезные заботы, и мы размышляем о своем счастье с нахмуренным челом.

Кроме того, слова: «завещание», «наследство» сочетаются со словами «смерть», «похороны». Я узнала, что умер мой дядя, единственный мой родственник; с тех пор как я услышала о его существовании, я лелеяла надежду все-таки увидеть его; теперь этого уже никогда не будет. К тому же деньги достались только мне; не мне и моему ликующему семейству, а лишь моей одинокой особе. Все же это великое благо, и какое счастье чувствовать себя независимой! Да, это я поняла – и эта мысль переполнила мое сердце радостью.

– Наконец-то вы подняли голову, – сказал мистер Риверс. – Я уже думал, что вы заглянули в глаза Медузе и окаменели; может быть, теперь вы спросите, как велико ваше состояние?

– Как велико мое состояние?

– О, совершенные пустяки! Собственно, не о чем и говорить – каких-нибудь двадцать тысяч фунтов, кажется, так.

– Двадцать тысяч фунтов!

Я снова была поражена: я предполагала, что это четыре-пять тысяч. От этой новости у меня буквально захватило дыхание. Мистер Сент-Джон, смеха которого я до сих пор ни разу не слыхала, громко рассмеялся.

– Ну, – продолжал он, – если бы вы совершили убийство, и я сказал бы вам, что ваше преступление раскрыто, вы, наверно, выглядели бы не более потрясенной.

– Но это большая сумма! Вы не думаете, что тут может быть ошибка?

– Никакой ошибки.

– Может быть, вы неверно прочли цифры и там две тысячи?

– Это написано буквами, а не цифрами, – двадцать тысяч.

Я почувствовала себя, как человек с обычным средним аппетитом, вдруг очутившийся за столом с угощением на сто персон. Тут мистер Риверс встал и надел свой плащ.

– Если бы не такая бурная ночь, – сказал он, – я прислал бы Ханну составить вам компанию, – у вас слишком несчастный вид, чтобы оставлять вас одну. Но Ханна, бедняга, не может шагать по сугробам, как я, у нее недостаточно длинные ноги; итак, я оставляю вас наедине с вашими огорчениями. Спокойной ночи!

Он уже взялся за ручку двери. Внезапная мысль осенила меня.

– Подождите минуту! – воскликнула я.

– Что такое?

– Мне хочется знать, почему мистер Бриггс написал обо мне именно вам, и как он узнал про вас, и почему решил, что вы, живя в таком захолустье, можете помочь ему меня разыскать?

– О! Ведь я священник, – сказал Сент-Джон, – а к духовным лицам нередко обращаются с самыми необычными делами.

Снова брякнула щеколда.

– Нет, этим вы от меня не отделаетесь! – воскликнула я; и в самом деле, его поспешный и туманный ответ, вместо того чтобы удовлетворить мое любопытство, лишь разжег его до крайности. – Это очень странная история, – прибавила я, – и я должна ее выяснить.

– В другой раз.

– Нет! Сегодня, сегодня же! – Я встала между ним и дверью.

Казалось, он был в замешательстве.

– Вы не уйдете, пока не скажете мне всего! – заявила я.

– Лучше бы не сегодня.

– Нет, нет! Именно сегодня!

– Я предпочел бы, чтобы вам рассказали об этом Диана и Мери.

Разумеется, эти возражения довели мое любопытство до предела; оно требовало удовлетворения, и немедленно: так я и заявила Сент-Джону.

– Но я уже говорил вам, что я человек упрямый, – сказал он, – меня трудно убедить.

– И я тоже упрямая женщина, я не хочу откладывать на завтра!

– И потом, – продолжал он, – я холоден, и никакой горячностью меня не проймешь.

– Ну, а я горяча, а огонь растапливает лед. Вот от пламени очага весь снег на вашем плаще растаял; посмотрите на пол, кругом лужи. Если вы хотите, мистер Риверс, чтобы вам простили тяжкое преступление, которое вы совершили, наследив на чистом полу в кухне, – скажите мне то, о чем я вас прошу.

– Ну, хорошо, – ответил он, – я уступаю если не вашей горячности, то вашей настойчивости, – капля долбит и камень. К тому же вы рано или поздно все равно узнаете. Ваше имя Джейн Эйр?

– Ну да, все это мы уже выяснили.

– Вы, может быть, не знаете, что мы с вами однофамильцы? Что мое полное имя Сент-Джон Эйр Риверс?

– Нет, конечно! Теперь-то я вспоминаю, что видела букву «Э» в числе ваших инициалов на книгах, которые вы давали мне читать, но я не спросила у вас, какое имя она обозначает. Ну и что же? Ведь вы не…

Я замолчала; я не осмеливалась допустить, а тем более выразить словами предположение, которое, едва вспыхнув во мне, сразу окрепло и в мгновение ока превратилось в непреложную уверенность. Отдельные факты сплетались и связывались в стройное целое; цепь, до сих пор казавшаяся бесформенной грудой звеньев, растянулась и распрямилась – звено к звену – с законченной и закономерной последовательностью. Я инстинктивно догадалась обо всем, прежде чем Сент-Джон произнес хоть слово. Однако невозможно требовать от читателя такой же догадливости, и потому я должна повторить его объяснения.

– Фамилия моей матери была Эйр; у нее было два брата: один – священник, женившийся на мисс Джейн Рид из Гейтсхэда; другой – Джон Эйр, эсквайр, коммерсант, в последнее время проживавший в Фунчале на Мадейре. Мистер Бриггс, поверенный мистера Эйра, известил нас в августе этого года о кончине дяди и сообщил, что тот оставил все свое состояние сироте, дочери своего брата – священника, обойдя нас, вследствие ссоры между ним и моим отцом, которую оба они так и не могли забыть. Некоторое время спустя он снова написал нам, извещая, что наследница исчезла, и спрашивая, не знаем ли мы что-нибудь о ней. Ваше имя, случайно написанное на листке бумаги, помогло мне разыскать ее. Остальное вам известно.

Он снова собрался уходить, но я прислонилась спиной к двери.

– Дайте мне высказаться, – заявила я, – дайте мне перевести дух и хоть минутку подумать. – Я замолчала; он стоял передо мной со шляпой в руках, вполне спокойный. Я продолжала:

– Ваша мать была сестрой моего отца?

– Да.

– Следовательно, моей тетей…

Он отвесил мне поклон.

– И мой дядя Джон был вашим дядей Джоном? Вы, Диана и Мери – дети его сестры, а я – дочь его брата?

– Без сомнения.

– Так вы трое – мой кузен и мои кузины; значит, мы одной семьи – в нас общая кровь?

– Мы двоюродные, да.