– Или!

– Ой, Малашкина, не пугай.

– Я не пугаю. Сама в недоумении. Какой такой «хэ»?

– Узко мыслишь, рекламщица. Это не «хэ», это «икс».

– Гениально! – ахнула Дарья. – Ну ты даешь! Хорошо, что я тебе позвонила. Точно, он меня интригует. Как оригинально – «Мистер Икс». Наверное, я знаю, кто это!

– Кто?

– Шеф. Он сегодня, когда спрашивал про записку, явно переигрывал. И вообще, он ко мне неровно дышит.

– Это хорошо? – не поняла Серафима. – У тебя голос странный, испуганный какой-то.

– Не знаю. – Даша говорила чистую правду. – Скорее плохо. Во-первых, он мне не нравится как мужчина, то есть он, конечно, собой хорош и все такое, но не в моем вкусе, а во-вторых, он начальник. Начальнику непонятно, как отказывать, зато понятно, что будет, когда он наиграется.

– Тогда я тебе тоже сочувствую, – сникла Серафима. – Ладно, закругляемся, меня мой театрал небось заждался уже.


Вечер выдался не по-майски прохладным, но Дарью сей факт не смутил. Ее грели адреналин и тревожно-праздничное ожидание. Раз есть подарок, то есть и кавалер, а раз есть кавалер, то появился шанс на сказку. Сказки бывают разными, но Даша Малашкина надеялась, что ее сказка если и случится, то будет именно такой, как хочется, а не как получится. До сих пор получалось не особо удачно, а вот хотелось многого и по пунктам.

Высидев в офисе лишних полчаса, Дарья медленно двинулась домой. Подарок она положила в прозрачный пакет и несла его как славянский шкаф из анекдота про разведчиков в надежде, что неизвестный даритель опознает ее издалека. Но кавалер где-то затаился или постеснялся подойти. В полнейшем разочаровании Малашкина переступила порог собственной квартиры и едва не расплакалась. Нет, ей никто ничего не обещал, но она же ждала!


Сидя в душной темноте театрального зала, Серафима бездумно таращилась на сцену, активно формулируя программу действий. Просто так встречаться, трепаться ни о чем и потом ворочаться всю ночь, бормоча «зачем мне это надо?» ей более не хотелось. Поскольку Сашу, похоже, все устраивало, пора было брать инициативу в свои руки. Но как это сделать, чтобы в общем и целом активность выглядела прилично, никак не придумывалось.

Сима положила руку на подлокотник и замерла. Кавалер немедленно стек к другому краю кресла, утянув в темноту свой костлявый локоть.

«Придурок!» – обозлилась Сима. Следующий этап плана – «случайное» касание коленом – тоже успеха не возымел. Тем более что касания и не получилось. Симина нога окунулась в пустоту, так и не обнаружив препятствия. Поборов желание пошарить рукой, дабы удостовериться, что кавалер не безногий или не сидит, заложив конечности за уши, она перестала надеяться на телесный контакт и начала готовить речь. Речь готовилась плоховато, так как настроение было злобным, термины подбирались соответствующие. В идеале Саша должен был сам захотеть… Ну хотя бы чего-нибудь, кроме бессмысленного шатания по улицам и отвлеченных бесед. Или пресечь дальнейшие попытки сближения. Тогда с чистой совестью можно будет переключаться на Сережу Федорова.

Речь получалась путаной и странной. Основные тезисы то выпадали из памяти, то вдруг начинали казаться неубедительными, а то и вовсе неприличными. Если говорить полунамеками, то не факт, что до кавалера дойдет смысл, а если прямым текстом, то оратор будет выглядеть, мягко говоря, эпатажно.

Они уже подъезжали к Серафиминому дому, а она никак не могла начать выступление. Саша то замолкал, задумчиво глядя в окно маршрутки, то вдруг снова начинал анализировать пьесу. Пьеса оказалась, надо сказать, дрянь. Авангардная постановка в духе труппы из «Двенадцати стульев». Заумь с претензией на глубокий смысл и сатиру. Чем хуже спектакль, тем больше пищи для разговоров. У Саши эта «пища» оказалась в стратегических объемах, и по всему выходило, что неудачный поход в театр станет темой разговоров на ближайший месяц. Представив лицо бабушки, которая наверняка дежурит у окна, и пофантазировав на тему эпитетов, которыми Анфиса Макаровна охарактеризует очередное свидание, Серафима окончательно осмелела.

– Саша, я хотела спросить…

– Да, Симочка!

Нет! Это было просто невозможно. Таким тоном воспитатель в детском саду поощряет робкое дитятко к общению. И глаза у него при этом добрые-добрые, как у Ильича.

– Нет, ничего, – великодушно улыбнулась Серафима, пропев про себя «Это конец, конец любви, пробил ее последний час…». Ей было ясно: они добежали до финишной черты, за которой не оказалось ни фанфар, ни медалей, ни зрителей. Зря бежали. Счет один – ноль не в Серафимину пользу. А сколько времени потрачено!

– У меня к тебе тоже вопрос, – прорезался вдруг Саша. – Не совсем банальный. Что ты делаешь завтра вечером?

Сима фыркнула. Да уж. Вопрос более чем не банальный.

– А что? – машинально пококетничала она. Хотя надо было сказать, что все ближайшие вечера у нее будут заняты. Уж если чувства ампутировать, так ампутировать, а не нарезать по кусочкам, как колбасу. Бутербродов все равно не получится.

– Хотел познакомить тебя с мамой.

Вот так всегда и бывает. Решение уже принято, а обстоятельства изменились. Правильно говорят: дорога ложка к обеду. Но обед ведь можно и перенести…

Удивляясь собственному непостоянству и лицемерию, Серафима заулыбалась, сопротивляясь воплям интуиции и женского «я»:

– Как неожиданно!

«И, главное, некстати!» – съязвила интуиция.

– Это да или нет? – Саша внимательно и заботливо смотрел Серафиме в глаза.

– Конечно, да!

«Разумеется, нет! – взвизгнуло женское «я». – Идиотка! Мало тебе выставок и театров, так теперь еще и мама. Да какая там может быть мама, если у нее выросло вот такое чудо? И никаких «вдруг»! Сюрпризы кончились, даже не начавшись. Это полоса препятствий, через которые придется скакать, как бешеной жабе, всю оставшуюся жизнь. Мама – это серьезно. И если он вот так сразу, вместо поцелуев и прочей атрибутики, пихает на амбразуру маму, то кого он подсунет, когда дело дойдет, не дай боже, до брачной ночи?»

– А папа у тебя есть? – бестактно спросила Серафима.

– Мы не общаемся. Так вышло. Тебе рассказать? – Похоже, Саша желал полной открытости и вываливания скелетов из семейных шкафов.

– Нет-нет, я просто спросила, – испугалась Серафима, не готовая к ответной откровенности.

– Я хочу, чтобы между нами была абсолютная прозрачность, – подтвердил ее худшие опасения кавалер. – Можешь спрашивать даже о самом сокровенном.

– Ну мы не настолько близки… – брякнула Сима и осеклась. В диалоге с таким приличным и воспитанным мужчиной любая ее фраза казалась пошлым намеком. А что будет, если с ним не только разговаривать, но и жить придется? До гробовой доски.

– Нам надо больше общаться, ты могла бы переехать к нам с мамой, – буднично предложил Саша.

Воздух свернулся в плотный жгут и застрял на вдохе. Сима бессмысленно вращала глазами и силилась улыбнуться.

«Неужели эти заветные слова прозвучали? Нет. Не так. Неужели эти слова и есть те самые, заветные? Какой ужас».

– Я так сразу не могу, – проблеяла Сима, с содроганием представив совместное проживание с Сашиной мамой. «Тоже мне, финансовый директор! Не мог в отдельную квартиру переселиться. Хотя, может, там хотя бы мама ничего…»


… —Не мое это. Совсем не мое, – вздохнула Серафима в ответ на бабушкино многозначительное молчание.

– Как это? Столько времени парень ходит, а ты только сейчас поняла? – возмутилась Анфиса Макаровна.

– В том-то и дело, что «столько времени» он только ходил. Пищи для размышлений и выводов не было.

– Ага, конечно, – саркастически скривилась бабуля. – Пища и выводы были бы, если бы он сразу начал пить, бить или юбку задирать.

– Да хоть бы и начал с юбки! – взорвалась Серафима. – Можно подумать, что я к этому не располагаю!

– Я тебя воспитала порядочной женщиной, – картинно всхлипнула Анфиса Макаровна, активно заморгав в попытках выдавить горькую слезу. – Вернее, думала, что воспитала. А ты такое говоришь! Где твоя девичья честь?

– При мне, к сожалению, – буркнула Серафима. – Хоть бы кто за последнее время покусился. Самой приходится нападать.

– Что ты несешь-то! – перепугалась бабуля.

– Шучу я так. Бабуля, я не поняла, тебе Саша нравится?

– А что плохого? Не пьет, не курит… Не курит?

– Нет. Не курит, – ухмыльнулась Сима.

– Не гыгыкай. Смешно ей. Так вот, не курит, порядочный, интеллигентный, в театры водит…

– Странно. Еще совсем недавно тебе это не нравилось. Сама же говорила, что мужик нужен для другого, – мстительно напомнила Серафима.

– Я? – не поверила бабушка. – Да ты меня неправильно поняла!

– В общем, закрыли тему, – махнула рукой Сима.

– Как это? Ты что, больше не будешь с ним встречаться?

– Нет. Я у него теперь, похоже, жить буду.

Реплика оказалась неожиданной не только для Анфисы Макаровны, но и для самой Серафимы. Видимо, эту мысль выдало подсознание.

Окончательно упав духом, почти невеста побрела в душ. Аморфное и мутное будущее начало оформляться в нечто внятное, но удручающее. Сима словно неслась с горы, не имея ни сил, ни возможности затормозить. Впереди маячила не то пропасть, не то обычный пень. Но вера в лучшее теплилась крохотной искоркой, заставляя Серафиму надеяться, что все не так плохо, как подсказывают логика, интуиция и здравый смысл. Причем – подсказывают хором. Бесшабашно-наивное «а вдруг» веселой летней мухой кружилось в сознании.

– Симочка, а у тебя на примете-то есть кто– нибудь? – поскреблась в ванную бабуля.

– А чего? – розовая и сдобная Сима, замотавшись полотенцем, как римский патриций, прошлепала в кухню.

– Можно было бы приворожить, – с абсолютно серьезным лицом сообщила Анфиса Макаровна.

Серафима тяжело и сочувственно вздохнула.

– А ты не дыши! – обиделась бабушка. – Я дело говорю. Мы с Марго достали новые тексты заговоров. Проверенные.