– Всегда, – отвечает он.

– Тебе не нужно ничего говорить. Просто останься.

– Я тебя не брошу.

Он опирается ладонью о внешнюю стенку душевой, пока я стою под водой спиной к нему. Я слышу, как звякают кольца шторки, когда она закрывается, оставляя меня одну. Чувствую, что отгораживаюсь от реальности, это именно то, что мне нужно, чтобы начать рассказ.

Я подставляю лицо под струи воды и распускаю волосы. Жду, пока полностью намокну и белье не прилипнет к коже.

Я подставляю спину под воду и медленно начинаю говорить:

– Эта история довольно простая. Не знаю, почему никогда не рассказывала ее. Наверное, просто было некому. Больше половины я даже не помню. Это нормально? Дни до и после просто стерлись. А то, что осталось от воспоминаний той ночи, обрывочно и запутанно. – Я упираюсь ладонью о стенку, уже чувствуя, что неуверенно стою на ногах. – Было лето, и мы всей семьей несколько недель отдыхали в домике возле океана. Мои родители, брат и я. Мама с папой только купили дом в часе езды отсюда, и мы собирались провести там лето. Но владельцы не успели переехать, поэтому мы на время остановились поблизости. Довольно круто, когда родители могут позволить себе не работать летом, правда? Мы плавали на лодке, купались и ловили рыбу. Играли во все эти дурацкие настольные игры, какие обычно валяются в летних домиках. «Сорри», «Скрабл» и все в таком духе. Я их ненавижу, но если ты с правильными людьми, то играть в них весело. В моей семье все люди «правильные». Мы с Джеймсом качались в гамаке на веранде и читали друг другу вслух триллеры, пытаясь выяснить, у кого получается драматичнее, – я вздыхаю. – Иногда во время отлива мы ходили за моллюсками.

– По моей вине мы оказались в том доме. – Это мое первое признание. – Я его выбрала. Знаешь, как много идиотских названий у этих домиков для отдыха, например… Ох, не знаю. «Домик капитана» или «Прилив», или еще какая-нибудь глупость. Мне понравилось название этого дома. Ни за что на свете не смогу вспомнить, какое именно. Я много раз пыталась, чувствуя, что это важно, но оно ускользает от меня. Уверена, что легко смогу это выяснить, но не хочу, чтобы мне говорили. Я должна сама знать.

Я точно помню, что выбрала этот дом из списка, который распечатали мои родители. Это был старый дом. Повсюду дерево. Великолепная фактурная древесина на стенах и полу. Потолок пересекали деревянные балки. На первом этаже камин. У нас с Джеймсом были прелестные маленькие комнатки через коридор друг от друга на первом этаже. Кровати украшали резные изголовья и лоскутные покрывала. Хозяйская спальня располагалась наверху в задней части дома, с видом на деревья и океан. Уверена, это было… – У меня дрожат руки, и я прислоняюсь головой к плитке, чтобы не упасть. – Дом представлялся каким-то особенным. Тем летом все казалось идеальным. Слишком идеальным.

Сейчас я понимаю, что этот дом не слишком хорошо содержался и определенно не соответствовал нормам безопасности. Ирония в том, что именно в его неидеальности и состояла вся прелесть. Наверное, это показалось мне романтичным – классический домик на побережье, окруженный деревьями, рядом с пляжем и очень уединенный. Добраться до него оказалось нелегко. Нужно было ехать по грунтовой дороге, петлявшей по ухабам и по ширине едва вмещавшей одну машину. Наш дом стоял в самом конце этого жалкого подобия дороги, но это и хорошо, потому что он был действительно уединенным и тихим. В любом случае, мы там оказались по моему выбору и потому, что он был дешевле, чем новый дом, который хотел арендовать Джеймс. Впрочем, он не держал на меня зла. Даже когда мы обнаружили, что нагреватель горячей воды отвратительный и не было ни посудомоечной, ни стиральной машины. Морозильник еле работал, поэтому мы держали на веранде термосумку и каждый день клали в нее пакет со льдом.

Но никого из нас это не напрягало. Мы все думали, что это весело. Но нам стоило остановиться на доме Джеймса.

Следующее признание.

– Однажды днем, днем, когда мы с Джеймсом вместе отправились за морепродуктами, чтобы приготовить родителям ужин. Ну, знаешь, всякие моллюски, мидии, лобстеры и все такое. Почему-то я не помню первую половину дня. Словно его и не было, как и многих других моментов жизни до и после пожара. Меня пугает, что я ничего не помню. По каким-то причинам мне кажется, что это очень важно. Я так чувствую, хоть это и бессмыслица. Но… Все же я помню, что мы ходили с братом. Помню, что Джеймс хотел повести машину. У него не было ни прав, ни даже разрешения, но он был таким очаровашкой, что я уступила и позволила ему сесть за руль. Весело учить кого-то водить, но он оказался самым ужасным водителем. Он издевался над коробкой передач и в итоге испортил родителям машину, потому что на обратном пути от нашей любимой палатки с морепродуктами она сломалась посреди грязной дороги. Издала отвратительный звук и заглохла. Наверняка автомобиль уже был не в лучшем состоянии, но Джеймс окончательно его добил. Мне стоило самой рулить, тогда машина не перегородила бы дорогу. В дальнейшем это могло бы нам помочь.

Я потираю руки и плечи, чувствуя озноб, несмотря на теплый душ.

– Мы оставили машину, вернулись домой и устроили потрясающий ужин с моими родителями. Запах варившихся деликатесов был таким божественным. Весь воздух был напоен соленым ароматом океана. Мне это нравилось. Мы как обычно пожелали друг другу спокойной ночи. Ну, знаешь там, «Спокойной ночи. Люблю тебя», небрежно и обыденно, даже не задумываясь, – я повышаю голос и дрожу. – Потому что кто, черт подери, говорит родителям «Спокойной ночи!» вместо чего-то более значимого, потому что они могут ночью сгореть ко всем чертям?! Я не знаю! Не знаю!

Я ударяю кулаком по стене и начинаю плакать.

– Я здесь, Блайт, – говорит Крис. Его голос мягкий и ровный. – Хочешь остановиться? – Он возвращает меня к реальности, давая опору.

– Нет. – Я хочу продолжить. Я могу говорить сквозь слезы. У меня хорошо получается.

– Я помню, что та ночь была холодной, и родители растопили дровяную печку в своей комнате наверху. Труба никуда не годилась. Металл… – Я с трудом пытаюсь глотнуть воздуха. – В металлической трубе была трещина… Не знаю, как называется эта штука. Безопасность дровяной печи зависит от этой черной металлической трубы. Но она потрескалась и не выдерживала жара огня. Знаешь, чем была утеплена большая часть дома? Что было внутри стен? Газета. Гребаная газета! Кто, во имя господа, до такого додумался?

– Когда я проснулась, комнату уже заволокло дымом. Было так темно, что я почти ничего не видела, поэтому не сразу сообразила, что происходит. Запах… Ох, этот запах. Он забрался в рот… и за секунду наполнил легкие. – Я поворачиваюсь лицом к воде и хватаюсь за рукоятку душа. Задерживаю дыхание, потому что помню, как не могла вдохнуть тогда, сейчас то же самое. Я жду, пока не начнут побеждать инстинкты, голова кружится, и я снова делаю вдох. – Я включила подсветку на телефоне… и… голубой свет осветил едва видную сквозь дым дверь. Все казалось неправильным. В коридоре дыма было еще больше, и чувствовался жар.

Как будто я снова там, в коридоре, слышу треск, чувствую отвратительный запах и верю, что близится смерть.

– Я не могла мыслить логически, но ощущала ужас. Я… чувствовала его запах. В гостиную идти было невозможно, даже если бы захотела, потому что… потому что дым был совсем густым в той стороне. Все происходило слишком быстро, и у меня не было времени подумать. Пожарная сигнализация не сработала, так что я не понимала, как мог возникнуть пожар. Глупо, но я решила, что это что-то другое. Бомба, например. Я ничего не могла понять.

– Честно, я не помню, чтобы решала, что делать. Просто двигалась. Я даже не кричала. Я не думаю… что вообще издавала какие-то звуки, – я задыхаюсь, с трудом выговаривая слова. – Я прикрывала ладонью рот. Как глупо. Это не могло помочь. Но я покинула свою комнату, потому что нужно добраться до Джеймса. Это единственная ясная мысль, которая посетила меня. Это была даже не мысль. Скорее… порыв. Я ударом ноги распахнула его дверь. Он все еще лежал в кровати, наверное, без сознания. Я не могла заставить его шевелиться. Вероятно… Наверное, я кричала ему, но не уверена. Джеймс не поднимался. Он просто не мог. Он был таким тяжелым, что мне не хватало сил. Но я пыталась. Боже, я старалась, как только могла, и каким-то чудом почти стащила его с кровати, но потом увидела огонь.

Я чувствую, как ускоряется пульс и растет тревога, воспоминания обжигают и мучают с новой силой. Часть меня понимает, что я в ду́ше и это очередной приступ паники. Что у меня нечто вроде панической атаки. Но я не могу остановиться и не хочу. Мне хочется рассказать об этом кошмаре и освободиться от него. Я едва узнаю собственный голос, бормоча слова и заходясь кашлем.

– Его свет отражался от стен коридора… и я знала, знала… Знала, что он движется к нам.

Я падаю, и Крис отдергивает занавеску и ловит меня. В душевой так много пара, что я едва вижу, как он поворачивает ручку.

– Слишком горячая, малышка, – говорит он с большим самообладанием и спокойствием, чем того требует ситуация.

Проходит минута, прежде чем я осознаю, что мы сидим на полу душевой. Крис позади меня. Это знакомое ощущение его груди за спиной немного успокаивает мой вышедший из-под контроля разум. Крис еще больше понижает температуру воды. Я опускаю взгляд и вижу, что мой живот, бедра и руки покраснели. Я практически сама себя ошпарила горячей водой.

– Черт, Блайт, – бормочет Крис. Я слышу, что он напуган, но не отпускает меня. Он тянет меня назад от струи воды и откидывает волосы с моего лица. Теперь я рыдаю, и он позволяет мне выплакаться.

– Я рядом и держу тебя. – Когда через несколько минут мои рыдания не утихают, он добавляет: – Думаю, тебе стоит остановиться. Ты уже достаточно рассказала.