Даже сейчас, он целиком поглощенный работой, машинально шевелил губами, будто говоря с кем-то и этот мысленный собеседник, никто иной, как Scatman. В те двадцать минут я превратился в большое, послушное – мертвое ухо. Он чуть согнулся, вынул носовой платок из кармана, плотно облегающих его худые ноги джинс, широко открыл рот, засунул туда два пальца, вызвав словесную блевотину.

В меня полетел Dr Web, материнские платы, троянские черви, Windows, винчестеры, видео карты, кулеры, процессоры двух, трех, четырех-ядерные – железо. Он погрузился в меня целиком, и мой достаточно неприхотливый желудок, все – таки отказался переварить вываленное им, как и его самого.

Закончив, он вытер рот, пожал мне руку, вероятно благодаря за то, что я смог его вынести и ушел.

Эти двадцать минут уместили в себя всю его жизнь и самое радостное для него – это первое приобретение персонального компьютера с тактовой частотой процессора, шестьсот Герц и сейчас какого-то невероятной мощности «железа». Это все!

После того гиперскоростного повествования он не предпринимает ни какой попытки заговорить со мной. Мы расходимся после короткого «Привет», как люди прожившие бок о бок не одну тысячу лет.

И в самом деле, о чем новом он может поведать? Видимо нового железа в его жизни еще нет.


Оксана, сгорбившись под грузом, любезно переваленным Светой на ее хрупкие плечи, сидела за столом. Я стоял напротив, навалившись руками на стол, смотря в ее усталые глаза.

– Нагрузили тебя, кошечка?

– Нагрузили, – улыбнулась она, – плохо, что ты на открытие не успеешь.

– Плохо то, что я вынужден уехать, а открытие мне безразлично.

– Даже представить не могу, – вздохнула она, – завтра тебя не будет. С ума буду сходить.

– Главное, – улыбнулся я, – к моему возвращению в себя приди.

– Дурочкой, значит я тебе не нужна? – улыбнулась она.

– Если ты о потери разума, то он мне не интересен в принципе, а значит, моя ЛЮБОВЬ к тебе вечна.

Она встала, оказавшись в нескольких сантиметрах от моего лица.

– И моя, котик, к тебе вечна! – сказала она, согревая меня дыханием сердца.

Я коснулся губами кончика ее носа, она удовлетворенно прикрыла глаза.

– Коль, – шептала она, – мне так не хочется отпускать тебя. Понимаю, что ты скоро вернешься, но представить не могу, как я буду без тебя.

– Будем скучать, – говорил я, утопая в ее океанах. – Ты же знаешь, я не задержусь долго. Юля с увольнением все решила, попрошу Серегу продать квартиру и все, пару дней и я в пути к вам.

– Мы с Сережей будем тебя ждать.

– Значит, я быстро приеду.

– Смотри, – изобразив угрозу, предупредила она.

– Смотрю, – засмеялся я, поцеловав ее сладкие губы.

Обедали мы с Юрой вдвоем, Оксана и Оржак уехали в вскоре открывающийся «Тайфун».

– Короче, – жуя салат, говорил Юра, – два коробка я взял, ручник смертельный, тот который в гостинице курили. Я его упакую в гондоны, закинешь в пачку сока, на всякие пожарные и в путь.

– Ладно, – согласился я.

– Тип, у которого я беру, говорит Хакасские госники, шерстят сильно, но тебе бояться нечего. Ни ты, ни я никак в их схемы не попадаем.

– Какие схемы? – не понял я.

– Обычные. Допустим, я барыга и упрятать меня за это достаточно просто, как со многими и бывает, но есть вечные барыги, – улыбнулся он. – Они помимо того, что поят и кормят тех, кто должен их отлавливать, но еще и сливают тех, кому продали большую партию. Вот и вся схема.

– Не замысловато.

– Но эффективно, – сказал он и, дожевав салат, продолжил, – никто на самом деле не борется с наркотиками, зачем рубить голову курице, несущей золотые яйца, а питаются этими яйцами я полагаю не меньше миллиона полицейских, по всей нашей необъятной России….

– Могу продолжить твою мысль, – прервал я его.

– Ну же! – засмеялся он.

– Запрет на легкие наркотики и борьба с ними, объявленная с самого верха, напротив, порождает ажиотаж на рынке и коррупцию, так ненавистную нашим политическим деятелям.

– Зришь в корень, Николай!

– Еще бы, – смеялся я ему в ответ.

Молча мы ели суп, неожиданно Юра бросил ложку в чашку.

– Ты слышал текст этой песни? – зло спрашивал он.

И только после этого вопроса, мой слух уловил негромко звучащую песню в исполнении Анны Семенович «Приезжайте девушки на моря».

– Можно сказать, что слышал, – ответил я.

– Ты покажи мне любовь, не уставая до утра, – зло пропел он, чем сильно рассмешил меня. – Колян, это же уму непостижимо, такую балду написать и еще найти кого-то, чтобы это спели.

– Юр, ты так возмущен, будто она с этой песней сильно выделилась из общего ряда. Главное у нее большие сиськи.

– Страна онанистов, – взял он ложку.

– Я бы сказал больше, Земля.

– Кто на них, эти сиськи пялится, не могу представить их без бюстгальтера.

– А мне кажется, – улыбнулся я, – увлекательное зрелище. И вообще к ней и таким как она, какие могут быть претензии, они пихают то, что лезет. Такая публика у нас.

– Но тут конкретная пропаганда ****ства.

– Согласен, и живут еще миллионы разных форм этой пропаганды, и возможно только испытав ее на себе, человек способен решить, нужно ему это или нет.

– Если бы моя дражайшая супруга захотела испытать ****ства, наверно это была бы ее роковая ошибка… Но она не такая, – улыбнулся он, представляя ее светлый образ.

– Есть люди, кому по сути своей это не свойственно, но есть и те, кто жаждет разврата и ****ства. Хуже всего в этом это то, что многие не дают этим желаниям выплеснуться и не исключаю того, что в некоторых случаях, именно эти сдерживающие табу, вызывают разного рода патологии. Поэтому, если хочется ****ства, – улыбнулся я, – гуляй по полной! Главное не лгать себе, и не позиционировать себя тем, кем в действительности ты не являешься. Нужно быть собой!

Юра, можно сказать, округлил глаза, очевидно мое виденье вопроса о ****стве», его сознание воспринимать отказывалось.

– Колян, – нежно произнес он. – Понимаешь, женщина-матрица и что достанется тебе, когда в ней оставят отпечатки сотни мужчин. Ты считаешь глупостью то, что в старину девушки вступали в интимную связь только с тем, кто женился на них?

– Нет, не считаю, но….

– Постой, – прервал он меня. – Представь, какие будут дети после сотого хера? Я скажу, хер поймешь какие! И срань все то, что в формировании плода имеет значение генетика, химия, биология. Наши ученые ни хера еще не знают, и вообще все их формулы так далеки от нашей жизни. Конечно, если ты с невероятно, мегасильной энергетикой, типо Гумелевского пассионария, а те сто до тебя были мертвецами – субпассионарны, тогда, конечно, можно что-то изменить, но все равно в детях будет многое, что не присуще тебе.

– Юр, я и не говорил, что с удовольствием женился бы на той, о которых ты говоришь. Но если бы я любил, эти сто ***в отвалились бы под силой нашего чувства. А без любви знаешь, о детях речи быть не может.

– Ну да, – грустно согласился он, – но поверь мне любви недостаточно, чтобы из женщины вытеснить всех тех, кто оставил невидимый на первый взгляд информационный след. Женщина – мать всего, она – матрица. После того, хотя и эта мысль мне противна, как она выносила целостный плод не из сотен лиц и сознаний. Пусть утоляет плоть, если без этого она не

ет, но ДО – нельзя! Вот эти все людишки, половинки, четверти, трети и есть следствие того чем живут многие.

– И вообще, тебя что, этот вопрос так волнует?

– Колян, – вздохнул он, – дети растут, поэтому я думаю об этом.

– Для этого и есть Вы.

– Помимо нас еще есть глянец, инет, телевидение.

– Я уверен, у вас получиться научить их видеть не глянцевую, а настоящую жизнь.

– Настоящая жизнь страшная.

– Не твоя нынешняя.

– Была и та, что прежде.

– У кого ее не было? – улыбнулся я. – Если ты мужик, бунтарь – шишек на голове не избежать. Поэтому наша активная броня и существует для женщин и детей. Им не нужно знать о пакостях, кишащих вокруг, только ЛЮБОВЬ и ИСКРЕННОСТЬ! Вот что мы обязаны показать им, другого им знать не нужно, оно не настоящее.

– Живут, к сожалению, этим ненастоящим миллиарды.

– Пусть, жаль, конечно, но если не они сами, то кто в силах заставить их наконец проснуться? Многих и пришествие Христа не тронет, так что не парься, перекурил ты по ходу.

Он улыбнулся.

– Нееет, не докурил.

После обеда я с Юрой разбирали эскизы рекламы для сети по продажам оргтехники. Оржак с Оксаной вернулись около пяти.

– Коль, – говорила она, положив руки мне на плечи, – я домой, Оржак меня увезет, вы долго еще?

Я взглянул на Юру.

– Часок еще, – ответил он вместо меня.

– Ну, хорошо, я поехала, – и, наклонившись, прошептала мне в самое ухо, – у нас сегодня романтический ужин.

– Где? – спросил я.

– Дома, – ответила она.

– Ясно.

– Так что можешь не спешить, – уже громко говорила она. – Оржак, – позвала она.

– Вообще не спешить? – улыбаясь, спросил я, смотря ей в глаза.

Чуть прищурившись, она мне показала кулак.

– Понял, скоро буду.

Оржак пожал нам руки и вышел вслед за веселой Оксаной.

– Короче, – отодвинув клавиатуру и откинувшись на спинку стула, говорил Юра, – я сегодня сам все сделаю, а утром уже отдам тебе коробку сока. На месте будешь, выльешь и разорвешь пачку.

– Хорошо, – согласился я.

– Ну как тебе этот, – показал он один из ранее просмотренных эскизов.

– Думаю то, что надо.

– Значит, так тому и быть!

Темнело. Я вдыхал прохладный воздух, наблюдая за тем, как Юра эмоционально что-то объяснял пожилому охраннику. Тот в ответ не произнося и звука, понимающе кивал головой.

Наконец Юра пожал ему руку и сбежал вниз по лестнице, перескочив лужу, он выругался.

– Весь день, – говорил он, подойдя ко мне, – не видел что бы ты курил.