Тихий хриплый возглас сорвался с моих губ – так сильно и неистово, таким могучим ударом он вторгся в меня. На миг мне показалось, что это не совсем то, чего я ждала; но надежда, желание и радость от того, что это все-таки случилось, оказались в тысячу раз сильнее того чувства. Я привыкла к новым ощущениям, привыкла к Александру, хотя он был так нов и необычен, по крайней мере, я была полна желания освоиться. Сейчас, когда мы слились друг с другом, а его губы касались моей шеи, я была даже чуть выше Александра; быстрым страстным движением прижав к себе его голову, я обхватила его шею руками, стремясь соединиться с ним как можно теснее. Грубые, сильные толчки, от которых я вздрагивала и задыхалась, с каждой секундой убыстрялись и становились все глубже, будто он желал разорвать меня, уничтожить, смять своим телом, – столько в этом соитии было неистовства, невыносимой муки, страсти и стремления друг к другу.

И когда последними безжалостными, почти жестокими ударами он проник в самую глубь, когда я ощутила едва заметную последнюю судорогу его плоти и поняла, что в меня изливается его семя, когда, еще содрогаясь от сильного, столь долго ожидаемого наслаждения, он вдруг взял в ладони мое лицо, твердо сжал мои виски и бессознательно, бездумно прильнул губами к моему рту, покрыл безумными поцелуями щеки, – я уже знала, что это мой мужчина, что он создан для меня, а я для него, что мы рождены лишь для одной цели: чтобы жить вместе, любить, иметь детей.

Я все так же прижималась щекой к его плечу и не отстранилась, даже когда он вышел из меня. Я слышала, как понемногу умеряет стук его сердце, как его дыхание мало-помалу выравнивается. Умом я понимала, что в этот первый раз все было не так уж удачно: он был поспешен, слегка груб и закончил слишком быстро. Но ведь первый раз всегда счастлив на спуск… К тому же, меня это ничуть не волновало: я наслаждалась восхитительным чувством полного спокойствия, любви и удовлетворения. Это был пик счастья.

Он мягко приподнял мое лицо за подбородок, долгим нежным поцелуем прильнул к губам.

– Моя желанная…

– Желанная? – прошептала я.

– Да. Прости меня. Я забыл немного о тебе.

Я молчала, прижимая его руку к щеке. Он произнес:

– Я сегодня же исправлюсь, даю тебе слово.

Это необычное, интимное «ты», это нежное слово «желанная» – как приятны были эти мелочи. Я хотела пробормотать в ответ что-то такое же нежно-воркующее, но в тот же миг застыла от ужаса: на лестнице стоял трактирщик и глядел на нас. Я не могла понять, как мы забыли о нем.

Он видел нас в такой неприличной позе… Я рывком оттолкнула Александра, резко одернула юбку, чувствуя сильную досаду не от того, что нас застали, а от того, что этот трактирщик так бесцеремонно разлучил нас. Досада и легкий стыд залили румянцем мне щеки.

– Подать вам ужин? – брякнул трактирщик как нельзя более некстати.

Взгляд, которым он нас окинул, был явно неодобрительным. Мы переглянулись. Ну о каком ужине могла идти речь, если мы были так переполнены тем, что случилось, так хотели продолжения, так близко чувствовали друг друга?

– Нет. Мы идем к себе, – произнес Александр, взяв меня за руку.

2

Комната номер девять, которую нам отвели и где я должна была провести ночь со своим мужем, совсем не напоминала ту голубую спальню, к которой я уже привыкла в Белых Липах, и я даже невольно подумала, что было глупостью отложить самое замечательное событие для того, чтобы все произошло именно здесь. Комната была грязная, мрачная, бедно обставленная: кровать, два стула и умывальник. Хорошо еще, что на окнах были занавески и в камине трещал хворост.

Я взглянула на герцога и покачала головой, но ничего не сказала. Теперь, когда мы уж точно были одни и никто не смел к нам войти, я почувствовала, как повисло между нами легкое смущение.

– Мы поспешили, – произнес Александр.

Возможно, он был прав. Все произошло слишком стремительно, даже как-то мимолетно, но я ни о чем не жалела. Главное, что я вывела его из состояния обычного хладнокровия. Там, в зале, Александр наконец-то стал настоящим, и это самое важное.

– Вы добились своего, – прошептала я.

Он молча смотрел на меня.

– Вы добились, чтобы я сама попросила. И какой же вы меня после этого находите?

– Вы еще лучше, чем всегда, моя радость.

– А что это значит?

Он приблизился ко мне, заключил в объятия.

– Я нахожу вас красивой, нежной, умной, изящной – самой желанной и привлекательной женщиной, которую я только знал.

Он целовал меня – тихо, почти трепетно; его пальцы медленно погружались в мои волосы, вынимали шпильки. Я сомкнула руки у него за шеей, с наслаждением чувствуя, как он касается моей талии.

– Почему вы женились на мне, почему? Откуда вы могли знать, что все так обернется? Я ведь могла проявить себя и с другой стороны – знаете, сколько во мне плохого!

– Знаю. Я давно это знаю. Вы упрямы, своевольны и чересчур независимы. Поэтому-то вы так дороги мне.

– За плохое?

Он погладил мою щеку.

– Неужели ты думаешь, что если бы ты не познала все в этой жизни, если бы ты не была испорчена, ожесточена, обманута, – неужели ты думаешь, что я любил бы тебя без этого? Ты не ангел, ты мой падший своевольный ангел, нежный и прекрасный, и это куда лучше. Ты моя женщина, моя радость, моя мука.

Я порывисто обняла его, прижавшись щекой к его груди.

– Нет, пожалуйста, только не это. Я не хочу быть мукой и никого не хочу мучить. Я хочу любить тебя и быть с тобой счастливой. Ты сильный, я знаю, ты сможешь сделать это. Ты все можешь. И все-таки ты слишком долго ждал.

– Ты тоже ждала. Похоже, мы оба ошибались.

Я подумала, что еще никогда не разговаривала с мужчинами вот так, на «ты». Раньше это казалось мне даже слегка вульгарным. А теперь – нет. Как же нам было обращаться друг к другу, если сейчас, в сущности, мы были одним существом? Он муж, я жена, и никакие узы не могут быть ближе.

Нам не хотелось больше говорить. Не давая мне пошевелить и пальцем, он откинул меня назад, медленно расстегивая булавки на моем корсаже, потом осторожно стаскивая платье с плеч. Он медленно повернул меня к себе спиной, быстро справился с пуговицами, расстегнул пояс и снова вернул меня в прежнее положение. Я подняла руки, чтобы развязать шнуровку, но его ладонь остановила меня. Он приложил палец к губам.

– Т-с-с! – прошептал он. – Доверься мне. Доверься во всем.

Как загипнотизированная, я послушалась. Он снова коснулся моих плеч, и платье поползло вниз. Его руки легли на мою поясницу, и, опустившись на колени, он привлек меня к себе. Губы Александра коснулись ложбинки между моими грудями, потом пошли в сторону и мягко сомкнулись вокруг соска. Самой чувствительной и нежной на всем теле кожей я ощущала его горячее дыхание, его рот, его язык, ласково теребивший розовую пирамидку моей левой груди, пока его ладонь так же нежно ласкала правую. Потом ладони Александра скользнули вверх, к плечам, медленно погладили спину вплоть до самой нижней точки поясницы, – он словно пробовал на ощупь мое тело, любовался им, испытывал нежную упругость золотистой кожи. Никогда ранее я не видела на лице мужчины такой страсти и одновременно такого искреннего, нежного, восхищенного любования. Вместе с возбуждением, томившим меня, я ощутила, что тронута до глубины души этой нежностью, терпением и мягкостью, – ведь я знала, что от мужчины, который ждал целых четыре месяца, можно ожидать совсем иного.

Все так же легко, почти неуловимо для меня, Александр справился со второй застежкой, и тяжелая бархатная юбка упала к моим ногам. Нижнего белья на мне не было, с ним было покончено еще там, в зале, и я осталась теперь лишь в нижней юбке, пышно обшитой кружевами. Я была взволнована, меня согревали прикосновения рук Александра, но все же здесь было прохладно, и я невольно обхватила локти руками. Мне не нужно было даже ничего объяснять: он все знал заранее. В одно мгновение я оказалась в постели, под грубым, но теплым одеялом, и едва он сбросил с себя рубашку, я ощутила, как его руки вновь обняли меня, его горячее, сильное, необыкновенно мускулистое тело прижалось ко мне.

Я попыталась освободиться от своей юбки, но он снова остановил меня, и я подчинилась, до конца намереваясь ему доверять. Пусть сегодня будет так, как хочет он. На миг мы замерли в молчании и неподвижности; свет лампы заливал комнату, кожа Александра в этом свете казалась очень смуглой. Он склонился надо мной, поцеловал в губы, а потом, почти задыхаясь от нахлынувших на меня сладостных ощущений, я почувствовала, как страстно, горячо, сильно его руки, рот и язык ласкают мои груди, как все ближе приникает ко мне его тело.

Время остановилось, растворилось в моих чувствах. На миг Александр наклонился, скользнул под юбку, и его рука пошла вверх между моими податливо разомкнувшимися ногами. Она ощупывала, ласкала, гладила, и это усиливало волнение, тем более что юбка еще оставалась на мне и кружевная ткань щекотала ноги. Я не знала, чего Александр хочет: возможно, хочет овладеть мною, и уже была готова к этому, но он, казалось, сейчас стремился к другой цели. Его пальцы оказались на золотистом треугольнике волос, венчавшем лоно, потом скользнули дальше. Сладко-безумная дрожь пронзила меня, внутри все завибрировало. Меня бросило в жар, каждая его ласка была как прикосновение огненной кисточки. В этот миг я вся сочилась от желания и предчувствовала, что надолго терпения у меня не хватит. Неспешно, почти рассчитанно, он нежно возбуждал мое лоно горячими умелыми пальцами, которые от этих прикосновений сами становились влажными, и когда один из них приблизился ко входу в трепещущую узкую расщелину, я от дрожи, пронзившей меня, выгнулась дугой: он прикоснулся к самому женскому естеству, к тому самому сокровенному бутону, желаниям которого противиться невозможно. Испарина выступила у меня на лбу, сознание исчезло, я ощущала лишь этот палец внутри и повиновалась только ему, бессознательно к нему прижимаясь, чтобы усилить свои ощущения.