Роксана Гедеон - Дыхание земли

«Так что обольщаться не следует, – подумала я угрюмо. – Все еще только начинается, а я должна сделать так, чтобы мои дети больше никогда не были голодны».

Когда я, продрогнув и приуныв, возвращалась с дороги назад, темная приземистая фигура вышла мне навстречу. Я остановилась, слегка испуганная. Человек был в плаще и шляпе, огонек его трубки красновато мерцал в темноте. У меня мгновенно всплыли в памяти рассказы об убийцах и разбойниках, наводнивших провинцию.

– Кто вы? – произнесла я настороженно.

– Я ле Муан, мадам.

Подойдя ближе, он объяснил:

– Отец Медар передал мне, что вы хотите встретиться со мной.

Я была слишком ошеломлена, чтобы сразу понять, как себя вести. Ле Муан, предводитель гравельских шуанов, стоит передо мной, да еще так неожиданно!

– Вы… вы так уважаете отца Медара, сударь? – проговорила я.

– Отчего же его не уважать? Он служитель Божий.

– Может, вы зайдете в дом? – спросила я, слегка успокоившись.

– Нет, – отрезал шуан. – Стыдно мне там показываться.

– Стыдно? Почему?

– Да ведь из-за нас его спалили. Чудесный замок был, а не отстояли мы его от синих! Что ж, на их стороне тогда сила была. С тех пор я всегда помню, что виноват перед его сиятельством.

– Перед его сиятельством? Каким его сиятельством?

– Да перед вашим отцом, который погиб за Бога да за нашего короля.

– А! – сказала я. – Вы ведь служили у нас лесничим, не так ли?

– Имел такую честь, мадам.

Он потушил трубку. Огонек погас, но я уже имела возможность хорошо его рассмотреть: темные глаза, пылающие сухим блеском, морщинистое, все в складках, лицо, крупный нос с грубо вырезанными ноздрями, косматые длинные волосы. В этом человеке было явное сходство с обезьяной. Да и двигался он легко, бесшумно, ловко, так ловко, что даже наш пес ничего не учуял.

– Заступитесь за меня, – сказала я прямо. – Вы же знаете, сударь, что мельник Бельвинь теперь пользуется двумя третями из того, что принадлежало моему отцу. Вы говорите, что в долгу перед принцем. Его уже нет, но есть его наследник, мой сын. Вы бы могли хоть чем-то помочь ему?

Шуан слушал меня, не перебивая. Когда я закончила, он все так же молчал. Это меня удивило.

– Так что же вы скажете, ле Муан? Вы согласны помочь нам или нет?

– Видите ли, мадам, мне надобно выяснить одну вещь.

– Какую?

Некоторое время он молча смотрел на меня.

– Мадам, вы в Бога веруете?

– Да, – отвечала я, несколько удивленная.

– А сын ваш, маленький сеньор?

– Он католик, как и я, ле Муан.

– А станете ли вы жить как христианка, ходить к мессе в нашу часовенку, исповедоваться, станете ли водить туда маленького сеньора?

– Если дело только за этим, – сказала я, – то отцу Медару не придется на меня жаловаться.

Я произнесла это, а втайне горько подумала: «Попробовал бы этот ле Муан задать такой вопрос моему отцу!» Отец был равнодушен к религии и при Старом порядке проявлял не больше религиозного рвения, чем весь остальной двор. И, однако, его слово было для шуанов законом. Правда, теперь наступили другие времена. Аристократы, не более религиозные, чем Вольтер, были вынуждены возвращаться к католическим обычаям и истокам, чтобы привлечь на свою сторону необыкновенно набожных крестьян и шуанов, которые вообще были экзальтированными католиками и свою борьбу вели прежде всего во имя Бога.

– Ты же видишь, ле Муан, я едва приехала, а уже познакомилась с отцом Медаром, и он обещал навещать нас, – сказала я.

– Да, уж об этом я наслышан.

Еще несколько секунд ле Муан размышлял.

– Ну, мадам, – решился он наконец, – коль уж я страшно провинился перед его сиятельством, да и вы обещаете стать в здешних краях оплотом веры в Бога, я, стало быть, обязан вам помочь. Чего вы хотите? Хотите, этот Бельвинь завтра же будет качаться на осине? Вы не думайте, я не посмотрю, что он нам помогал! Не такая это помощь, чтобы мы позволили продаваться новой власти и заводить здесь новые порядки.

– Нет-нет, – поспешила возразить я, – это уж слишком.

– Слишком? А время нынче какое?

– Ну, в конце концов, Господь Бог не велел проливать крови. Я только хочу, чтобы мельник согласился на мои условия. И я не требую многого, – добавила я. – Когда мой сын вырастет, он сам наведет здесь порядок.

– Дай-то Бог, – с неожиданно искренним чувством произнес шуан, – чтоб маленький принц был такой же сеньор, как его дед. А насчет Бельвиня вы больше не держите сомнений. Все будет сделано – слово ле Муана!

Я сжала руку бретонца.

– Если твоему отряду, ле Муан, нужно будет убежище, или еда, или еще что-нибудь, ты должен знать, что Сент-Элуа всегда открыт для тебя и твоих людей, – сказала я.

Он неуклюже поклонился.

– А что вы скажете, мадам, ежели я пришлю вам в помощь Франсину? Знаете ее?

Я сжала зубы, вспоминая эту девушку, прежде служившую в Сент-Элуа. Она младшая дочь самого Жана Шуана, и это из-за нее сгорел замок.

– Она бродит следом за нами, но ведь это не занятие для молодой девицы. Ваше сиятельство, вы женщина знающая и порядочная, вы ведь присмотрите за ней? А она вам так поможет, что вы не станете жаловаться.

Я поняла, что ле Муану ужасно хочется пристроить куда-нибудь Франсину Коттро, и поспешила согласиться.

Когда я вернулась в дом в самом приподнятом настроении, Аврора встретила меня криком радости: в корзине, принесенной крестьянами, она обнаружила цветные нитки и локоть отличного беленого полотна.

– Что мы сделаем из этого, мама? – спросил Жанно. – Сошьем одежду?

Я обняла сына.

– Нет, мой мальчик, – сказала я с воодушевлением. – Мы выкрасим его в пурпурный цвет – цвет герба де ла Тремуйлей, вышьем на пурпурном фоне золотую раковину, мечи и наш девиз латинскими буквами и повесим на шпиле башни – так высоко, как при Старом порядке. Вся Бретань должна видеть, что в Сент-Элуа появился законный хозяин, не так ли? Право, мой дорогой, у нас есть причины гордиться своим прошлым.

По глазам Жанно я видела, что он не ожидал такого предложения, но горячо, гордо и восхищенно одобряет его.

На следующее утро, когда солнце еще не взошло, Бельвинь постучался в нашу дверь. Он не выглядел испуганным, но я отдала должное поспешности, с которой он пришел, и по достоинству оценила могущество ле Муана в здешних краях.

Я не впустила Бельвиня в дом и разговаривала с ним во дворе.

Впрочем, разговор был короток: мельник хотел услышать, каковы мои условия, и подумать. Я, в свою очередь, тоже не требовала невозможного. Мои условия были таковы: мельница, хлебопекарня и пойменные луга у реки должны вернуться к моему сыну. Батраки Бельвиня помогут мне вырубить деревья в сожженном парке, выкорчуют их и расчистят пять арпанов земли под посев. Мельник будет одалживать мне своих батраков тогда, когда я попрошу. И, кроме того, по мере необходимости станет давать мне лошадей и телегу для подвоза воды и дров.

Бельвинь не дал мне окончательного ответа, но я была больше чем уверена, что он согласится.

День прошел в хлопотах по приготовлению кровяной колбасы, стирке и уходе за живностью. Селестэн отправился в Гравель за дровами, Аврора возилась с малышками, а Жанно и Шарло были посланы на огород, где когда-то было что-то посеяно, и получили приказание покопаться в земле: может быть, обнаружится прошлогодняя морковь, брюква или свекла.

Еды нам по-прежнему не хватало. Копченое мясо было еще не готово, и Брике все время сидел возле ямы, поддерживая дым сосновыми и еловыми стружками.

А вечером пришел в себя Жак. Он пока не говорил, но открыл глаза и был в сознании. Нижняя половина его тела была парализована, и он полностью лишился возможности передвигаться. Селестэн утверждал, что вскоре к нему вернется и речь.

28 января 1795 года была вольная ярмарка в Лориане, и мы с Селестэном, едва только рассвело, пешком отправились туда. У меня были большие планы на эту весну, а поскольку сеять в Бретани начинают уже в феврале, то пора запастись семенами.

То, что море не за горами, стало ясно еще за пол-лье до города: настолько сильным показался мне запах соли, кипящей смолы с ремонтных верфей и жареных креветок. Затем перед нами открылась равнина, усыпанная серыми валунами, словно пригоршнями разбросанными по бухте. Одуряющий запах морских водорослей даже вызвал у меня легкий приступ тошноты. Но тусклый блеск моря, подернутого сероватой зябью волн, манил меня, и я зашагала дальше, увлекая за собой Селестэна…

Лориан был маленьким прибрежным городком, бретонским портом с крытыми дранкой крышами домов, завершающимися остроконечными коньками каменных труб, которые были сложены из серых валунов или красного кирпича на домах муниципальных чиновников и богатых торговцев.

Был конец января – то время, когда рыбаки, из которых преимущественно состояло население Лориана и его окрестностей, отправляются в море на много месяцев, до самого сентября. Они плывут до самой Исландии, и треть из них не возвращается из этих походов. В конце каждой зимы рыбаки получают в порту благословение на выход в море. Отплывая, экипажи поют канты в честь Марии – Звезды морей.

Вот и сейчас, пока мы шли по городу, нам встретилась не одна разбитная торговка креветками, у которой муж наверняка уходил в море, но которая тем не менее напевала:

У меня эти встречи вызвали мысль о том, что можно было бы, пока у нас туго с едой, ходить к морю и собирать креветок, крабов и устриц – так как это делал мой брат Антонио еще в Тоскане. А почему бы нет?

Лорианская ярмарка поразила меня своим многообразием, а особенно обилием вещей, в которых мы так нуждались, но от покупки которых я явно воздерживалась. Мне и так пришлось выложить чуть ли не полсотни ливров за семена – всевозможные и всяких видов. Вооруженная наставлениями, я выбирала их со знанием дела. Жильда говорила мне: «Доброкачественные семена должны быть круглые, наполненные, без всяких морщин. Это только у лука и гороха иначе». Вот я и обращала внимание на мелочи, вплоть до запаха и окраски. У меня не было денег, которые можно потратить впустую.