Я равнодушно пробежала взглядом по тяжелым золототканым портьерам, полностью скрывающим окна, по огромной картине, на которой была изображена обнаженная Венера, по мягкой мебели, обитой дорогим изумрудным штофом, и большому канапе с горой изящных шелковых подушек; потом резко поднялась и выбежала из диванной.

Сегодня мне было не до рукоделия. Я не могла лицемерить, отрицая, что против воли чувствую злость и досаду, хотя разум и подсказывал мне, что злиться я не имею никаких оснований.

Поздно вечером, уже ближе к полуночи, я – мне никак не удавалось уснуть – услышала чьи-то шаги в галерее. Это не могла быть Элизабет – она двигалась всегда бесшумно. Я приоткрыла дверь.

К небольшой комнатке для горничных, где сейчас жила Чандри, приблизился высокий мужчина. Я сразу решила, что это герцог, но тусклое пламя свечи осветило его, и я поняла, что это Поль Алэн. Он повернул ручку, вошел внутрь. Раздался какой-то протестующий возглас, и сразу все стихло. Темнота вновь воцарилась в галерее.

Я прикрыла дверь и, тяжело дыша, оперлась о стену. Поистине, это переходит всякие границы. Она любовница их обоих, эта Чандри! Они оба пользуются ею! Вот уж действительно братская дружба, полное отсутствие ревности… Нет, ну где это видано? Я даже в Версале ни о чем подобном не слышала.

Все это весьма странно. Вещи, которых я не понимала, множились и множились, и я не знала, к кому обращаться за разъяснениями.

8

Проснулась я от отчаянного женского визга. Ошеломленная, я села на постели, мельком отметила, что уже поздно, – десять часов утра, и, осознав, что за пределами моей комнаты происходит нечто ужасное, бросилась к двери.

В одной рубашке я выбежала на ступеньки парадной лестницы и застыла от негодования. Я увидела Чандри, в ужасе припавшую к мраморным ступеням. Это именно она испускала такие страшные вопли, добавляя к ним то ли жалобы, то ли проклятия на своем языке. Над ней замер Поль Алэн с поднятым хлыстом в руке.

Он избивал ее. В самом прямом смысле слова. Он просто остервенел. Губы индуски были разбиты, платье на спине рассечено ударами хлыста. Она втягивала голову в плечи, опасаясь, видимо, за лицо, и кричала, кричала…

Я тоже вскрикнула и, не помня себя, бросилась к Чандри, обхватила ее за плечи. Поль Алэн, дыша хрипло и прерывисто, даже не желал замечать моего появления. Он не остановился, ступил вниз, в его руке снова свистнул хлыст, и я почувствовала, как боль обожгла мне плечо. Ткань ночной рубашки разорвалась, открыв узкую полоску кожи.

– Вы с ума сошли! – закричала я в ярости. – Вы мерзавец!

Он словно не слышал меня, снова поднимая руку. В этот миг герцог, в два прыжка спустившийся по лестнице, обхватил его сзади, мощным движением завел назад руки, выбил из пальцев хлыст.

– Довольно, черт побери! Довольно!

– Я убью ее, Александр! В этот раз меня никто не остановит!

Дрожа всем телом, я поднялась, стянула разорванную рубашку на плече. Я уже не понимала, кого он хочет убить – Чандри или меня. А как он меня ударил, этот подонок! Да я сама готова убить его после этого!

Со двора прибежали слуги.

– Уберите ее! – приказал им Александр. – Заприте на ключ!

Избитую Чандри поволокли по полу вестибюля во двор. Мне все это казалось сущим кошмаром. Что здесь происходит? Что это за дом? Почему тут каждый хочет кого-то убить?

Александр с невероятной силой отшвырнул младшего брата к стене. Герцог был взбешен, его обычно холодное и мрачное лицо исказилось.

– Черт побери, Поль Алэн, я надаю тебе пощечин, как в детстве! Ты не смеешь не исполнять моих приказов!

– Эта индийская дрянь помогла бежать Рутковски, и ты хочешь, чтобы она не была наказана?!

– Я приказал тебе молчать! – громовым голосом крикнул герцог. – Я здесь хозяин, и я решаю, когда, как и кого наказывать!

– Ну да! Из-за своей жены ты стал другим, Александр! Я больше не желаю тебя слушать. Ради нее ты готов забыть о матери, об отце! Ты не убил Рутковски, и сделал это ради нее! Потому что она так захотела! Мы искали его два года, и теперь он бежал! Это тоже была воля твоей жены, не так ли?

– За мою жену ты еще мне ответишь. Ты посмел ударить ее, сопляк!

Звеня зубами, я смотрела на этих высоких, сильных мужчин, багровых от ярости и готовых, казалось, перегрызть друг другу глотки. Костяшки пальцев Александра, сжатых в кулаки, совсем побелели. Что вызывает такие дикие эмоции, такой необузданный гнев?

– Убирайся, Поль Алэн, – сдерживаясь и опуская руки, приказал герцог. – Мы обсудим с тобой это позже.

Тяжело дыша, Поль Алэн бросил на меня неприязненный взгляд, но не двинулся с места.

– Ну! – прорычал герцог с нескрываемой угрозой.

Я поняла: либо Поль Алэн сейчас удалится, либо Александр ударит его. Меня снова охватил страх. Боже мой, Боже мой! Куда я попала! Это просто какой-то разбойничий вертеп. Я абсолютно утратила всякую нить понимания происходящего.

– Черт тебя побери! – процедил сквозь зубы Поль Алэн. Размашистым шагом он спустился вниз и вышел во двор, хлопнув дверью так, что разбил стекло. Герцог проводил его хмурым взглядом.

– Герцогиня, вы чуть было не поссорили меня с братом, которого я люблю больше всех на свете, – отрывисто и гневно произнес он. – Кто просил вас появляться здесь и вмешиваться? Кто просил вас защищать эту индийскую дрянь?

– По-вашему, я должна спокойно смотреть, как вокруг меня убивают девушек!

– Каких девушек? Черт побери! Да вы же ни на йоту не разбираетесь в том, что здесь происходит!

– Вы правы, – проговорила я в бешенстве. – Единственное, что я понимаю, так это то, что и меня уже стали избивать. Впрочем, это, вероятно, такая мелочь, что не стоит даже упоминать о ней!

– Вас ударили нечаянно, и вы хорошо это понимаете. Не разыгрывайте здесь сцен.

– Сцен? Это вы здесь устраиваете скандалы, совершаете преступления, и еще осме…

Я осеклась. Лицо герцога стало таким темным и мрачным, что я невольно попятилась.

– Мадам, – произнес он спокойно и даже как-то устало, – позавчерашней ночью вы причинили нам – и мне, и моему брату – такое, чего бы я никому не простил. Любой человек, сделавший это, стал бы моим злейшим врагом. Любой человек, но не вы. Так что не искушайте больше судьбу. Отправляйтесь к себе, успокойтесь. Возможно, когда я забуду, что именно вы сделали, я объясню вам, что здесь происходило.

Он позвонил. На зов явилась экономка.

– Проводите госпожу герцогиню в ее комнату, Элизабет.

Я устало поднялась по ступенькам, снова и снова вспоминая его слова. Что же я такое сделала, чего и простить нельзя? Я руководствовалась соображениями гуманности, я не могла допустить, чтобы людей пытали и избивали тогда, когда я имею возможность это прекратить. Этот герцог – мерзавец до мозга костей, а еще смеет на других навешивать какие-то преступления! Ясно, что мне надо будет уйти отсюда, – с каждым днем здесь становится все невыносимее.

– В конце концов, Элизабет, что здесь случилось?

Приглушенным голосом экономка проговорила:

– Сегодня на рассвете бежал тот человек, Рутковски, которого господа выследили, и бежал с помощью Чандри. Так господин Поль Алэн считает.

– Почему же он так считает? – спросила я недоверчиво.

Экономка залилась краской.

– Ну же, Элизабет, отвечайте! – поторопила я.

– Я не хочу никого оговаривать, мадам, но господин Поль Алэн был сегодня ночью у Чандри, и она, наверное, смогла украсть у него ключ.

Я молчала. Все эти хитросплетения были достойны романов аббата Кьяри. Чандри, вероятно, ненавидит обоих братьев, раз поступила так, и не испытывает никакой радости от той роли, которую играет.

– Но, Элизабет, кто же такой этот Рутковски? Что это вообще за странная фамилия? Почему из-за него столько шума и волнений? Почему Поль Алэн был в такой ярости из-за его побега?

Я спрашивала, чувствуя, как все увеличивается лавина вопросов.

– Я всего не знаю, мадам, но Рутковски – это большой негодяй. Его полное имя – Грегуар Рутковски, он поляк. Это из-за него умерла мать господина герцога, а его отец с тех пор помешался.

– Почему из-за него? Что он сделал?

– Десять лет назад, мадам, когда молодые господа еще служили в Индии, он приехал сюда и сообщил, что оба они погибли. Мадам Эмили, их мать, не вынесла этого. У нее было больное сердце, она скончалась через два часа после этого известия.

– Зачем же это он сделал? Почему ему поверили?

– Не знаю, мадам. А поверили ему потому, что он с давних пор знался с молодыми господами и жил с ними в Индии. Знаете, каково было это известие для мадам Эмили! Она только и жила, что своими сыновьями. И они ее любили – так уж нежно, что теперь, глядя на них, такое и представить невозможно.

Я отпустила Элизабет, увидев, что больше она ничего не знает, и долго сидела в задумчивости перед туалетным столиком. Нельзя сказать, что картина происходящего для меня прояснилась. Но я хотя бы отчасти стала понимать, что заставило братьев так ненавидеть этого Рутковски, так мучить его. Они, кажется, даже вырвали ему ноздри. Смерть матери была тому причиной.

Я взглянула на женщину с зонтиком, изображенную на панно, – это была она, мать Александра и Поля Алэна, мадам Эмили. Я теперь была герцогиней дю Шатлэ, носила титул, принадлежавший когда-то ей. Она была нежная, красивая, светловолосая. Даже странно, как столь хрупкая, изящная женщина могла дать жизнь таким высоким, сильным, необузданным мужчинам, как братья дю Шатлэ. Сейчас они, вероятно, были бы выше ее на две головы… Элизабет сказала, что они очень любили мать. И я вдруг подумала: уж не памятью ли о матери руководствовался Александр, когда женился на мне? Я явно была похожа на Эмили дю Шатлэ. У нас даже выражение лица было одинаковое…

Я вспомнила недавнее происшествие, вспомнила, как взбешен был Александр. Он сцепился с братом отчасти и из-за меня.