Прежде чем отправиться к своему сыну, она взглянула на себя в зеркало. Ей показалось, что черты ее лица стали более четкими, их линии — более чистыми. Теперь детская округлость ее щек бесследно исчезла, в уголках рта пролегли две легкие складки, а во взгляде появилась новая сила. Даже ее походка стала другой.

Когда Андреас любил ее, она переставала думать обо всем, что шло не так в ее жизни, и довольствовалась тем, что просто существует. Ей был необходим этот образ самой себя, отражение которого она видела в его пристальном взгляде. Ливия ни о чем не жалела, ведь она наконец стала женщиной.

Проходя мимо двери в гостиную, она услышала шум голосов. Внезапно раздался смех Элизы. Ливия никогда не слышала, чтобы она так смеялась — весело, непринужденно. Кто мог быть в гостях у золовки? Заинтригованная, она подошла ближе и открыла дверь.

Все лампы были зажжены, в камине потрескивал огонь. Серебряный поднос с кофейником и красивым фарфоровым сервизом стоял на низком столике. В комнате царила атмосфера праздника. В кресле спиной к ней сидел темноволосый мужчина.

— А вот и Ливия! — воскликнула Элиза.

Ее щеки раскраснелись, глаза весело блестели. Сережки переливались в лучах света. К великому удивлению Ливии, золовка в этот момент показалась ей почти красивой.

— Поскольку я не знала, в котором часу вы вернетесь, я предложила вашему другу подождать вас в гостиной. Присоединяйтесь к нам.

Мужчина встал, плавно повернулся, и Ливия не могла решить, что было более нелепым: увидеть свою золовку кокетливой или обнаружить в гостиной Марко Дзанье?

— Buonasera[71], Ливия.

Она словно окаменела. Выражение безмятежной невинности, которое она, вернувшись домой, нацепила на лицо, приклеилось, будто гипсовая маска.

— Вы выпьете с нами кофе, Ливия? Или вы предпочитаете горячий шоколад, как Карло? Он полдничает на кухне с Колеттой после прекрасно проведенного дня.

Если бы Ливия не была так поражена появлением Марко, она вряд ли сдержала бы улыбку. Она впервые слышала, чтобы Элиза болтала просто так, не по делу. Золовка была невероятно возбуждена.

Марко смотрел на Ливию с довольным видом человека, которому удалась его проделка. Она скользнула взглядом по его элегантному серому костюму с узкими брюками, поплиновой[72] рубашке и красному галстуку в темный горошек. От кончика своих ботинок с заостренными мысами до волос, тщательно зачесанных назад, он выглядел безупречно. Ливия сдержала нервный смех. Марко Дзанье, собственной персоной, словно сошедший с модной гравюры стоял с важным видом посреди гостиной дома Нажелей… Абсурд! Вспомнив его опасное обаяние, она уже не удивлялась поведению Элизы, но была рада, что Франсуа уехал на несколько дней в Везле по делам. Он бы вряд ли обрадовался присутствию Марко под крышей своего дома.

— Что ты здесь делаешь? — строго спросила она.

— Так-то ты встречаешь старого друга детства, с которым не виделась целую вечность! — произнес он делано скорбным тоном. — Я думал, ты будешь счастлива меня видеть.

— С какой это стати? Нам нечего друг другу сказать.

— Я хотел сделать тебе сюрприз.

— Я не люблю такие сюрпризы. Как ты узнал, где меня найти?

— От Мареллы, конечно… Ты же прекрасно знаешь, что со мной она никогда не умела держать язык за зубами. Тем более с тех пор, как стала моей женой.

— Ты женился на Марелле? — растерянно спросила она, заметив наконец обручальное кольцо на его пальце.

Воспоминания нахлынули с безжалостной ясностью. Неспокойные воды лагуны, крик чаек, рассекающих небо когтями, черный корпус гондолы, поднимающейся по каналу деи Ветраи… Они все так хорошо друг друга знали, потому что выросли вместе, их судьбы были навсегда переплетены: их объединяли надежды, вкусы, слабости… Что удивительного было в том, что он женился на ее лучшей подруге? На мгновение она испытала злорадное удовлетворение, подумав, что он женился на Марелле лишь потому, что не смог добиться ее, но тут же одернула себя. Марелла была очаровательной, живой, аппетитной девушкой с миндалевидными глазами, сверкавшими словно черные звезды, и ее семья была ничем не хуже семейства Дзанье. Для Марко это была выгодная партия, но вряд ли это относилось и к подруге.

— Вы наверняка хотите узнать, как поживает ваш брат? — выдернула ее из задумчивости Элиза.

«Какое ей дело?» — раздраженно подумала Ливия. Она ни секунды не сомневалась, что у Флавио все замечательно. Если бы она осмелилась, то спросила бы скорее о Тино и мастерских, но она не хотела, чтобы Марко догадался, до какой степени ей их не хватает.

Ливия глубоко вздохнула и села на край кресла, чтобы успокоиться. Ее отношения с Марко не касались золовки. Она попыталась взять себя в руки. Странно, но даже если она остерегалась Марко и была уверена, что его приезд не сулит ей ничего хорошего, она все же чувствовала, что они с ним заодно. Возможно, они были врагами, но они оба были венецианцами.

— Флавио чувствует себя хорошо, — заговорил Марко, игнорируя молчание Ливии. — Он сожалеет, что ты не пишешь о себе чаще. Я узнал, что ты замужем, что у тебя есть сын…

Внезапно словно порыв бора смёл выражение участия на его лице, так резко оно изменилось. Он старался казаться спокойным, но Ливия слишком хорошо его знала, чтобы не заметить гнев, сковавший его лицо. Если она и была женой и матерью, то только из-за него, но этого он не мог знать.

— Я не понимаю, зачем ты приехал сюда, Марко, — бросила она. — Мне пора идти к сыну. Если хочешь мне что-то сказать, сейчас — самое время. Я тебя слушаю.

Быстро взглянув на Элизу, Марко устремил на Ливию пронизывающий взгляд, и она вдруг поняла причину сияющего вида золовки. Как же глупо было решить, что старая дева может поддаться неотразимому обаянию этого обольстителя! Все это время они говорили о ней, и только о ней одной.

Замерев, Ливия смотрела, как Марко достает какой-то документ из внутреннего кармана пиджака. Безвкусные золотые часы красовались на его запястье. Она подумала, что он никогда не отличался хорошим вкусом.

— Два года истекли вчера, cara[73]. Флавио согласился продать мне мастерские Гранди. Нам не хватает только твоей подписи. Одна маленькая подпись, и я навсегда оставлю тебя в покое…


Андреас обедал в бистро недалеко от вокзала. Здесь у него сложились свои привычки, к примеру он имел право на кольцо для салфеток номер семь, которое хранилось вместе с остальными в шкафчике, висевшем на стене. В этом бистро можно было вкусно и дешево поесть.

В белом фартуке, повязанном вокруг талии, хозяйка с одинаковым усердием готовила еду и обслуживала зал с двумя длинными столами. Она отчитывала своих завсегдатаев хриплым прокуренным голосом. Вечером она иногда выпивала с теми, кому симпатизировала. И тогда ее щеки покрывались красной венозной сеткой, почти фиолетовые веки тяжелели, и она принималась петь какую-нибудь балладу, в которой всегда присутствовал мимолетный любовник, разбитая любовь или неверная женщина. Мужчины почтительно замолкали и поворачивали к ней свои лица, покоренные этим надтреснутым тембром, напоминавшим надломы их собственной жизни.

Она была некрасивой и старой, но Андреас тоже попал под ее странное обаяние. Когда он услышал ее пение в первый раз, то понял, что она из тех женщин, которые всегда будут держать мужчин в напряжении просто потому, что когда-то, давным-давно, всем сердцем полюбили одного из них и отдавали себя ему, не ожидая ничего взамен.

Андреас как раз наливал в бокал вина, когда в дверь вошел очередной клиент. Он сразу же узнал Матье Жирара и пожалел, что зал слишком маленький, чтобы можно было остаться незамеченным.

— Ну и ну, Вольф, что ты здесь делаешь? — воскликнул молодой человек.

Андреас пожал ему руку.

— Привет, дружище. Обедаю, как видишь.

— К тебе можно?

— Конечно.

Хозяйка позволяла клиентам садиться, где им хочется. Вместо отдельных столиков здесь имелось два длинных стола, покрытых клетчатыми скатертями, что создавало обманчивую атмосферу семейных трапез. Завсегдатаи бистро, как правило холостяки или одинокие люди, приходили сюда не только за горячей пищей, но и за воспоминаниями о давно ушедшем детстве.

— Малыш Матье! — воскликнула хозяйка, выплывая из кухни, держа в каждой руке по дымящейся тарелке. — Давненько тебя не было видно.

— Переезжай в Нанси и будешь видеть меня чаще, красотка! — весело ответил стеклодел.

— Я родилась в Меце, и у меня здесь заготовлено место на кладбище, ты прекрасно это знаешь. И никакой деревенский мальчишка вроде тебя никуда меня не переманит.

— Только не умирай, пока не накормишь меня! Я жутко голоден и пересек весь город, чтобы тебя увидеть.

Она дружески хлопнула его по плечу.

— Ты не будешь разочарован, дружок.

Матье удовлетворенно вздохнул и повернулся к Андреасу.

— Вот так сюрприз! Я думал, что ты вернулся в Германию.

— Выпьешь?

— С удовольствием, — ответил Матье, придвигая свой бокал. — Не задавайся, но в мастерской тебя не хватает. Симоне расстроился, когда ты уволился. Он надеялся, что ты поработаешь подольше, хотя бы год, как до войны.

Андреас пожал плечами.

— Я и так трудился там достаточно долго.

— Ну что ж… В любом случае это не мое дело. Вообще-то, Симоне больше расстроился из-за того, что ты уехал, не оставив адреса. Тебе пришло письмо. Он не знает, что с ним делать, и пока хранит у себя, — сообщил он, с жадностью поглощая хлеб, словно не ел несколько дней. — Тебе нужно за ним съездить. Вдруг там что-нибудь важное.

По спине Андреаса пробежал холодок. Он знал, что в письме не может быть хороших новостей. Ни Ханна, ни Лили не стали бы писать просто так. В своем последнем письме, пришедшем два месяца назад, сестра сухо сообщила ему, что в Кауфбойрене-Харте стекольные мастерские открываются одна за другой, так что ему пора бы вернуться. Он не ответил на это письмо. Разве он мог ей объяснить, что оставался в Лотарингии из-за женщины и никуда не уедет, пока не проживет до конца свою историю с ней?