— Так это вы гравер! — внезапно воскликнула она, широко открыв глаза. — Как же я сразу не догадалась!

— Да, я. Эта ваза стоила мне нескольких бессонных ночей, проведенных в муках творчества, и многих часов работы, но вы правы, синьорина Гранди, здесь действительно есть недочет, и мало кто его заметил.

Это прозвучало почти угрожающе, и Ливии стало не по себе. Как у него получалось приводить ее в такое замешательство? Дело было в его уверенности, господстве над пространством? От него исходила властность, и противостоять ей было невозможно.

С улицы больше не доносились крики детей, звонко звучащие в холодном воздухе. Должно быть, дети разошлись по домам. Тишина стала почти осязаемой, словно сотканной из шелка, наполненной намеками, которые пугали Ливию и в то же время зачаровывали.

— Я хочу вас, — прошептал он.

Подумав, что она плохо расслышала, Ливия стояла не шелохнувшись.

— Вы ведь знаете об этом, не так ли?

Она сжала кулаки. Да как он смеет?! Невидимая дрожь пробежала по ее телу. Она занервничала. Ей казалось, что ее несет куда-то мощным течением и от нее уже ничего не зависит, и вместе с тем она испытывала странное облегчение. В некотором смысле она была ему признательна за то, что он не тратил времени зря. Она и так уже столько его потеряла с момента своего приезда в Лотарингию…

Он мог бы попытаться за ней ухаживать, скрывая свое влечение и маскируя чувства из стыдливости, скромности или просто опасаясь, что ему откажут. Его смелость вызывала в ней восхищение, и она вспомнила, как сама когда-то осмелилась подняться по лестнице ночного отеля, чтобы встретиться с незнакомым мужчиной, который впоследствии стал ее мужем, потому что так распорядилась природа.

Андреас Вольф напоминал ей забытую грань самой себя. Они были сделаны из одного теста: они непримиримые, отчаянные, дерзкие. Просто после рождения Карло она стала пленницей обстоятельств.

Наклонившись, он смотрел на нее гневным взглядом, хмуря брови. Ливия не улавливала в нем никакой мягкости, никакой уступчивости. Интуитивно она чувствовала, что их близость будет свирепой. Она знала также, что этот мужчина заставит ее страдать, и в глубине души поблагодарила его за то, что он вернул ее к жизни.

— Мне кажется, я узнала об этом сразу, как только вас увидела, — произнесла она глухо. — И все же у нас еще есть свобода выбора, и каждый из нас может сказать «нет».

— О какой свободе вы говорите, если между нами давно все решено, и это неизбежно?

Ливия опустила взгляд на руки Андреаса. Израненные, они были покрыты тонкими белыми шрамами. Она представила их прикосновение к своему животу, бедрам, как они обрисовывают изгибы ее тела. Ей захотелось схватить их и поднести к губам, чтобы поцеловать, захотелось, чтобы переплелись их пальцы. Она подумала, что боль от ран время от времени дает о себе знать, и ему наверняка это не понравилось бы.

— Но как же быть со страхом? — спросила она, внезапно утратив всякую решимость.

— Страх — бесполезное чувство, синьорина.

Он всего лишь наклонил голову, а ей показалось, что она пьет его дыхание.

Губы Андреаса имели опьяняющий вкус, слегка отдающий табаком. Становясь все более требовательными, они жадно впились в нее, не давая дышать. Ливия почувствовала, как из глубин ее существа поднимается волна, сопротивляться которой она уже не могла. Сколько она себя помнила, только гневно бурлящее море обрушивалось на нее с такой силой.

Она положила руки ему на плечи, чтобы оттолкнуть от себя, но он не дал ей этого сделать, удерживая одной рукой за талию. Несколько секунд она стояла неподвижно, раздосадованная тем, что он пытается таким способом подчинить ее себе, но в то же время польщенная — ведь она вызывает в нем такую сильную страсть; затем она решила покориться и прижалась к нему всем телом.

Встав на цыпочки, она обняла его за шею, запустила нетерпеливые пальцы в его волосы. Внезапно ей захотелось его исцарапать, почувствовать руками его кожу, узнать все о его теле. Дрожа, как в лихорадке, она уже не узнавала себя, ей казалось, что она теряет голову. От неукротимого желания она впилась зубами в его губы.

На секунду они замерли, задыхаясь, их ожесточенные лица почти соприкасались. Во взволнованном взгляде Андреаса она различила тревогу и ощутила опьяняющее чувство власти. Когда их губы снова потянулись друг к другу, она улыбнулась ему, охваченная острым ощущением счастья от того, что снова чувствует себя живой. Она слишком долго ждала такой победы, чтобы не превратить ее в торжество.

Когда скрипнула входная дверь, они резко отшатнулись друг от друга. Испугавшись, Ливия отступила на несколько шагов назад. Ее сердце выпрыгивало из груди.

В кухню вихрем ворвался молодой человек с удлиненным лицом и взлохмаченными светлыми волосами, пытаясь зубами стащить перчатку с руки. Он в замешательстве остановился на пороге. Его взгляд задержался на вазе, стоявшей в центре стола.

— Прошу меня извинить, — сказал он, поправляя очки, которые сползли ему на нос. — Я кое-что забыл…

— Входи, Матье, — произнес Андреас с непринужденным видом. — Позволь представить тебе Ливию Гранди. Она приехала на выставку посмотреть на Diablo, поэтому я привел ее сюда, чтобы она могла как следует его изучить.

— Здравствуйте, месье, — тихо произнесла она.

Молодой человек так пристально ее разглядывал, задумчиво покусывая губу, что Ливии стало не по себе.

— Мой вопрос, возможно, покажется вам нелепым, мадемуазель, но вы, случайно, не состоите в родстве с Гранди из Мурано?

— Состою. Я внучка Алвизе Гранди, — удивленно ответила она.

С широкой улыбкой он развел руками.

— Я так и думал… Простите меня, я не узнал вас сразу, но ваше лицо показалось мне знакомым. У нас стенды были рядом на выставке в 1940 году, незадолго до начала войны. Вы помните? Вы приходили каждый день после обеда. Мы разговаривали с вами пару раз.

— Конечно помню! — воскликнула она. — Матье Жирар. Но в то время вы не работали на Монфоконском хрустальном заводе.

— Да, это так. Я тогда только начал стажироваться в Мурано вместе с другими молодыми мастерами, но вынужден был вернуться во Францию, когда началась всеобщая мобилизация. Я гравер, как и вот этот товарищ, — добавил он шутливо, мотнув подбородком в сторону Андреаса. — Как себя чувствует ваш дедушка? Он был так любезен со мной.

Сердце Ливии сжалось от печали. Она схватилась рукой за спинку стула.

— Он покинул нас два года назад.

— О, мне очень жаль!

Он подошел к ней, взял ее руку и крепко сжал.

— Это был удивительный человек. Мы проговорили с ним весь вечер, когда открылась выставка, а на следующий день он пригласил меня посетить ваши мастерские. Он был одним из великих. Замечательный мастер. А какой учтивый и щедрый!

Ливия слабо улыбнулась и опустила глаза, чтобы он не увидел ее слез. Она чувствовала себя глупо. Почему теплые нотки его голоса так на нее подействовали? Внезапно она ощутила такую острую тоску по Мурано, словно в сердце вонзили нож.

— Вы так взволнованы! Простите меня, это я виноват, — расстроенно произнес он. — Что я могу сделать, чтобы искупить свою вину?

— Не беспокойтесь, — ответила она, с досадой потирая щеку, чтобы прогнать предательские слезы. — Это я должна попросить у вас прощения. Я веду себя нелепо. Не знаю, что на меня нашло. Может быть, меня так взволновала вся эта обстановка, которая напоминает мне дом, — добавила она, оглядывая комнату. — Это глупо, но с тех пор как я приехала в Лотарингию, я еще не встречала места, где могла бы почувствовать себя как дома, хотя бы чуть-чуть.

— Но это естественно! Вы же из нашей семьи! Пойдемте, я покажу вам мастерские, чтобы отвлечь от грустных мыслей.

— Но наверняка для этого нужно получить разрешение! — возразила она. — Я не могу пойти туда просто так.

— С ним можете, — проворчал Андреас, который стоял, прислонившись к косяку двери, скрестив руки. — Это сын хозяина.

— Правда?

— Это мои родители виноваты, я тут ни при чем, — пошутил Матье. — Оставьте свое пальто. Нам нужно сделать всего несколько шагов.

Не дав ей времени опомниться, он закутал ее в свою шерстяную длинную куртку.

— Погодите, я так не могу! — она засмеялась, сбитая с толку вихрем энергии молодого человека.

— Можете, милая Ливия. Вы ведь позволите мне называть вас Ливией? Ах, я опять забыл про свои рисунки. Стойте на месте, не двигайтесь. Они должны быть где-то здесь.

Он порылся на буфете, потом стал приподнимать разбросанные повсюду одежду и книги.

— Какой же бардак в этом доме. Вот они! — торжествующе воскликнул он, размахивая несколькими листками бумаги. — Я скоро верну тебе ее, Андреас, а быть может, и нет…

Когда он взял ее за руку и потащил к выходу, Ливия через плечо бросила на Андреаса извиняющийся взгляд. Он ободряюще кивнул ей. Матье хлопнул дверью, жалобно звякнули тарелки.

Андреас мягко улыбнулся. Юный Матье не знал, куда девать свою энергию. Когда он не работал, то начинал изводить своих близких, утверждая, что может сосредоточиться на чем-то, только растратив избыток жизненной силы.

Андреас зажег огонь в плите, чтобы вскипятить воду. Ему нужно было выпить черного кофе. Он был рад за молодую женщину, поскольку, как правило, чужих в мастерские не пускали. Он удивился, узнав, что она принадлежит к такому известному семейству мастеров-стеклодувов, как Гранди из Мурано. Воистину, мир тесен.

Андреас коснулся пальцем опухшей губы, там, где она его укусила. Он не ожидал от нее такой пылкой реакции. Откуда ему было знать, что она испытывает такое же влечение, как и он? Он поцеловал ее, потому что не смог устоять перед искушением впиться в ее сочные губы, потому что с момента их первой встречи хотел заняться с ней любовью, а он всегда добивался того, чего хотел. Но Ливия Гранди сбила его с толку, и он не знал, радоваться ему или остерегаться.