— У тебя есть умение? — насмешливо переспросила она, потому что оптимизм Вилфреда действовал ей на нервы.

— При первой же возможности я стану учеником и через шесть или семь лет буду мастером-стеклоделом, как лейтенант.

— Восхищаюсь твоей дальновидностью, — язвительно заметила она. — Что касается меня, то я плохо представляю, даже что будет завтра. Но наш милый Андреас тебя вдохновляет, это обнадеживает. Может, он и навестит нас как-нибудь и снизойдет до того, чтобы показать тебе несколько профессиональных приемов. Если, конечно, не останется жить во Франции. Когда-то моему брату очень понравилось в Лотарингии. Может, он встретит очаровательную француженку и женится на ней. Не зря же говорят, что там все счастливы, как в раю. По крайней мере он наконец избавится от нашего назойливого присутствия.

Вилфред расстегнул куртку и почесал грудь. Его жесткий свитер был надет на голое тело, потому что Ханна забрала его единственную рубашку в стирку.

— Ты сегодня не в духе.

Она вдруг почувствовала, как слезы обожгли глаза.

— Я просто устала, вот и все, устала от этой скучной жизни, устала постоянно бороться, всего пугаться, по поводу и без повода, устала слышать, как люди без конца жалуются на голод. Я не могу больше жить в этой жалкой конуре, в этом лагере, где повсюду люди, люди, люди…

И у меня больше нет сил вас выносить, ни тебя, ни Лили, ни Инге, но об этом я не могу тебе сказать!

Она заметила, что руки у нее дрожат, и стиснула зубы.

— Говорят, американцы привезли сегодня матрацы, — жизнерадостно произнес Вилфред, пытаясь поднять ей настроение. — Пойду схожу за ними. По крайней мере, будем лучше спать. Не нужно отчаиваться, Ханна. Мы проиграли войну, но в мирной жизни нам обязательно повезет.

Она нервно рассмеялась.

— Я словно слышу политика. Такими красивыми фразами ты можешь пленить целые толпы.

Вилфред пожал плечами.

— Я хочу пленить всего одну особу, но, похоже, ей это не нужно.

Ханна выпрямилась и посмотрела на него. Он смущенно разглядывал свои ноги.

— Ты о чем?

— Не делай вид, будто не понимаешь! — вспылил он. — Я хотел бы жениться на Лили, но она не согласна.

— Ты ее спрашивал?

Она была удивлена, поскольку не знала, что молодые люди зашли так далеко в своих намерениях.

— Несколько раз, — буркнул он. — Она говорит, что нужно подождать, что мы еще слишком молоды, что у нас нет денег… Короче, у нее всегда находятся отговорки. Но я считаю, что ждать нечего. Мы и так потеряли много времени, разве нет? Каждое утро я говорю себе: это просто какое-то чудо, что я остался жив. Я люблю ее, она любит меня, что еще ей нужно?

Ханне было трудно представить, что ее безрассудная кузина способна на такие разумные речи. Когда-то Лили была скорее импульсивной и сначала делала что-то, а только потом думала. Было странно, что она не ухватилась за эту возможность. Другая на ее месте не стала бы колебаться.

Конечно, были и такие девушки, поведение которых было чересчур откровенным. Они жеманничали, эти девицы с пухлыми щечками, гладкими ручками и высокими прическами, но их губы оставляли красные ореолы на сигаретах «Lucky Strike», и достаточно было внимательнее приглядеться, чтобы увидеть их злые гримасы и безжалостные взгляды.

Неужели Лили отвергла Вилфреда, потому что была не уверена в его любви? «Надо будет ее об этом спросить, — подумала она. — Однако он совсем неплох во всех отношениях, пусть даже не очень образован и умен. Но кто мы такие, чтобы капризничать?»

Разумеется, Вилфред считался бы плохой партией, если бы Вольфы, известная и уважаемая семья, по-прежнему жили в своем доме в Варштайне. Вилфред был выходцем из простой рабочей семьи, его отец был сапожником и частенько прикладывался к бутылке, а о матери вообще ничего не было известно. Вольфы планировали более амбициозные браки, но старый фундамент многослойного общества со своими притязаниями и условностями рухнул в пропасть. Его каркас покоился среди груды обломков нации, стоящей на коленях. Отныне эти изгнанники, у которых ничего больше не осталось, кроме их воли, таланта и надежды, должны были научиться смирению. Вилфред был просто хорошим человеком, а Ханна уже по собственному горькому опыту знала, что это единственно важное человеческое качество.

— Может быть, ты с ней поговоришь? — робко произнес он.

— Конечно, — ответила она, поднимаясь. — Ее просто пугает будущее, так же, как и многих из нас.

— Но я же буду с ней рядом и смогу ее защитить! — возразил он, вскакивая на ноги.

По лицу молодой женщины пробежала тень, подчеркнув строгую линию скул, точеный профиль и тонкие губы. Она напряглась всем телом и подняла лицо, чтобы посмотреть ему в глаза.

— Ни одна немка больше не поверит в то, что мужчина способен ее защитить, — отчеканила она. — Этот урок навсегда врезался в нашу память. Мы научились рассчитывать только на себя. Вам следует это понять и сделать соответствующие выводы.

Озадаченный Вилфред смотрел на нее с открытым ртом. Заметив, что он растерялся, она пожалела о том, что выплеснула на него свою агрессию, но когда, наконец, мужчины поймут, что жизнь больше никогда не будет такой, как прежде?

Когда она нагнулась, чтобы забрать белье, он торопливо выхватил ведро из ее рук.


Лили укачивала Инге, положив ее себе на колени, рассеянно проводя ладонью по темным волосам спящей девочки, расслабившейся в ее руках, как это бывает только у детей, еще не познавших страх. Девушка сонно покачивала головой. Она целый день провела в кухне за чисткой картофеля, предназначенного для скромной трапезы семисот беженцев лагеря.

Сидя на табурете, Ханна расчесывала волосы, прикрыв глаза. Медленные и размеренные движения успокаивали ее. Как обычно, она внимательно разглядывала беззубую расческу в поисках вшей.

— Почему ты не хочешь выходить за него замуж? — тихо спросила она, чтобы не разбудить Маргит, храпевшую на соседней кровати.

Когда они с Лили вернулись с похорон ее матери, она увидела, что на походной кровати умершей сидит женщина с пятилетним ребенком, сжав колени, выпрямив спину, а нехитрый скарб сложен у ее ног. Администрация лагеря, по-прежнему переполненного, не теряла ни секунды, распределяя освободившиеся места. Маргит и маленький Рудольф были худыми, бледными и печальными. Всегда неизменно вежливые, они так старались быть полезными, что порой вызывали раздражение.

Перед лицом страха все ведут себя по-разному. Пройдя через испытания, некоторые люди, такие как Маргит и ее сынишка, навсегда остаются уязвимыми, не осмеливаются высказывать свое мнение, подчиняясь воле окружающих со смутным ощущением, что у преследующих их несчастий должна быть какая-то причина. Других людей страх заставляет создавать броню, что более губительно, и их непреклонность создает иллюзию силы, тогда как на самом деле они просто становятся бесчувственными.

Семьи помогали друг другу, так как сталкивались с одними и теми же трудностями; при иных обстоятельствах они не общались бы, поскольку были очень разными.

Лили быстрым движением подняла голову. Она казалась одновременно польщенной и встревоженной.

— Он с тобой говорил?

— Ты его любишь, — сказала Ханна, пожав плечами. — Это очевидно.

— Я не знаю… Мне и хочется, и в то же время страшно. Иногда у меня даже кружится от всего этого голова. Каждую ночь мне снится дом. Когда-то я твердо знала, чего хочу. Помнишь, когда мы учились в школе, то совершали всякие глупости? Наш путь был предначертан. Я знала, что вырасту, выйду замуж и рожу здоровых детей, потому что именно этого от нас ждали. — Она усмехнулась. — Я даже придумала им имена. Когда ты обвенчалась с Фридлем, я сказала себе: следующей буду я. Но теперь я уже ничего не знаю…

— Это потому что прошло еще слишком мало времени. Когда я вижу стариков, бродящих по лагерю, я понимаю, что они никогда не оправятся от потрясений, и постепенно их жизнь угаснет. У детей возраста Инге не будет таких тяжелых воспоминаний, и они выкарабкаются. Нашему поколению сложнее всего. Мы слишком быстро повзрослели и утратили беспечность.

Лили смотрела на лицо малышки, которую считала своей младшей сестренкой. Курносый нос придавал ей шаловливый вид, из приоткрытых губ показался пузырь из слюны. Она не понимала, как Ханна могла быть так равнодушна к собственной дочери. В восемнадцать месяцев Инге представляла собой нежный комочек плоти, отважный и своевольный, который был точной копией своей матери. Она не реагировала сразу, когда с ней заговаривали, но если кому-то удавалось привлечь ее внимание, она этого человека уже не отпускала. Лили ласково погладила ее по щеке.

— Я не очень уверена насчет малышей. Ребенок живет более чистой жизнью, чем взрослые, не притворяясь и не жульничая. Он воспринимает мир, не успевая создать себе защитный панцирь, и все, что он чувствует в раннем детстве, преследует его потом всю жизнь.

Она выдержала паузу, явно нервничая.

— У меня нет к нему доверия, — прошептала она. — Мне кажется, что я больше никому не смогу доверять.

Ханна перестала расчесывать волосы и положила обе руки на колени. Ее тело охватило оцепенение, кровь еле текла по жилам. Находясь в окружении людей, которые зависели от нее, молодая женщина чувствовала себя высушенной, словно дерево, лишенное сока. Отъезд Андреаса глубоко ранил Ханну, потому что он предал ее, отказываясь понимать, насколько сильно она нуждалась в нем. Перед смятением Лили она ощущала себя насекомым, угодившим в банку с медом. Она изо всех сил махала крылышками, но постепенно задыхалась, медленно и неотвратимо.

— Тем не менее тебе придется научиться жить по-новому. Никто не преподнесет нам счастье на блюдечке с голубой каемочкой. Нужно самой искать его и хватать в охапку. Даже если оно совсем простое, даже если раньше мы его и за счастье не считали. Вилфред любит тебя. Сегодня. Сейчас. Что с нами будет завтра? Может, другая война или какой-нибудь новый закон или декрет выгонят нас и отсюда? Никто этого не знает. По крайней мере, они не смогут у нас ничего отнять, потому что у нас уже ничего не осталось, — отметила она с горькой усмешкой. — Мне понятны причины твоего недоверия, но ты была достаточно сильной, чтобы добраться сюда. Ты пережила унизительные обыски революционных гвардейцев и этих извергов на границе. Прошлой зимой ты так заболела, что я могла тебя потерять, как маму, но ты выжила. Если существует хоть кто-то, кому ты можешь доверять, то это ты сама, Лили.