Как раз оттого, что он был ей незнаком, Ливия на мгновение успокоилась. Объятия Флавио или других членов семьи были бы ей невыносимы. Утешение представлялось для нее чем-то болезненным, ей также всегда было сложно принять комплимент, не пытаясь его умалить или даже опровергнуть. Для того чтобы получать что-то, не предлагая ничего взамен, необходимо уметь доверять и себе, и другим.

Она позволила приблизиться к ней этому незнакомцу, потому что не была ему ничего должна. Он ее не знал. Не знал ее секретов, компромиссов, сомнений. Он принимал ее такой, какой она была в это конкретное мгновение своей жизни, позволяя на время отрешиться от всего.

С душой, полной тревоги и печали, Ливия укрылась в этой тишине, и маленькая молчаливая девочка, жившая в ней, почувствовала себя спокойнее. Ей не нужны были пустые слова, она нуждалась в объятиях этого мужчины, в близости его тела, в теплоте его кожи, потому что ей было холодно, а еще она была благодарна ему за понимание.

— Ливия, что здесь происходит?

Она резко отстранилась от незнакомца, почти грубо оттолкнув его. На пороге двери стоял Марко Дзанье, с мокрыми от дождя волосами, в своем бежевом плаще с поднятым воротником, и смотрел на нее испепеляющим взглядом.

— Что тебе нужно? — недовольно бросила она, злясь на то, что чувствовала себя виноватой, хотя имела право делать у себя дома что угодно, тем более что ничем плохим она не занималась.

— Я пришел еще раз принести свои соболезнования и убедиться, что тебе ничего не нужно. Но я вижу, ты занята, — добавил он с усмешкой.

Он оглядел незнакомца с ног до головы, всем своим видом выражая неприязнь.

— Это гость из Франции, — объяснила Ливия по-французски, покраснев от неловкости. — У месье Нажеля была назначена встреча с моим дедушкой.

— Надо же! Как странно! Разве уважаемый Алвизе не был прикован к постели последние месяцы жизни?

— Какое твое дело, Марко? — сказала она раздраженно и принялась убирать на место инструменты, чтобы взять себя в руки. — Месье Нажель написал нам и попросил о встрече, и мы согласились, вот и все. Простите меня, месье, но из-за последних событий, признаюсь, я о вас совершенно забыла.

Ее мимолетная улыбка тут же погасла при виде скептической гримасы Марко.

— Я пришел также сказать, что Флавио ужинает у меня сегодня вечером, — добавил он. — Мы оба рассчитываем на твое присутствие.

Ливия напряглась. Самоуверенность Марко была ей невыносима, а это постоянное стремление руководить ее жизнью выводило из себя. Его выпяченный подбородок и сцепленные за спиной руки вдруг стали олицетворением всего неприятного в ее жизни, особенно этого ощущения беспомощности, охватившего ее, когда дедушка испустил последний вздох. Она снова видела, как кровь отхлынула от его лица, словно уходящая волна отлива, оставив после себя пустую телесную оболочку и погрузив Ливию в такое бесконечное одиночество, что она перестала ощущать свое собственное тело.

— Сегодня вечером я не смогу. Я ужинаю с месье.

— Это правда? — недоверчиво спросил Марко, покачиваясь с пятки на носок.

Ливия бросила быстрый взгляд на француза. Поймет ли он? Настолько ли он проницателен, чтобы догадаться, что ей нужна отговорка?

— Абсолютная правда, месье, — произнес Франсуа. — Синьорина Гранди была так любезна, что приняла мое приглашение поужинать вместе. Я должен был обсудить несколько вопросов с ее дедушкой, и она предложила мне его заменить.

— Не знаю, понравится ли это Флавио…

Ливия прошла так близко от Марко, держа в руке стеклодувную трубку, что он был вынужден отступить.

— Я не нуждаюсь в согласии своего брата. Спасибо за заботу, Марко. Я тебя не провожаю, ты ведь знаешь, где выход, не так ли? Пойдемте, месье, мы продолжим беседу в кабинете.

Она развернулась и вышла из мастерской, молясь, чтобы Франсуа без возражений пошел за ней.

Ливия заметила, что дрожит, словно стычка с Марко лишила ее последних сил. Он был первым, кто пришел к ней выразить свои соболезнования. Стоя тогда в гостиной, он казался искренне огорченным. Он не осмелился сесть, впечатленный смертью, как все те, кто никогда с ней не сталкивался, — его родители были живы, а сам он избежал участия в войне с ловкостью эквилибриста. Он говорил сбивчиво, а на его скулах проступили красные пятна. Несколько мгновений она даже испытывала к нему нечто вроде сочувствия. Марко был так предсказуем! Упиваясь своим новым титулом директора мастерских Дзанье, он мечтал лишь об одном: жениться на наследнице Гранди и объединить два Дома. Дзанье и Гранди — какая заманчивая идея! Что можно будет противопоставить умению Гранди и известности Дзанье, взятых вместе? Но в его взгляде также таилось и вожделение, и оно ее пугало.

Реакция Франсуа Нажеля ей понравилась. Он не дал выбить себя из седла. Она действительно вспомнила о вежливом письме, адресованном дедушке, которое было получено не так давно. С согласия Алвизе и от его имени она ответила, что двери Мастерских Гранди открыты для него в любое время. Она не сразу отреагировала на его приезд, но теперь заметила, что это неожиданное приглашение на ужин ее радовало, и не только потому что ей хотелось позлить Флавио и Марко Дзанье.


Ресторан фасадом выходил на площадь, где стояли деревья с голыми ветвями и тускло освещенные дома безучастно смотрели на мир из-за кованых решеток. Темная вода канала плескалась возле небольшого каменного мостика. Потертые бархатные шторы оберегали зал от холода и сырости ночи. Как только Ливия пересекла порог заведения, круглощекий хозяин в белом фартуке, повязанном вокруг внушительного объема талии, прижал ее к груди, пустив слезу, и ей пришлось его успокаивать.

Активно жестикулируя, он усадил их за столик возле печи, облицованной майоликой[34], в медных дверцах которой отражался свет. Франсуа чувствовал себя немного неловко. Он ловил на себе любопытные взгляды хозяина и посетителей. Ливия была знакома со всеми.

— Мы здесь, как в деревне, — произнесла она с извиняющейся улыбкой, после того как худощавый мужчина с серебристыми волосами расцеловал ее в обе щеки.

Им не пришлось выбирать еду. Хозяин обслужил их по-королевски, торжественно выплывая из кухни с полными тарелками: сардины, вымоченные в маринаде с луком, пиниолями[35] и изюмом, дымящаяся закуска в ракушках, мясное рагу, твердый горный сыр, щекочущий горло, сливочный десерт с ореховым вкусом. Франсуа был несказанно удивлен, учитывая, что вся послевоенная Италия питалась американскими консервами, в основном это было мясо и сухое молоко.

Пришлось несколько раз поднимать бокал с красным вином в память об Алвизе, и в этом маленьком зале с полом из прессованных опилок, красными скатертями и меню, написанным мелом на черной доске, тело Франсуа постепенно наполнилось приятной негой.

— Я знала вашего отца, — сказала Ливия. — Я была тогда совсем маленькой девочкой, но хорошо его помню. Он подарил мне зеркальце на мое пятилетие.

— Он покинул нас несколько лет назад. Ему очень нравилась Венеция. Он говорил, что черпает в ней вдохновение, необходимое для работы. Как вы, должно быть, знаете, жители Лотарингии и Венеции — давние знакомые. Существует поверье, что когда-то давно лотарингец обменял рецепт изготовления зеркала на секрет получения cristallo.

Она пожала плечами.

— Это опасная тема, месье. У нас технику изготовления зеркал изобрели братья Анджело в начале XVI века. А у вас?..

Его позабавил неожиданный поворот их беседы. Он всегда считал, что итальянки очень словоохотливы, но Ливия Гранди говорила только по существу. Во время ужина они оба несколько раз испытывали сокровенные моменты ощущения близости, когда и он, и она молчали, и при этом они не чувствовали неловкости, несмотря на то что совсем не знали друг друга.

Она его очаровала. Он не уставал слушать мелодичные интонации ее бархатного, иногда с хрипотцой, голоса. Он слушал ее рассказ о мастерских, о проблемах сложного послевоенного периода. Они говорили о военном времени вскользь, словно оба устали от этих мрачных лет. Когда он поведал ей, что его старший брат все еще не вернулся из России, в глазах молодой женщины мелькнул холодный отблеск.

— Мой брат вернулся и не дает нам об этом забыть.

Франсуа понял, что затронул щекотливую тему и предпочел не продолжать, чтобы не расстраивать Ливию.

Она сидела, опустив взгляд, и играла с хлебными крошками, оставшимися на скатерти. Ей было странно осознавать, что, после того как ужин закончился, ей не хотелось уходить. Мягкая благожелательность Франсуа Нажеля сильно отличалась от вспыльчивости ее друзей. Для нее его безмятежность стала некой поддержкой.

Когда за последними посетителями захлопнулась дверь, хозяин достал из своих личных запасов бутылку граппы, лучшей в их краях.

Откинувшись на спинку стула, Франсуа наслаждался напитком и наблюдал за тем, как Ливия разговаривает с хозяином. Он мало что понимал, но это было неважно. Он думал о том, что ему редко доводилось встречать настолько цельную натуру. Ее жесты были быстрыми, но исполненными грации, выражение лица менялось каждые несколько секунд, словно ветер ненароком сметал предыдущие. Она его пленила тем, что не переставала заставать его врасплох то взрывом смеха, то недовольной гримасой, то внезапной серьезностью, застывая в почти осязаемом смятении. Он мог смотреть на нее всю ночь напролет.


— Зимой в ясную погоду видно Альпы, покрытые снегом.

Ливия стояла на палубе последнего в этот день вапоретто. Облака развеялись, и на небе светились звезды. Лагуну словно покрывал иссиня-черный бархат. Иногда вдалеке появлялся слабый свет, будто какой-то веселый дух играл с фонариком.

— Они такие безмятежные, что поневоле начинаешь ощущать вечность, — добавила она, помолчав.

Ее серьезное лицо обрамлял капюшон, отороченный мехом. Глядя на ее светлые глаза и нежную кожу, Франсуа подумал об ангелах, изображения которых украшали некоторые венецианские церкви.