– Это не голландец, – повторил Синклер уже, наверное, в четвертый раз, мотая головой над одним из тел.

– Может, он из Индии? Non[3]? – отозвался Фергус с некоторым сомнением в голосе. Он почесал нос кончиком крюка, который заменял ему левую руку.

В самом деле, одно из тел принадлежало чернокожему человеку. Другой был белым. Оба – в рубашках и брюках – поношенная одежда без всяких отличий из простой домотканой материи. Несмотря на холод, они были без курток и босые.

– Нет. – Джейми покачал головой, бессознательно вытирая ладонь о брюки, как будто хотел избавиться от прикосновения смерти. – У голландцев есть рабы с Барбадоса, это так, но эти двое явно лучше ели, чем люди из хижины. – Он приподнял подбородок, указывая в сторону безмолвно лежащих рядом женщин и детей. – Они здесь не жили. К тому же…

Я увидела, как его взгляд застыл на босых ногах мертвецов. Стопы были немного запачканными вокруг щиколоток и сильно огрубевшими, но в целом чистыми. Подошвы чернокожего мужчины светились желтовато-розовым, на них не было следов грязи, между пальцев не застряли кусочки опавшей листвы. Погибшие не бродили по весеннему лесу босыми, это можно было утверждать наверняка.

– Выходит, мужчин было больше? Когда эти люди умерли, их компаньоны сняли с них обувь и забрали все ценное, – прагматично рассуждал Фергус, указывая сначала на сгоревшую хижину, а потом на тела перед собой. – А потом ушли.

– Может, и так. – Джейми сжал губы и внимательно обводил взглядом землю вокруг, однако почва была буквально взбита тяжелыми шагами, повсюду валялись комки вырванной с корнем травы, садик возле хижины был засыпан пеплом и кусками обугленного дерева. Складывалось впечатление, что здесь побывал бешеный гиппопотам.

– Хотел бы я, чтобы с нами был молодой Йен. Он превосходный следопыт и мог бы по крайней мере рассказать, что произошло там. – Мой муж кивнул в сторону леса, где нашли мужчин. – Сколько их там было и, может, в какую сторону они пошли.

Джейми и сам был неплохим следопытом. Но свет убывал быстро: даже к опушке, где стояла хижина, подобно морскому прибою, подбиралась темнота: образовывала глубокие тени вокруг деревьев, маслянисто кралась по разоренной земле.

Он обратил взгляд к горизонту, где по мере того, как солнце опускалось ниже, перистые полотна облаков начинали светиться золотым и розовым. Джейми потряс головой.

– Похороните их. И уходим.

Однако на нашу долю выпало еще одно мрачное открытие. Сгоревший человек, единственный из всех, умер не от огня и не от яда. Когда мужчины подняли обугленный труп, чтобы перенести его в могилу, что-то выпало из его тела и с коротким и резким глухим стуком ударилось о землю. Брианна подобрала этот предмет и потерла его краем передника.

– Кажется, они проглядели это, – заметила она почти без выражения и вытянула руку вперед.

Это был нож или то, что от него осталось. Деревянная рукоятка сгорела без следа, а само лезвие почернело от жара. Стараясь не замечать густой, едкой вони горелой плоти и жира, я склонилась над трупом, осторожно прощупывая его торс. Пламя способно уничтожить почти все, но иногда сохраняет странные вещи. Рана треугольной формы была хорошо заметна, глубоко выжженная в истлевшей плоти между ребер.

– Его закололи, – сказала я и вытерла вспотевшие руки о передник.

– Они убили его, – продолжила Бри, глядя мне в лицо, – а потом его жену. – Она посмотрела на молодую женщину, лежащую на земле с фартуком, скрывающим ее обезображенное лицо. – Она приготовила суп из грибов, и они все его поели. Вместе с детьми.

На опушке стояла тишина, единственным звуком были далекие крики птиц в горах. Я чувствовала, как болезненно бьется сердце в груди. Месть или жестокое отчаяние?

– Да, может быть, – сказал Джейми тихо. Он наклонился, чтобы взяться за край парусины, из которой они сделали носилки для сгоревшего. – Будем считать, что это трагическая случайность.

Голландца с семьей положили в одну могилу, двух мужчин – в другую.

Солнце село, подул сильный ветер. Когда они поднимали молодую женщину, фартук под напором холодного воздуха соскользнул с ее лица. Синклер при виде этого зрелища издал сдавленный крик и едва не уронил покойную. Не было ни лица, ни волос, узкая талия резко переходила в обугленную руину женского тела. Плоть на голове сгорела целиком, оставив после себя на удивление крошечный черный череп, скалившийся в неуместной улыбке.

Они спешно опустили ее в неглубокую могилу, уложив рядом детей и мать, и оставили нас с Брианной сооружать над ними небольшой каирн, какие издревле ставили над могилами в Шотландии, – чтобы отметить место погребения и защитить тела от диких животных. Тем временем мужчины занимались второй ямой, попроще, предназначенной для двух босых мужчин.

Работа наконец была завершена, и все встали вокруг двух свежих насыпей – бледные и безмолвные. Я увидела, как Роджер подошел поближе к Брианне и обнял за талию, как бы защищая. Небольшая дрожь пробежала по ее телу, которая, я знала, не имеет никакого отношения к холоду. Их сын Джемми был, наверное, лишь годом младше самой маленькой девочки.

– Скажешь что-нибудь, Mac Dubh? – Кенни Линдси вопросительно посмотрел на Джейми, одновременно поглубже натягивая берет на голову в попытке защитить уши от ночного холода.

Сумерки уже сгустились, и никто не хотел медлить. Нам придется разбить лагерь довольно далеко, чтобы не чувствовать запах гари, в темноте сделать это будет довольно сложно. Но Кенни был прав: мы не могли уйти, не попрощавшись с этими незнакомцами, не устроив для них хотя бы символические похороны.

Джейми покачал головой.

– Нет, пусть Роджер говорит. Раз они были голландцами, то наверняка были и протестантами.

Хотя было совсем темно, я заметила, как Брианна бросила резкий взгляд на отца. Роджер действительно принадлежал к пресвитерианской церкви, но к ней принадлежал и Том Кристи, мужчина гораздо старше Роджера, чье суровое лицо отразило его мнение о происходящем. Разумеется, вопрос религии был не более чем предлогом, и все об этом знали, включая Роджера.

Роджер прочистил горло и издал звук рвущейся ткани. Этот звук всегда был болезненным, но сейчас к нему примешивалась еще и злость. Он не стал оспаривать принятое решение и открыто встретил взгляд Джейми, вставая в изголовье могилы. Я думала, он просто прочтет Отче наш или какой-нибудь псалом. Однако к нему пришли другие слова.

– Вот, я кричу: обида! И никто не слушает; вопию, и нет суда. Он преградил мне дорогу, и не могу пройти, и на стези мои положил тьму[4].

Голос Роджера когда-то был сильным и очень красивым. Теперь он стал глухим, будто засоренным. Его хрип звучал печальным напоминанием о былой красоте. Но, ощутимая сила присутствовала в той страсти, с которой он говорил, – так что все, кто его слушал, скорбно склонили головы, скрывая лица в тени.

– Совлек с меня славу мою и снял венец с головы моей. Кругом разорил меня, и я отхожу; и, как дерево, Он исторг надежду мою. – Лицо Роджера было суровым и неподвижным, но на краткий миг его глаза остановились на обугленном пне, который служил голландской семье колодой для рубки дров. – Братьев моих Он удалил от меня, и знающие меня чуждаются меня. Покинули меня близкие мои, и знакомые мои забыли меня.

Я увидела, как трое братьев Линдси обменялись взглядами и подвинулись ближе друг к другу, защищаясь от ветра.

– Помилуйте меня, помилуйте меня вы, друзья мои, ибо рука Божия коснулась меня. – Теперь он заговорил мягче, и его голос стал едва слышен за стонами деревьев.

Брианна сбоку от него совершила еле заметное движение, и он снова прочистил горло – на этот раз особенно яростно, сильно вытянув шею, так что я заметила на ней уродливый шрам от веревки.

– О, если бы записаны были слова мои! Если бы начертаны были они в книге резцом железным с оловом, – на вечное время на камне вырезаны были!

Роджер медленно оглядел всех вокруг без всякого выражения, останавливаясь на каждом лице по очереди, затем глубоко вздохнул и продолжил, хрипя и каркая:

– А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восстановит из праха распадающуюся кожу мою сию, и я во плоти моей узрю Бога. – Брианна судорожно поежилась и отвела взгляд от влажной земли над могилами. – Я узрю Его сам; мои глаза, не глаза другого, увидят Его.

Он замолчал, и послышался короткий дружный вздох – люди бессознательно задерживали дыхание. Однако Роджер еще не закончил. Он несколько рассеянно дотянулся до ладони Бри, взял ее в свою и крепко сжал. Эти последние слова он говорил скорее себе самому, не думая о своих слушателях:

– Убойтесь меча, ибо меч есть отмститель неправды, и знайте, что есть суд.

По телу пробежала дрожь, и я почувствовала, как рука Джейми сплелась с моей – холодная, но сильная. Он посмотрел на меня, а я – на него. Я знала, о чем он думал. Он думал, как и я, не о настоящем, а о будущем – о маленькой заметке, которая появится три года спустя на страницах номера «Уилмингтон Газет» от семнадцатого февраля тысяча семьсот семьдесят шестого года.

«С прискорбием сообщаем, что в результате пожара погибли Джеймс Маккензи Фрэзер и его жена, Клэр Фрэзер. Их дом на Ридже Фрэзер целиком сгорел в сильном огне в ночь на двадцать первое января сего года. Мистер Фрэзер, племянник покойного Гектора Кэмерона с плантации Ривер Ран, родился в деревне Брох Туарах, в Шотландии. Он был широко известным и уважаемым человеком в общине. Супруги не оставили после себя детей».

Пока что было легко не думать об этом слишком много. Это событие лежало далеко в будущем, которое, разумеется, был шанс изменить. Предупрежден, значит вооружен, так ведь?

Я бросила взгляд на круглый невысокий каирн, и меня снова пробрала дрожь – на этот раз сильнее. Я прижалась к Джейми и положила вторую ладонь на его предплечье. Он накрыл мою руку своей и крепко сжал.