Генрих всхлипнул и опустил голову.

— А как же твоя армия? — настаивала я. — Разведчики Эдуарда донесли, что она на марше и сегодня ночью встанет под стенами города.

— Нет никакой армии! — крикнул Конде. — Анжу и его разведчики врут! Мадам, ваш младший сын такой же сумасшедший, как и его брат, но еще опаснее.

— Не смейте оскорблять его, — отчеканила я. — Вы пришли сюда вооруженными. Вы подготовились для сражения.

Хотя я и разгневалась, но в душе зародилось сомнение. Я взялась за решетку, разделявшую нас.

Генрих поднял голову. Лицо его так исказилось от горя, что он не мог посмотреть на меня открыто.

— Мы просто опасались за свою жизнь, — отозвался он.

Колокол Сен-Жермен, приглушенный каменными стенами, оповестил о наступлении четырех часов ночи. Звезда Алгол встала напротив Марса. Колиньи и двести гугенотов, охранявших гостиницу «Бетизи», были убиты. Я отпустила прутья решетки. Мои ладони скользнули по холодному металлу. Осознание того, что я натворила, опустило меня на колени. Я сама сделала все это. Меня подвела слепая любовь к сыновьям, которых я обрела преступным путем.

— Господи, помоги мне, — пробормотала я. — Господи, помоги нам всем.

ГЛАВА 46

Я отыскала заднюю лестницу, ведущую из подвала на второй этаж южного крыла, и секретный проход к апартаментам герцога Анжуйского. Несколько раз у меня подгибались колени, и я вынуждена была прислоняться к стене и отдыхать. Дрожа, я явилась в гардеробную спальни Эдуарда. Там на маленькой кровати лежал Линероль. Он зашевелился и уселся, услышав скрип двери. Затем зажег лампу и поежился при виде крови на моем платье.

— Кто там? — поинтересовался из спальни Эдуард.

Линероль, в тонкой ночной рубашке, вскочил и взял меня под локоть. Меня так сильно колотило, что я едва держалась на ногах.

Эдуард показался под аркой, запахивая на голом теле шелковый пеньюар. Я посмотрела на него, словно в первый раз. Его лицо, в отличие от моего, не было измученным и виноватым, однако, увидев меня, он задохнулся и схватил меня за руку. Мы быстро пересекли спальню, где находился голый Роберт-Луи. Он натянул на себя одеяло и широко распахнул глаза. Сын привел меня в аванзал и усадил в кресло.

— Господи, — промолвил Эдуард. — Maman, ты истекаешь кровью.

Он побежал к Линеролю. Тут же нагрянули охранники и пажи.

— Бога ради, вызовите ей врача. И принесите таз и полотенце. — Сын опустился на корточки возле моего стула. — Где тебя ранили?

Я положила отчаянно трясущуюся ладонь на его руку и сказала:

— Не надо врача. Я не ранена.

— Но как же кровь?

Сын дотронулся до моих волос. Прядь, спустившаяся на плечо, тоже была в крови Генриха.

— Просто сглупила, — сообщила я. — Выглянула из своих покоев. В коридоре были гугеноты. На меня попала их кровь.

— Но как же? Откуда ты пришла?

Эдуард посмотрел в сторону гардеробной.

Я отвернулась и не ответила.

Тут подоспел Линероль с тазиком воды, пахнущей флердоранжем, и с полотенцем. Эдуард намочил полотенце в тазу и обтер мое лицо. Полотенце запачкалось кровью.

— Взгляни на свой красивый пеньюар, — произнес он с упреком. — Он испорчен. Где ты нашла столько крови? Это на тебя не похоже, maman. Ты никогда не была столь безрассудной. — Он опустил мою грязную руку в таз и осторожно ее вымыл. — Что ты делала, скажи ради бога?

— Эдуард… письмо от Наварра командующему. Я должна его увидеть.

Сын замер и перестал отжимать полотенце.

— Зачем?

— Не исключено, что это подделка.

Его глаза до сих пор были сосредоточены на мне, сейчас он отвел их в сторону.

— Это невозможно.

— Почему? Тебе ведь дал его мэр города. Ему можно доверять? А разведчикам?

— Если бы я ему не доверял, то не назначил бы его ответственным за оборону города. Конечно, ему можно доверять. И разведчикам — тоже. К чему такие вопросы?

— Я должна увидеть письмо Наварра, — повторила я. — Оно наверняка у тебя.

Эдуард нахмурился и устало вздохнул.

— Понятия не имею, где оно. Озадачу секретаря. Он поищет его утром.

— И еще мне надо встретиться с твоим разведчиком, — добавила я. — С тем, кто донес, что армия гугенотов движется на Париж. Хотелось бы выяснить, где она сейчас.

— Ты мне не веришь.

Анжу нервно рассмеялся; так смеялся мой кузен Ипполито, когда я спросила его о других девушках.

— Я лишь желаю сама увидеть доказательство, — заметила я.

Так же как тогда Ипполито, Эдуард разъярился.

— К чему это все? Зачем изучать доказательства, когда все уже случилось? Они все мертвы, их уже не воскресить! Даже если мы совершили ужасную ошибку, все к лучшему: они никогда уже не устроят нам войну! — Сын прищурился. — Ты с кем-то общалась? С кем? — Он вцепился ногтями в мои плечи. — Кто угостил тебя этими байками?

Я посмотрела в его циничные глаза, и сердце мое сжалось. Он играл со мной так же легко, как и со своей невинной сестрой. Я взглянула ему за плечо, на окна, выходившие во двор. Конечно, Анжу знал, что Карл болен и долго не протянет. Наварр и гугеноты будут единственными реальными соперниками в борьбе за трон. Колиньи подарил Эдуарду повод от них избавиться.

Но мне не следовало дивиться безжалостности своего сына, ведь я сама совершила преступление.

— Козимо Руджиери, — прошептала я. — Он предрек, что меня предадут.


Минул день, а тела еще лежали во дворе. Солдаты, совершившие расправу, нужны были для обороны дворца. Под палящим солнцем трупы быстро разлагались, запах стоял невообразимый. Мы закрыли окна, несмотря на духоту, но в помещения вместе со зловонием проникли мухи. Они прилипали к нашей одежде и волосам. Я задернула занавески и не выходила наружу.

На улицах Парижа пять дней шла война. Мы, напуганные царственные особы, прятались за толстыми стенами Лувра и прислушивались к стонам и выстрелам за воротами дворца. Люди по-своему поняли нападение на гостиницу «Бетизи» и раздачу католикам оружия, предназначенного для самозащиты. Прокатился слух, что король приказал горожанам напасть на гугенотов.

За неделю в Париже и в его окрестностях погибло семьдесят тысяч невинных людей. Ответственность за это совершенно справедливо возложили на меня; с тех пор меня стали называть «Мадам змея» и «Черная королева».

И я не запрещаю им говорить правду. Сейчас мои подданные верят, что это я спровоцировала нападение, что я заманила сначала Колиньи, а потом Наварра, которые стали частью моего плана по уничтожению гугенотов.

Нападение Гиза на гостиницу «Бетизи» закончилось успешно. Дверь в спальню Колиньи вышибли два простых солдата. Возле пациента дежурил доктор Паре. Когда Колиньи попросили назвать себя, он сделал это, но, взглянув на солдат, с отвращением, добавил: «Я бы предпочел смерть от руки аристократа, а не от этих мужланов». В ответ один из солдат вонзил меч в грудь адмиралу и вышвырнул его из окна. Тело приземлилось к ногам восхищенного герцога де Гиза.

К этому времени мстительные католики заполнили улицы. Они кастрировали тело, протащили его по городу и выкинули изувеченный труп в Сену. Гиз с гордостью доставил мне отрубленную голову в шелковом мешке. От нее исходило зловоние. Я в ужасе отвернулась и приказала ее забальзамировать.

Мне удалось вырвать Генриха Наваррского и его кузена принца Конде из когтей Анжу. В день смерти Колиньи я сообщила Марго об обмане ее брата. Мы вместе отправились к Карлу и представили доказательство невиновности Наварра. Мы легко убедили его величество в том, что Наварра и Конде — принцев крови — надо оставить в живых. В связи с этим Карл издал королевский приказ. Потом, когда бои завершились, я встретилась с мэром, и тот подтвердил, что армия гугенотов не приходила и он не перехватывал письмо Наварра, послание это передал ему Эдуард. Мэр, как и маршал Таванн и другие командиры, поверил герцогу Анжуйскому на слово.

Эдуард так и не предоставил инкриминирующего его письма, якобы написанного Генрихом. Я рассказала Наварру о преступлении Анжу. Он был мне благодарен, хотя и тяжело страдал из-за гибели своих товарищей. В целях самозащиты ему пришлось перейти в католицизм и остаться в Лувре под домашним арестом.

Побоище, устроенное в ночь святого Варфоломея, подкосило Карла. Он начал — к радости Эдуарда — быстро двигаться к смерти.


Сентябрь принес с собой ослабление жары и окончание насилия. Через восемь дней после убийства адмирала Колиньи дворцовые ворота снова отворились, и за закрытыми дверями кабинета я приняла первого посетителя.

Козимо Руджиери уже не казался человеком без возраста. Лампа осветила серебро в его волосах и бороде, глубокие морщины вокруг черных глаз и сморщенную кожу у подбородка. Он был худ, почти превратился в скелет. Уродливое лицо могло напугать самого смелого ребенка, который с ревом бы кинулся к матери. От красного цвета в одежде Козимо отказался и теперь был весь в черном, как гугенот.

Он застал меня сидящей за столом и, по обычаю, низко поклонился. Казалось, мы только вчера расстались. Но когда он поднял голову и хотел поздороваться, слова замерли у него на устах. Колдун изумленно на меня уставился.

— Козимо, — произнесла я, поднявшись.

Я обошла стол. Сама не знаю, собиралась ли я взять его за руку или обнять, но когда приблизилась к нему, ноги у меня подкосились. Я опустилась на колени, сама не своя от горя.

Он встал на колени подле меня. Я припала к нему и заплакала.

— Они снова мучают, ужасные сны, — пожаловалась я. — Еще не похоронены все мертвые, а сны опять беспокоят. Я сделаю то, что должна. Если надо, убью своих сыновей собственными руками, лишь бы прекратить это. Вы меня предупреждали, а я отказалась подчиниться. Но сейчас я вас выслушаю.