Через толпу придворных быстро пробирался маршал Таванн. Из всех собравшихся он один не улыбался. Он явно был в шоке, но тем не менее старался не привлекать к себе внимание. Я посмотрела ему в глаза, настороженные и живые, и все поняла.

Он приблизился, и я заставила себя улыбнуться. Он не смог ответить тем же, однако поклонился и попросил разрешения подойти.

Оказавшись рядом со мной, он шепнул на ухо так тихо, что даже Эдуард не мог его слышать:

— Адмирала ранили в руку. Телохранители отнесли хозяина в номер гостиницы на улице Бетизи.

Некоторых телохранителей дал адмиралу Эдуард, когда тот только прибыл ко двору. Улыбка на моих губах застыла.

— Рана смертельна? — спросила я.

— Они считают, что нет, Madame la Reine.

— Кто еще знает?

— Адмирал послал двух своих капитанов немедленно сообщить об инциденте королю. Кажется, сейчас у короля Генрих Наваррский.

Таванн продолжал говорить, но его слова утонули в шуме, который все нарастал в моих ушах. Казалось, стучат лошадиные копыта. Я положила ладонь на руку сына.

— Эдуард, — позвала я тихо.

Затем поднялась и жестом велела Таванну следовать за нами.

Мы величаво двинулись по большому залу; придворные расступались, давая дорогу. Я приподняла юбки и вниз не смотрела. Этого не требовалось: я уже физически ощущала кровь.


А вот и рассказ, составленный из доклада маршала Таванна и свидетелей.

Сразу после заседания Совета адмирал Колиньи отправился искать короля. К его разочарованию, Карл был в галерее: играл в теннис с молодым герцогом де Гизом и с Телиньи, шурином адмирала. Карл был смущен, а Колиньи рассержен, поскольку король обещал пообщаться с ним сразу по окончании празднеств. Адмирал потребовал немедленной аудиенции, король отказал; разъяренный Колиньи удалился.

На улицу Бетизи он вышел из северных ворот Лувра. Его сопровождали четверо гугенотов и десять шотландских гвардейцев. Приблизившись к дому де Гизов, Колиньи вынул из кармана очки и письмо, присланное ему молодой, недавно родившей женой. Адмирал был углублен в чтение, когда оказался в поле зрения убийцы. В этот момент Колиньи остановился, потому что на ботинке развязался шнурок.

Моревель не заметил этого и выстрелил, когда адмирал нагнулся.

Снаряд прошил левую руку Колиньи и почти оторвал ему указательный палец на правой руке. Сустав болтался на коже. Адмирал потерял сознание.

Охрана сомкнулась вокруг него. Все они слышали выстрел и поняли, что прозвучал он из дома де Гизов. Трое охранников ворвались в помещение и увидели дымившуюся аркебузу. К тому времени Моревель успел сбежать.


Я готова была иметь дело с возмущением, вызванным убийством Колиньи, но не рассматривала возможности того, что адмирал останется жив.

В аванзале короля мы с Эдуардом обнаружили с дюжину разъяренных гугенотов. Они сбились в толпу, и поначалу я не заметила Карла. При звуке наших шагов черные нобли обернулись и недружелюбно оскалились, хотя и пропустили нас к королю. Тот сидел за столом, подле него стояли Генрих и Конде.

При нашем появлении Конде сделал пару шагов в сторону, а Наварр был так занят беседой с королем, что, видимо, нас не увидел. Карл съежился в кресле, обхватив голову руками. По его щекам текли гневные слезы. После энергичной игры в теннис его лицо раскраснелось.

— Пустите меня! — причитал Карл. — Пустите! Я не могу думать! Почему Господь так меня не любит?

Он начал биться лбом о столешницу.

Наварр повернулся и встретился со мной взглядом. Он умел собой владеть и отошел от стола, как и Конде, хотя в его глазах я заметила недоверие и завуалированное возмущение.

— Madame la Reine, — произнес он с сухой учтивостью. — Господин герцог. Вы должны нам помочь. Адмирала Колиньи подстрелили, и его величество расстроен. Но правосудие должно свершиться. Прежде, чем начнется насилие.

— Да, я не в себе, — простонал Карл. — Это такое несчастье. Я этого не вынесу.

Он зажмурился и стал медленно раскачиваться взад и вперед.

— Все дело в жаре, — предположила я. — Жара и ужасный шок. — Я раскрыла веер и замахала на лицо сына. — Карл, дорогой, послушай меня.

Он открыл глаза и с отчаянием на меня посмотрел.

— Почему они меня мучают? — всхлипывал он. — Вели им, maman, пусть перестанут. Пусть уберутся отсюда и подохнут!

— Я могу это остановить, — заявила я, — если ты поможешь адмиралу Колиньи.

— Что нужно сделать?

— Ты должен осудить преступника, совершившего это чудовищное покушение, — ответила я, радуясь, что меня слышат гугеноты. — Пусть все знают, что корона не успокоится, пока преступление не раскроют. Будет проведено доскональное расследование.

Тут вмешался Эдуард:

— Дому Колиньи необходимо обеспечить безопасность. Прикажу всем католикам держаться подальше от улицы Бетизи. Надо поддержать Колиньи и его людей. Я пришлю пятьдесят своих лучших солдат — стрелков из аркебузы. Они окружат гостиницу адмирала.

— Да. — Карл вздохнул с облегчением, хотя глаза его по-прежнему были дикими. — Проследи, чтобы это сделали.

— Что-нибудь еще, сир? — спросила я ласково.

Карл поставил ноги на край сиденья, обхватил руками колени и медленно закачался.

— Да. Доктор Паре… — Хирург, которому не удалось спасти моего мужа, был сейчас личным врачом короля. — Пусть Паре отправляется в гостиницу «Бетизи».

— Будет выполнено, — пообещала я.

Карл застыл и поднял на меня глаза.

— Я должен видеть адмирала. Хочу извиниться за то, что не сумел его защитить. Он должен знать, что я его не бросал. Сейчас же пойду, maman.

— У меня одна просьба, ваше величество, — промолвила я.

Сын сердито взглянул на меня.

— Позволь нам с Анжу тебя сопровождать.


Торопиться к Колиньи было, конечно же, слишком рано. Сначала доктор Паре собирался прооперировать руку. Но к середине дня группа, состоявшая из Наварра, Конде, десяти телохранителей, герцога Анжуйского, короля и меня, собралась возле северных ворот Лувра. Я пригласила и старого Таванна. Он горячо одобрял план убийства, но тем не менее ему хватило самообладания присоединиться к нам, чтобы выразить сочувствие Колиньи посреди толпы гугенотов. Наварр хранил вежливо отстраненный вид, Конде все еще слишком сердился и отказывался с нами общаться.

Я предложила обойти гостиницу: пусть люди увидят, что мы беспокоимся за адмирала, Помимо телохранителей Наварра, нашу группу сопровождало двенадцать швейцарцев, охранявших короля.

Два стражника подняли металлический засов, три грума отворили тяжелые ворота. Солдаты, сторожившие дворец, расступились, и мы вышли на улицу.

Вскоре Лувр остался позади, а мы ступали по раскаленным камням улицы Бетизи. Там мы увидели группы людей в черных одеждах. Они слились в единую волну и покатились в нашу сторону. Таванн и Эдуард инстинктивно встали возле меня, а Конде и Наварр — возле короля.

— Вон идет итальянка! — крикнул какой-то мужчина в пяти шагах от меня. — Она встречает своих друзей по флорентийской моде: с улыбкой на лице и с кинжалом в руке.

Толпа одобрительно загудела. Мы оказались посреди черных бледнолицых людей. Старый маршал Таванн пошатнулся и толкнул меня плечом, я невольно потеряла равновесие и повалилась на Эдуарда. Швейцарцы схватили алебарды и направили в сторону разгневанных людей блестящие лезвия.

— Не трогайте их. Пусть идут, — велела я: инцидент мог легко спровоцировать серьезные беспорядки.

Король, Наварр и Конде остановились и обернулись на нас через плечо. Толпа не тронула их.

— Дайте пройти! — подал голос Наварр, и черная толпа отпрянула.

Мы ускорили шаг и приблизились к гостинице «Бетизи» без каких-либо происшествий, хотя толпа увязалась за нами. Слышно было, как люди сердито что-то бормочут.

Гостиницу окружали более пятидесяти мужчин. Большинство было в черных одеждах, с небритыми лицами. Впрочем, встречались и аристократы. Все они почтительно кланялись Наварру, а на меня с герцогом Анжуйским смотрели с каменными лицами. Все были хорошо вооружены: у одних — длинные кинжалы, у других — аркебузы. Четверо мужчин стояли на лестнице, потея под тяжелой броней. Наварр поднялся по ступеням, поговорил с ними, и они дали нам дорогу.

Внутри в залитом солнцем душном вестибюле сгрудились охранники и нобли. Кто-то плакал, кто-то гневно возмущался. Пахло немытыми телами, из кухни несло жареной колбасой. Я прижала к носу надушенный платочек. Гугеноты обращались к Наварру со словами надежды, благодарности и уважения, а завидев нас с Эдуардом, отворачивались, губы их кривились, словно при виде чего-то тошнотворного.

По скрипучим деревянным ступеням мы поднялись на второй этаж. Он весь был отдан адмиралу под спальню. Хотя комната была больше моей спальни в старом, разваливающемся Лувре, низкие потолки производили впечатление еще более тесного пространства. Эффект усиливало скопление народа возле кровати раненого лидера — там находилось около пятидесяти человек.

Наварр прошел вперед. Его товарищи уважительно расступались, произнося слова благодарности. Если бы не его предупреждающий взгляд, они бы меня затравили. Мы встали у кровати из резного вишневого дерева.

Адмирал был очень бледен. Под спину ему подоткнули подушки. На коленях лежала забинтованная правая рука. Доктор Паре вынужден был удалить висевший указательный палец, пока пациент был в сознании. Колиньи ослаб от боли и потери крови. Светлые волосы, потемневшие от пота, прилипли к черепу. Сузившиеся от страданий глаза при нашем появлении не просветлели. Седовласый Паре находился у изголовья пациента, всем видом выражая готовность его защитить. Окно было закрыто: боялись, что ветер принесет прохладу и вызовет инфекцию. В комнате было душно, я чувствовала запах крови.