Карл стукнул кулаком по подлокотнику кресла.

— Я король. Кто-нибудь ответит мне на вопрос?

Хотя лицо Марго исказилось от страха, она положила ладонь на руку брата и постаралась его успокоить.

— Это гугеноты, ваше величество. Нам лучше принять меры предосторожности.

Карл встал и повернулся к Эдуарду.

— Тебе приснилось, — заявил он. — Наверняка ты что-то напутал…

— У них мечи и копья, — сообщил Эдуард, — а у всадников — аркебузы. Они болтали по-французски, и по соседству не было королевских войск. Кто же это, как не гугеноты?

Я обратилась к Карлу:

— Если это действительно гугеноты, нам следует тебя защитить. В получасе отсюда, в городе Мо, есть крепость. Нужно немедленно туда отправиться.

— Эдуард врет, — проворчал Карл. — Если при дворе кто-то и любит распространять слухи, так это он.

Но я настояла на своем. В течение часа мы сели в экипаж и поехали в Мо, прихватив лишь самое ценное.


Город Мо был окружен длинным рвом. Сама крепость и ее стены с бойницами производили внушительное впечатление. Мы вздрогнули, когда огромные древние ворота с лязганьем опустились за нашей каретой.

Комнаты в замке были сырыми и пустыми, привратник — глухим и неприветливым. В следующие несколько часов Эдуард нес на стене вахту с нашими шотландскими охранниками, а Марго, я и Карл находились в комнате. В промежутках между приступами кашля король уверял, что это — лишь грубая шутка брата.

Настала ночь. Его величество уснул, уткнувшись головой в колени Марго. Я ходила по длинным сырым коридорам и обвиняла себя во всех несчастьях, свалившихся на нашу семью. Раздумывала, как нам благополучно добраться до католического Парижа. Было уже хорошо за полночь, когда я увидела спешащую ко мне фигуру с лампой в руке.

— Maman, — позвал Эдуард. — Они идут.

— Кто? — не поняла я.

— Швейцарцы, — пояснил он, — или повстанцы. В любом случае мы скоро все узнаем.

Сын повел меня на крепостную стену. Ветер в открытой башне был сильным и холодным. Я прижалась рукой к камню, оправила развевающиеся юбки и посмотрела вниз.

За травянистым лугом напротив замка рос лес. Между черными стволами деревьев в нашу сторону медленно плыли огни. На лугу маячила сотня горящих факелов. Ветер гнал в нашу сторону звуки шагов. Огни достигали края рва и выстраивались в квадрат.

Внизу у ворот один из наших швейцарцев громко спросил:

— Кто там?

Я схватила Эдуарда за руку. Слова уносил ветер, но я поняла главное: на службу королю прибыло войско швейцарцев.


Безупречно вежливый командир, капитан Берган, был одет в ту же форму, что и его солдаты, — в простую коричневую тунику с квадратным белым крестом на груди. Он и его офицеры-всадники привели к нам на помощь свою пехоту. Берган велел нам забираться в карету и проинструктировал возницу, как доставить нас в Париж.

Наш экипаж находился в центре формирования из сотни солдат. Впереди шагала шеренга из пяти человек, и по пять человек шло с обеих сторон кареты. У каждого солдата было копье. Я смотрела из окна экипажа на море блестящей стали, движущееся под ритмичное пение на швейцарском немецком языке.

Четверть часа мы медленно ехали вперед; я забылась беспокойным сном, который был прерван треском аркебузы. Одна из наших лошадей встала на дыбы. Ругательства возницы утонули в криках капитана Бергана. Выстрелила другая аркебуза, и свет факелов дико заметался по темному ландшафту. В дверцу нашего экипажа попала пуля, и Марго притянула голову испуганного короля себе на колени.

Снаружи белобрысый солдат споткнулся и задел колесо кареты плечом. Пуля снесла ему щеку и верхнюю губу. Он упал и был затоптан другими солдатами, поспешившими закрыть образовавшуюся пустоту.

В темноте раздался боевой клич: «Monjoie!»

Марго крестилась, а Карл выл, уткнувшись ей в колени. Мы с Эдуардом глядели на игру света на спинах солдат, когда они одновременно опустили свои копья. Снова послышался треск аркебузы, и наш возница рухнул на землю. Лошади заржали. Карета накренилась назад, и мы все внутри повалились друг на друга. Потом карета дернулась и встала как нужно.

Я подобралась к окну и посмотрела на пляшущие копья. Раздавались стоны раненых солдат. Упал один швейцарец, затем другой, и я начала обдумывать, как заставить повстанцев пощадить моих детей.

Свинцовая пуля просвистела мимо моего уха. Эдуард охнул и прижал ладонь к плечу, а когда отдернул, она была красной от крови. Я поднялась, чтобы закрыть сына своим телом, но он схватил меня за руку и дернул вниз.

— Ради бога, maman, сиди, иначе тебе снесут голову.

Швейцарцы снова сомкнули ряды. Один офицер спешился и вскочил на место нашего возницы. Мы преодолели еще какое-то расстояние, затем остановились. К нам приблизился капитан Берган.

Склонившись с седла, он сказал:

— Это были разведчики-гугеноты. Двое сбежали. Они сообщат своим командирам, где нас найти. Мы не можем перемещаться с такой скоростью. Они пришлют кавалерию с аркебузами. — Берган взглянул на Эдуарда. — Ваше высочество, вы ранены!

— Это всего лишь царапина, — успокоил его Эдуард.

Я высунула голову из окна.

— Как далеко мы от Парижа, капитан?

— В часе езды, если поедем быстрее, — ответил он. — Мы с офицерами будем вас сопровождать, но копьеносцев в этом случае уже не предоставим.

— Спасибо, — поблагодарила я. — Передайте вознице, чтобы не жалел лошадей.

Мы помчались так быстро, что карета страшно качалась, и мы болтались на сиденьях.

Карл побледнел и задыхался, но ярости у него не убавилось.

— Будь проклят любой гугенот! — воскликнул он. — Мы должны их уничтожить, всех до единого. Я сам четвертую ту сволочь, которая организовала это нападение.

Как и Эдуард, я мрачно молчала до конца этой бешеной поездки. Я держала руку на раненом плече сына, и в душе моей росла ненависть. До сегодняшней ночи я старалась всеми силами сохранять мир, но не могла простить атаки на принца Анжуйского и короля. Война была неминуема.


Мы прибыли в Лувр через сорок пять минут, за час до рассвета. Нас ждал Монморанси. Я послала ему записку, в которой говорилось, что он должен возглавить армию. Когда я увидела его на подъездной дорожке вместе с доктором Паре, белобородого, но по-прежнему крепкого и решительного, то почувствовала благодарность. Раньше он не был у меня в любимчиках, да и он не испытывал ко мне теплых чувств, зато он помогал моему мужу побеждать.

Они с доктором Паре с тревогой смотрели на запачканный кровью рукав Эдуарда, и их нелегко было уверить в том, что герцог Анжуйский ранен не слишком серьезно. Когда врач увел моих сыновей, я взяла в свои ладони большие руки Монморанси.

— Вы были правы, месье, в отличие от меня, — призналась я. — Повстанцы едва не убили короля и герцога Анжуйского. Если выясню, кто за этим стоит…

— Принц Конде, — ответил старик незамедлительно. — Мои разведчики донесли, что мой племянник, — Монморанси имел в виду адмирала Колиньи, причем вспомнил о нем с большим стыдом, — был против нападения и не оказал поддержки.

— Но Конде — предатель! — негодовала я. — Я не успокоюсь, пока он не получит по заслугам.

В ту ночь я не отдыхала, а позвала своих генералов и советников. Разведчики Монморанси доложили, что войско Конде движется на Париж с северо-востока.

В следующий месяц мы собрали армию в шестнадцать тысяч человек. Люди Конде раскинули лагерь на берегах Сены, сразу за городом, и отрезали поступление продовольствия. Я проглотила свою ненависть и послала к Конде эмиссаров. Он отправил их обратно со словами, что «добропорядочные французы устали платить налоги для поддержания роскошной жизни иностранцев, в частности итальянцев».

В хмурый ноябрьский день началось сражение за Париж. Монморанси и его офицеры оседлали лошадей и, выстроившись во дворе Лувра, салютовали королю перед уходом на фронт. Импульсивный Карл, жаждавший крови, подбежал к одному из оседланных жеребцов, но Монморанси перехватил поводья.

— Ваше величество, — произнес он, — ваша персона слишком нам дорога, а гугеноты уже показали свое желание захватить вас. Не берите с нас налоги; нам понадобится по меньшей мере еще десять тысяч человек, чтобы защитить вас как положено.

Даже Карлу трудно было спорить с такой логикой. Мы остались в Лувре. Никогда еще я не была так благодарна толстым стенам и железным воротам дворца. Я поднялась на крышу и взглянула на северо-восток, хотя здания заслоняли мне обзор и увидеть бой было невозможно. Эдуард, несмотря на раненое плечо, вскоре меня нашел, и мы вместе наблюдали за грозовыми облаками, которые холодный ветер нес над нашими головами.

Армии сошлись в три часа дня. Конде удалось собрать десять тысяч человек против наших шестнадцати. Наша победа казалась неизбежной. Через час разведчики сообщили, что среди повстанцев имеются большие потери. Спустя еще час выяснилось, что и мы пострадали не меньше. Мое настроение темнело вместе с тучами, которые совсем заслонили солнце.

Третий час принес холодный дождь, и гонец промок до нитки.

— Коннетабль Монморанси у западных ворот!

Я нахмурилась: неужели дела наши так плохи, что Монморанси бросил свои войска? Я поспешила вниз, к воротам. Там увидела изможденного всадника, который приволок носилки.

К носилкам был привязан Монморанси. Одеяло под ним пропиталось кровью, хотя раны я не заметила. Шлема на голове не было, седые волосы прилипли к черепу. Дождь немилосердно хлестал по лицу старика, и я наклонилась, загораживая его от ливня.

— Монморанси, — сказала я и положила ладонь ему на руку. — Дорогой коннетабль.

Его веки затрепетали.

— Madame la Reine, — прохрипел он. — Я вас подвел.