— Нет! — закричала Мария и швырнула щенка на пол с такой силой, что бедное животное взвизгнуло.

Елизавета подняла собачку и убедилась, что животное невредимо. Этот поступок, от которого пострадало невинное создание, вывел меня из терпения. Я готова была наказать Марию, но та разразилась потоком слов.

— Она будет делать то, что я велю! Я дважды королева и королевой родилась. Я не простолюдинка, не дочь купца, ставшая королевой в результате мезальянса!

Вот, значит, как на меня смотрят шотландцы и Гизы. Они дожидаются момента, когда их племянница займет французский трон. Я разъярилась и, глядя в маленькие враждебные глаза Марии, ответила:

— Да, наверх я поднялась сама, тем больше у тебя причин бояться меня, испорченная девчонка. Победа останется за мной.

Мария смешалась, не находя нужных выражений. Я повернулась к Елизавете и добавила:

— Щенок теперь твой.

Затем позвала одного из своих телохранителей и приказала ему отвести Флеминг, а господин д'Юмвьер должен был сопроводить Марию в ее комнату. Когда мой муж, прихрамывая, но не утратив хорошего расположения духа, наконец явился в детскую вместе с Гизами, я позволила Марии выйти из заточения и оставаться со всеми остальными при условии, что она будет хорошо себя вести.

Имя мадам Флеминг в разговоре не упоминалось. Однако несколько раз за то долгое утро я ловила взгляд Марии, которая внимательно на меня смотрела; в ее глазах читалось желание отомстить.

ГЛАВА 26

Мне хотелось поделиться своей новостью с мужем, а потому вечером я пригласила его к себе.

Он пришел, опираясь на палку. Наверное, думал, что я позвала его в постель, несмотря на вывихнутую лодыжку. Как только муж затворил дверь, я обняла его и ответила на его поцелуй. От него пахло вином. Судя по всему, он выпил больше обычного, возможно, пытался притупить боль в ноге.

Затем я высвободилась из объятий и сказала:

— Генрих, прежде хочу поделиться с тобой новостями: одна хорошая, другая — не очень.

Муж тотчас напрягся.

— Что ж, начинай с хорошей.

— Итак, я снова жду ребенка, мой милый.

Несмотря на желание сообщить об этом, я в то же время испытывала сомнения. Каждый раз, когда я узнавала о своей беременности, Генрих переставал исполнять свой супружеский долг, и я осознавала, что нужна ему лишь для рождения наследников.

Он горячо меня обнял, улыбнулся, белые зубы ярко блеснули на фоне темной бороды.

— И вновь я от тебя в восторге. К тому же ты отличная мать. Дети ведут себя замечательно.

Генрих осыпал меня поцелуями. Я смеялась: его борода щекотала мне лицо. Потом я высвободилась и сделалась серьезной.

— А теперь неприятное известие? — догадался муж.

— Да, — подтвердила я. — Джанет Флеминг тоже беременна.

Глаза мужа потрясенно распахнулись, он смущенно потупил взор, опустил руки и сделал шаг назад.

Я указала ему на стул.

— Садитесь, ваше величество. Это событие следует обсудить.

— Откуда ты узнала? — выдохнул он, опускаясь на стул. — От Дианы?

— Нет, от самой мадам Флеминг.

У мужа буквально отвисла челюсть.

— Она прямо так все и выложила?

— Мало того, похвасталась.

— Я надеялся, что ты не узнаешь. — Генрих покраснел. — Мне нечем гордиться. Могу только молить тебя о прощении. Две недели назад я обещал Диане не иметь ничего общего с Джанет Флеминг и сдержал обещание.

Я хранила абсолютное спокойствие.

— Я не собираюсь тебя обвинять, хотя понимаю боль мадам де Пуатье. Но мне нужна твоя помощь.

Генрих изумленно на меня уставился.

— Так ты не сердишься?

— Мне неприятно, однако здесь не так важны мои личные переживания, и даже не обида Дианы, — пояснила я. — Мадам Флеминг настолько гордится своим положением, что растрезвонила о беременности всем. В присутствии Марии и детей.

— Ты шутишь. — Король изумленно покачал головой. — Не могу поверить, что она на это способна. Как ужасно, наверное, для тебя. Но ты кажешься такой спокойной и понимающей…

Интонация мужа навела меня на мысль, что Диана отреагировала иначе.

— Ты должен услать ее, Генрих, по крайней мере, когда родится ребенок. Она доставит тебе неудобства, я уже не говорю о скандале, в который она вовлечет Марию и Гизов.

Муж задумался, глядя в окно.

— Мария не даст этого сделать, — заявил он наконец — Она любит мадам Флеминг.

— Мария всего лишь ребенок, — возразила я. — Она должна верить в то, что ты поступаешь правильно.

Он немного подумал, затем неохотно кивнул.

— Я распоряжусь, чтобы мадам Флеминг отправили в деревню. Конечно, постараюсь организовать надлежащий уход за ребенком.

— Конечно. Благодарю тебя.

— Я не заслуживаю такой терпеливой жены. Я не могу…

Он замолчал, от волнения у него выступили слезы, чему дополнительно способствовали вино и боль в ноге.

— Все ли хорошо у тебя с Дианой? — поинтересовалась я.

— С тех пор как порвал с Джанет Флеминг, я был верен тебе одной, Катрин.

Во мне зашевелилась давно похороненная надежда.

— Диана дала тебе отставку из-за этой любовной интриги?

Щеки мужа вспыхнули огнем, как когда-то, когда мы увиделись впервые, когда Генрих был застенчивым подростком.

— Задолго до этого. Почти год уже. Она… — Муж подбирал слова, в нем боролись противоречивые чувства. — Она меня разлюбила. Иногда она бывает такой холодной, отстраненной. Я дал ей собственность, золото, почет — все, чего она желала, даже больше. Однако Диана от меня отвернулась. Она говорит, что мы уже не юны, мне приходится едва ли не выпрашивать у нее улыбку.

Я слишком хорошо понимала его боль.

— С тобой играли долгие годы.

— Не могу в это поверить, — пожаловался он. — Она искренне любила меня. Возможно, и теперь любит. Но сейчас она старше, она устала, а я слишком нетерпелив, потому и обратил внимание на мадам Флеминг. Как дурак уверил себя, что эта красавица тянется ко мне, а не к моей короне. Но она всего лишь агент Гизов, она намерена ради их целей меня поработить.

Генрих покачал головой. Видно было, что он сам себе противен.

— Всю жизнь я презирал отца за его неверность, а сам увяз в адюльтере. Женщина пользовалась мной, как хотела, в то время как мне следовало искать любовь в единственном месте, где меня и любили, и терпели. Не думай, что я не понимаю твоих страданий, Катрин. Не думай, что я неблагодарен.

Он по-прежнему сидел. Я положила руку ему на плечо и поцеловала в макушку. Он обнял меня за талию и прижал голову к моей груди. Мне казалось, что сейчас он, как и прежде, уйдет и оставит меня в пустой постели, пока не родится наш ребенок. Но он поднялся и нежно меня поцеловал.

— Однажды я сказал, что легко могу полюбить тебя, Катрин, — прошептал Генрих. — И я тебя полюбил.

Я увлекла его за собой в спальню. В нашей близости была проникновенная нежность. Мы впервые по-настоящему обрели друг друга.


В последовавшие за этим дни я ничего никому не говорила, хотя мадам Гонди подозревала, что между Генрихом и мной что-то изменилось. Всем стало известно о моей беременности, но муж почти каждую ночь ко мне приходил. Впервые Генрих заметил жемчужину, висевшую у меня на груди; он протянул руку, но я не дала до нее дотронуться и отвлекла его поцелуями.

Хотя Диана де Пуатье более не владела сердцем короля, она продолжала оказывать на него сильное политическое давление, а мужу не хватало решимости сбросить с себя это ярмо. На публике мы разыгрывали фарс: все по-прежнему оказывали почести фаворитке мужа, а на меня смотрели как на вторую по значимости женщину. Мы с мужем стали любовниками. С ним наедине мы обсуждали поведение Дианы и прикидывали, как избавиться от ее влияния на правительство. Муж боялся ее расстраивать, тем не менее перестал осыпать ее подарками и почестями.

В ответ на это Диана сблизилась с де Гизами. К несчастью, во время интрижки с гувернанткой Генрих сделал златовласого Франсуа де Гиза великим камергером, который следил за апартаментами короля и которому доверили ключи от них. Кроме того, на некоторых королевских документах требовалась его подпись. Эта должность скорее указывала на статус, а не на власть, но если кто и мог воспользоваться ею для захвата властных полномочий, так это де Гиз.

Генрих скрывал от меня это назначение, пока оно не стало свершившимся фактом. Он предположил, что я стану возражать, и решил выждать, пока мы не легли в постель. Он целовал мне живот и разговаривал с ребенком внутри меня. Я была очарована и улыбалась, пока он не признался в новой должности де Гиза. Эта новость подняла меня с постели.

Муж подождал, пока я выплесну все неудовольствие, и принялся убеждать, что шаги, направленные против Дианы и Франсуа де Гиза, нарушат неустойчивое равновесие во дворе, и в правительстве начнется смута. Это было справедливо, я успокоилась и стала обсуждать с ним, что сейчас лучше для Франции. К сожалению, муж не считал, что консервативный католицизм Дианы и Гизов представляет наибольшую опасность. Он соглашался с братьями в том, что протестантизм нетерпим, и это меня пугало.

С того момента я опасалась, что желание Гизов преследовать протестантов спровоцирует нешуточный конфликт, тем не менее постаралась не нервничать: этого требовала моя беременность. Из-за поцелуев мужа все мысли о политической катастрофе улетучились из моей головы.

Наш сын родился в присутствии Генриха, который смеялся и жал мне руку. Эдуард-Александр оказался здоровее других моих детей. Мы с мужем окружили его любовью. Эдуард был очень красивым, и это напомнило мне лучшие дни моей жизни. Мы с Генрихом много времени проводили в детской, каждый вечер муж обсуждал со мной дела государства.