Ночь была безлунной и холодной. Мы двигались по пустым улицам. На стук лошадиных копыт стены откликались эхом. Я пыталась сообразить, куда мы направляемся, но шерстяной капюшон ограничивал видимость.

Поездка продлилась всего четверть часа. Мы остановились у деревянной двери в каменной стене. Значит, меня просто заточат в другой монастырь. Я запаниковала, сунула руку под одежду и нащупала свой черный талисман.

Мужчина спешился и опустил меня на землю. Другой солдат забарабанил в тяжелую дверь. Через мгновение дверь тихо отворилась. Солдат втолкнул меня внутрь и запер за мной дверь.

Запах уксуса был таким терпким, что я зажала пальцами нос. Капюшон упал вперед и совершенно закрыл мне лицо. Чья-то холодная рука схватила меня и оттащила подальше от крепкого аромата. Спотыкаясь, я сделала несколько шагов и откинула капюшон.

Передо мной полукругом стояли двенадцать монахинь, высокие, грациозные, их черные облачения сливались с темнотой. Я видела только их лица, подсвеченные лампами. Дюжина улыбок, двадцать четыре добрых глаза.

Ко мне подошла самая высокая монахиня. Она была крепкой, широколицей, средних лет.

— Милая Катерина, — сказала она. — Я аббатиса, мать Джустина, Медичи, как и ты. Когда ты родилась, меня выбрали твоей крестной матерью. Добро пожаловать.

Не опасаясь чумы, она открыла мне свои объятия, и я к ней прильнула.

ГЛАВА 8

Крыло ворона не подвело: я оказалась в раю, в окружении ангелов, а именно в бенедиктинском монастыре Сантиссима-Аннунциата-делле-Мюрате. В этом святом месте служили женщины благородного происхождения. Большинство из них являлись родственницами Медичи, и лишь некоторые поддерживали новую республику.

Монастырь был построен и содержался на деньги Медичи, что было заметно по широким коридорам и элегантным помещениям. В ту ночь мать Джустина привела меня в мои новые комнаты. От страха и изнеможения подробностей я не заметила, увидела лишь большую кровать с толстым одеялом и пышной подушкой. Пока служанка меня раздевала, я послушно стояла, сжимая в руке камень и глядя на спокойную молчаливую женщину. Затем она наполнила ванну горячей водой, вымыла меня и надела на меня чистую ночную рубашку из мягкой шерсти. Я тут же сунула камень в карман. Потом женщина указала мне на тумбочку возле кровати, где стоял поднос с сыром и хлебом. Жадно поев, я упала в постель. Служанка положила мне в ноги нагретый кирпич и подоткнула вокруг одеяло. Впервые за зиму я перестала дрожать.

Я спала, зажав в руке свой талисман. На следующее утро я проснулась и обнаружила, что нахожусь в просторной комнате с мраморным камином и резными деревянными панелями на стенах. Сквозь высокое арочное окно лился медовый свет. Я посмотрела на большой стол и мягкие стулья. Их темно-зеленая бархатная обивка совпадала по цвету с занавесками и покрывалом на кровати. Одну из стен украшал крупный золотой филигранный крест, под ним стояла скамеечка с мягкой обивкой, на такие преклоняют колени во время молитвы.

На другой стене, напротив камина, висело несколько книжных полок. Мое внимание привлек том на нижней полке — темно-коричневый переплет и вытисненное золотом заглавие. Я спрыгнула с кровати и взяла в руки тяжелую книгу.

Фичино. «De Vita Coelitus Comparanda». «Стяжание жизни с небес», то самое издание, что лежало на коленях Пьеро. Узнав его по трещинам на коже, я пришла в восторг и громко рассмеялась. Я оглядела полки, надеясь отыскать еще какие-нибудь жемчужины, спасенные из дворца Медичи, однако ничего не нашла, зато увидела два других сочинения с заглавиями, написанными рукой Фичино.

Тут в дверь постучали. Вошли две женщины и монахиня. Женщины принесли ванну, а пожилая монахиня в очках тепло мне улыбнулась. Она была пухленькой, осанка и речь выдавали ее знатное происхождение. Монахиня держала небольшой поднос, а на нем — стакан и блюдо со сладостями.

— Duchessina, — весело сказала монахиня. — Рада, что вы уже оценили свою библиотеку. В другом крыле есть библиотека побольше, но мы перенесли некоторые книги сюда, чтобы доставить вам удовольствие. Меня зовут сестра Николетта. Если вам что-нибудь будет нужно, спрашивайте. Вот вам немного сладостей и вина, вам следует взбодриться, пока не начался завтрак. Вы наверняка наголодались в последнее время. Потом постараемся окончательно избавить вас от блох.

Duchessina — маленькая герцогиня. Это милое и уважительное приветствие вызвало у меня улыбку. Я положила руку на фолиант Фичино и, позабыв о манерах, спросила:

— Книга. Как она попала в эту комнату?

Николетта посмотрела сквозь толстые линзы очков, увеличивавших ее темные глаза.

— Посол де ла Рош принес вчера некоторые вещи, специально для вас. Думаю, и книгу тоже.

— Она была спасена из нашего дворца, — сообщила я.

— Благодарение Господу.

Монахиня повернулась к служанке, той, что была со мной накануне. В обеих руках она держала по большому чайнику.

— Дорогая duchessina, это наша служанка Барбара. Вы можете обращаться к ней, когда вам что-нибудь понадобится.

Сестра Николетта поставила поднос на тумбочку и вынула из кармашка на поясе письмо, запечатанное восковой печатью.

— Ваш завтрак скоро прибудет, а пока можете прочитать вот это.

Увидев ее многозначительную улыбку, я быстро взяла письмо и сломала печать. Я узнала почерк Клариссы и прижала листок к сердцу.

— Сестра Николетта, прошу простить мою невежливость. Дело в том, что я слишком долго не видела доброты, а потому совершенно позабыла о манерах. Благодарю вас за все.

Сестра просияла.

— Бог с вами, ваши манеры прекрасны. Не надо передо мной извиняться, duchessina. Вы так настрадались. — Она сделала реверанс — Читайте, а я вернусь через час.

Задыхаясь, я развернула письмо.

Моя дорогая Катерина!

Мы пришли в ужас от известия о твоем заточении и от диких условий, в которых тебе довелось жить. Надеюсь, твоя новая обстановка намного комфортнее. Я буду держать постоянную связь с французским послом: мне важно знать, что ты ни в чем не нуждаешься. Повстанцы ищут поддержки французского короля Франциска I, а его высочество хочет, чтобы его дальней родственнице было хорошо.

Осторожность не позволяет мне распространяться о том, где я нахожусь. По той же причине не могу нанести тебе визит. Просто помни, что я неустанно добиваюсь твоего освобождения. Папа Климент вынужден был бежать из разграбленного Рима. Они с императором Карлом скоро примирятся. Надеюсь, их вновь обретенная дружба приведет к реставрации Медичи во Флоренции, я, по крайней мере, сделаю для этого все, что в моих силах.

Я не забыла о твоем мужестве. А ты держись и никогда не забывай о своем высоком предназначении.

Искренне тебя любящая

твоя тетя Кларисса де Медичи Строцци

P. S. Дядя и кузен шлют тебе привет. Пьеро настоятельно просит передать, что сильно по тебе скучает.

Элегантный почерк Клариссы вызвал у меня сильное желание ее увидеть, но вскоре я отвлеклась на яблоки и блюдо с сосисками. После еды я опустилась в горячую ванну. Барбара вымыла мне волосы и утопила последних вшей монастыря Святой Катерины. Когда я выкупалась, она укутала меня тонкими шерстяными шалями, оберегая от простуды.


Жизнь в монастыре ле Мюрате протекала приятно. Каждое утро и по вечерам я сидела с монахинями в трапезной, пила хорошее вино и ела хорошую еду, часто на столе бывало мясо и выпечка. Сестра Николетта обращалась со мной, как с любимой внучкой, постоянно приносила засахаренные фрукты и орехи, а иногда — яркую ленту в волосы. Она, как и другие монахини, разрешала мне бегать по монастырю.

Я старалась оправдывать их доверие. По утрам посещала мессу, а потом вместе с Николеттой шла в комнату, где сестры занимались рукоделием; многие из них делали чудесные вышивки. Сестра Николетта, например, без предварительного рисунка могла вышить на полотне чудного ягненка, держащего знамя с крестом, или Святого Духа в виде голубя, спускающегося с небес.

В то первое утро меня представили монашкам. Второй по положению после аббатисы была сестра Антония — высокая, стройная немолодая женщина. Сестра Мария-Елена, испанка, обладала ангельским голосом и солировала на хорах. Пансионерка Маддалена, пятью годами старше меня, с падающими на плечи каштановыми волосами, была из рода Торнабуони, семьи, породившей мать Лоренцо Великолепного. Сестра Рафаэла имела талант художницы; она украшала законченные рукописи восхитительными рисунками. Познакомилась я и с сестрой Пиппой, красивой молодой женщиной с рыжими бровями и светло-зелеными глазами. В обрамлении белого чепца и черной вуали ее лицо казалось очень выразительным. В тот момент, когда нас представляли друг другу, на ее щеках и шее вспыхнул румянец. Я подумала, что это от застенчивости, но тут поймала выражение лица ее постоянной тени, смуглой сестры Лизабетты, в глазах которой я прочла откровенную ненависть.

Тем утром, сидя на подушке, я смотрела из большого окна на увядший сад и наслаждалась веселым треском поленьев в камине. Николетта принесла мне шелковые нитки, иголку и ножницы. Она показала, как вдевать нитку в иголку, и сделала первые стежки на платке, который принесла мне для практики. Вскоре сестры начали шептаться. Эти звуки меня успокаивали, пока я не услышала вопрос сестры Пиппы:

— Почему она должна ходить так свободно? В конце концов, она арестована.

Лизабетта тут же сказала:

— Возле ее спальни прошлой ночью не стояла охрана. Она спокойно могла бы сбежать.

Сестра Николетта бросила на колени кусок парчи, на которой делала вышивку, и строго произнесла:

— Она ребенок, которому выпали ужасные испытания. И не стоит о них напоминать.