— Слушай! — возле машины Маша остановилась, положила руку на капот и сдвинула брови. — Вы втянули меня в эту историю. Умирать и становиться потом демоном я не собираюсь. Просто умирать я тоже не хочу. Так сделай же меня ведьмой, и не надо тут разводить канитель! Это моя жизнь, и мне уже надоело, что вы все в нее лезете! Ясно?!

— Не наломай дров, дорогуша! — предупредила Вера и потянула на себя дверь автомобиля.

— А это больно? Или страшно? На что это похоже? — спрашивала Маша каждые пять секунд, чем в конце концов вывела Веру из себя.

— Сейчас сама все узнаешь!!! — заорала та так, что машина подпрыгнула на ровном месте.

— Ой! — испугалась Маша и на время заткнулась.

Она представляла страшный мистический обряд с групповым сексом, литрами крови, убийством козлов и кур, танцами нагишом при свете луны — ну, и все такое…

Но все оказалось до крайности прозаично. Они приехали в старую московскую больницу, прошли по широченным коридорам, в которых пахло лекарствами и вареной капустой, поднялись на четвертый этаж, Вера приложила палец к губам и постучала в высокие обшарпанные двери.

— Войдите! — послышался громкий, с хрипотцой женский голос.

В большой комнате с высоченными потолками сидела женщина лет шестидесяти. Худая, в черном платье с запахом, с короткой стрижкой и следами былой красоты — полными, уже поплывшими губами, с некогда, наверное, очень красивыми глазами, которые сейчас обрамляли довольно глубокие морщины, и невероятно тонкими и длинными пальцами. Несмотря на возраст и довольно усталый вид, от женщины шли прямо-таки энергетические потоки — казалось, рядом с ней становилось теплее, что оказалось особенно приятно, так как в комнате было довольно промозгло. Еще на женщине был белый приталенный халат — распахнутый, и она курила, судя по пепельнице, пятидесятую сигарету за день.

— Мариша, привет, милая! — бросилась к ней Вера.

— Ну-ну! — Мариша улыбнулась, но отпихнула Веру, которая лезла с поцелуями, и уставилась на Машу.

— Марина Георгиевна меня зовут, — представилась она и прищурилась.

Маша стояла напротив, скрестив руки на груди, а Вера — рядом с Маришей и волновалась. Посозерцав Машу несколько минут, Марина Георгиевна повернулась к Вере:

— Ну, Василиса-то мне уже звонила… — сообщила она. — Кричала.

— Ты же понимаешь… — Вера всплеснула руками.

— Все я понимаю, — согласилась Марина Георгиевна. — Но в чем-то она права.

Маша демонстративно вздохнула, отвернулась, поискала глазами, куда бы присесть, и выбрала старинный стул с подлокотниками.

— Вы не могли бы подойти ко мне? — попросила Мариша, едва Маша устроилась на стуле.

Та вытаращила глаза, но безропотно встала и подошла к Марине Георгиевне.

— И не надо дуться! — велела Мариша. — Ситуация непростая. Дайте руку!

Маша протянула руку ладонью вниз. Марина Георгиевна перевернула кисть, посмотрела на линии, зачем-то измерила пульс, затем встала — тут Маша обратила внимание на шикарные туфельки на высоченной шпильке, заглянула ей в глаза — и от этого взгляда Машу развезло, ноги стали воздушными — она почти их не чувствовала, а голова закружилась… — пока шум в ушах не прорезал голос Марии Георгиевны:

— Потенциал, говорю, есть!

— У кого? — промямлила та.

— У тебя, дурында! — воскликнула Марина Георгиевна.

— Все не безнадежно, — пояснила Вера. — До тебя дошло или на бумажке написать?

— Давайте закругляться! — Марина Георгиевна поднялась с места. — Уже десять!

Она ушла за ширму, которая отгораживала часть комнаты, завозилась там, а Маша тем временем принялась горячо шептать на ухо Вере:

— Она что, врач?

— Да, — зашипела Вера. — Гинеколог. Бывшая повивальная бабка.

— А меня это не волнует! — завопила из-за ширмы Мариша. — Это твои проблемы! Все!

Она вылетела из-за ширмы с кожаным несессером, кивнула девушкам, чтобы шли за ней, заперла кабинет и быстро зашагала по коридору. Вера и Маша засеменили следом.

Скоро они оставили машину на Неглинной и спустились к самым известным в столице баням.

— Нам что, сюда? — захихикала Маша, которая пребывала в страшном волнении и не знала, как себя вести.

Ей никто не ответил: Вера ломала руки, а Мариша звонила кому-то по телефону. Вскоре их впустила пожилая женщина, которая выглядела очень недовольной.

— Всех посетителей из-за тебя распугала! — упрекнула она бывшую повивальную бабку. — Ну ты и сволочь!

Марина Георгиевна, не обращая внимания на ее причитания, поднялась на второй этаж, внимательно все осмотрела — будто посетители могли прятаться под диванами, а недовольной женщине велела нагнать побольше пару.

После чего она открыла несессер, достала несколько пузырьков и вылила их содержимое на камни в бане. Машу чуть не стошнило — из парилки разило анисом и чем-то ужасным, вроде мази Вишневского.

— Раздевайся, — попросила Мариша. Действительно попросила — очень мягко и вежливо.

Это Машу насторожило, но она сняла одежду, белье, а когда парная была готова, Мариша протянула ей круглую деревянную шкатулку и велела:

— Иди в парную и намажься. Когда будет невмоготу, выходи и ныряй в бассейн.

Маша затянула волосы в хвост, зашла в парную, с трудом вдохнула тяжелый, влажный воздух и открыла коробочку. Там находилось какое-то бледно-желтое вещество, которое с трудом выковыривалось и еще с большим трудом размазывалось по телу. Минут пять Маша стояла в парной, наслаждаясь ароматами навозной ямы, но ничего не происходило. Но вскоре она почувствовала легкое жжение. Кожа саднила, как после солнечного ожога, и Маша думала: это и есть «невмоготу»? Или еще нет? Скоро жжение стало сильнее — и Маше уже казалось, что ее гладят горячим утюгом. Кожа натягивалась, и щипало так, что в глазах стояли слезы, но это было хоть и ужасно, но терпимо. Но вскоре ее пробрало до костей — хотелось как-нибудь пролезть пальцами внутрь и расчесать кости — зуд был такой, что не спасли бы и грабли. «Невмоготу»?

Невмоготу стало, когда Маша поняла, что жарится, как шашлык, — она реально видела, как лопается кожа, как темнеют и пузырятся пальцы, бедра… И тут она дико закричала и выскочила из парилки.

— Помогите! — вопила она, а Мариша и та, другая, подхватили ее под руки и поволокли (Маше казалось, что они все не касаются ступнями пола) к бассейну.

«Вода! Холодная!» — в истерике ликовала Маша, но только упав в бассейн, поняла, что брызги красные и липкие. — «Что это? Кровь! Кровь! О боже мой, я умру!» — думала она, отфыркиваясь и выныривая из этого кошмара. Но сильные руки макали ее туда вновь и вновь, пока наконец кто-то не схватил ее под мышки и не вытянул наружу.

— Выпей! — Мариша протянула ей серебряную чашу, украшенную рубинами.

Ничего не соображающая Маша залпом глотнула нечто зеленое, с удивлением посмотрела на чашу, потом — на Маришу, и спросила:

— Что это?

— Яд! — усмехнулась Марина Георгиевна.

Маша схватилась за горло, побледнела и упала на кафельный пол.

Она с трудом выбралась из темноты — душной, тяжелой и открыла сухие глаза.

Они все были рядом. Вера. Мариша. Та женщина из бани. У Маши не было сил даже смотреть на них, поэтому она опустила веки и спросила:

— Что со мной?

— Ты умерла, — сказала женщина.

— И возродилась, — добавила Мариша.

— Как ведьма, — уточнила Вера.

— В смысле, я как вампир, что ли? — догадалась Маша.

— Нет, — ответила Марина Георгиевна. — Ты живая. Умирала ты духовно. Это было духовное перерождение, которое необходимо, чтобы стать настоящей ведьмой. Как себя чувствуешь?

— Ты еще спрашиваешь? — вяло усмехнулась Маша.

— На вот, попей…

— Спасибо, не надо…

— Больше никаких фокусов! — поклялась Мариша.

Маша огляделась. Она лежала на массажном столе в уютном кабинете, а над ней склонились ведьмы. Марина Георгиевна протягивала ей чашку — обыкновенную чашку с какими-то голубыми цветочками.

— А почему в бане-то? — поинтересовалась Маша.

— В основном из-за бассейна, — произнесла Вера.

Маша не без труда приподнялась на локте, взяла чашку, понюхала — вроде горячий шоколад. Шоколад был с привкусом миндаля («Цианистый калий!» — дернулась Маша), вишни и какого-то алкоголя. Но с каждым глотком Маша набиралась сил, а допив чашку, почувствовала себя необыкновенно бодрой. Первым делом она сбросила простыню и осмотрела тело — никаких ожогов, после чего обвела глазами кабинет. Вроде все такое обычное, но… Что-то было не так.

Трио с каким-то странным, затаенным любопытством смотрело на нее — словно ожидали чего-то особенного. Маша встала со стола и прямо так, голая, подошла к зеркалу. Ну да, это она, Маша. Хотя… Маша смотрела и смотрела, и никак не могла понять, кого видит перед собой. «Я сошла с ума?» — как-то даже весело подумала она.

Сто процентов — это ее лицо. Ничего не изменилось. Нос, рот, глаза на месте. Но… Был какой-то флер, какое-то выражение, что-то иное… Маша словно смотрела на себя глазами человека, который не видел ее лет десять, — и вот он вроде узнал, но не может найти знакомое выражение лица, прическу, какие-то привычные черточки… Появилось нечто новое — и этим новым была она сама.

Чтобы проверить догадку, Маша обернулась к женщинам и внимательно их оглядела.

Мариша. Да, на первый взгляд, стильная женщина лет шестидесяти в хорошей физической форме. Но сквозь все это Маша увидела многие годы — лет двести страстной, утомительной, на износ работы; жизнь, прожитую с ошибками, разочарованиями, с победами и головокружительным успехом, страсти, которые раздирали душу на части, и страсти, которые поднимали ее к небесам… Это было красиво. Это было уродливо. Это было страшно, и это окрыляло.