Это вернуло нас к Урсуле, и, поскольку перед этой темой я не могла устоять, я принялась выпытывать дальнейшее.

- Мне известно, что она подолгу не выходила из своей опочивальни, - сказала я. - Что думали люди? Я полагаю, в замке было много веселых развлечений?

- Да, и сначала Урсула старалась делать вид, что ее это привлекает. Они изображали любящую пару, но затем она начала ссылаться на нездоровье. Конечно, она действительно очень ослабла после рождения Маргариты и впоследствии так и не смогла восстановить силы и здоровье.

- Постоянные недомогания превратились в культ, не так ли?

- Да. Порой она вела себя по-детски. Когда она хотела уклониться от того, чтобы выйти к гостям, она говорила: «Ох, у меня так разболелась голова!» И Ну-Ну отвечала: «Я приготовлю вам бальзам с соком майорана». Но Урсула качала головой и говорила: «Нет, Нуни, мне не нужны твои настойки из трав. Я только хочу побыть рядом с тобой, и головная боль пройдет». Разумеется, Ну-Ну это нравилось. Ей было приятно думать, что ее девочка выздоравливает от одного ее присутствия. Потом я начала догадываться, что у Урсулы болит в первую очередь душа. Это были одни отговорки. Мы с Ну-Ну настолько ненавидели графа, что всегда спешили Урсуле на помощь, отвечая ему, что ее состояние здоровья не позволяет ей быть рядом с ним.

- Это очень опасно - симулировать болезнь, - сказала я. - Ты изображаешь болезнь, чтобы избежать чего-то, и очень быстро понимаешь, что действительно болен.

- Похоже, что так. С годами Урсула превратилась в немощную женщину, хотя ничем конкретным и не болела. Граф презирал ее за это, считал симулянткой, каковой она вообще-то и была. И все же мне кажется, она действительно была больна, хотя и не теми недугами, о которых говорила. Так что со временем Урсула превратилась в беспомощного инвалида. Казалось, она не хотела покидать своей комнаты. Она спасалась от графа в постели или в шезлонге.

- Можете ли вы винить его за то, что он обратил свой взор на сторону?

- Я виню его за это, - с жаром ответила Иветта. - Я скажу вам вот что: мне известно больше, чем вам.

Некоторое время мы молчали, затем она сказала:

- Когда-нибудь…

Я молчала, и она добавила:

- Это я так.

- Что вы хотели сказать? Что произойдет?

- У меня есть ее письма, - сказала Иветта. - Я их все храню. Она регулярно писала мне, раз в неделю… я сохранила все письма, написанные ею за эти шесть лет. В них Урсула давала выход своим чувствам. Она просто излагала на бумаге свои мысли. Словно разговаривала со мной. Иногда я получала по нескольку писем сразу. Урсула в этом случае нумеровала их, так что я читала в надлежащей последовательности. Я знала, что она думает… что делает. Я словно была с ней там… на самом деле даже ближе потому что на бумаге она была со мной откровеннее, чем когда мы были вместе.

Ее следующие слова поразили меня.

- Из ее писем я узнала о вас. Урсула написала мне, как вы появились в замке… о том впечатлении, которое вы произвели на графа… а он на вас…

- Не знала, что она обращает на меня столько внимания.

- Хотя она и оставалась в своей комнате, она знала, что происходит в замке.

- И что она писала обо мне?

Иветта промолчала.

В Грассвиль прибыл посланец графа. Он привез письма графу де Грассвиль, Марго и одно для меня.

Я отнесла его к себе в комнату, чтобы иметь возможность прочесть в одиночестве.

«Моя дорогая!

Мне доставляет удовольствие знать, что ты в Грассвиле. Я хочу, чтобы ты оставалась там до тех пор, пока я не приеду сам или не пришлю за тобой. Не знаю, когда это случится, но можешь быть уверена, что я не теряю времени, и это произойдет при первой же возможности. Положение в Париже меняется очень быстро. Происходят погромы, владельцы лавок закрывают витрины. Люди маршируют по улицам под трехцветным знаменем. Герои дня - Неккер и герцог Орлеанский… но завтра все может перемениться. У меня такое ощущение, что все может перемениться в любую минуту. Иногда мне хочется взглянуть на столкновение между королем и знатью с одной стороны и Дантоном, Демуленом и прочими - с другой. Что делает вместе с ними герцог Орлеанский - не представляю. Думаю, он, вероятно, воображает, что его провозгласят королем. Мое мнение таково - если свергнут эту монархию, короны вообще не будет. Но коронованный король останется королем до самой своей смерти.

Милая моя Минель, как бы я хотел, чтобы ты была рядом, и я мог обсудить все это с тобой. Одна надежда поддерживает меня в этом унылом мире: наступит день, когда мы с тобой будем вместе.

Шарль- Огюст».

В этот вечер я легла спать рано. Ужин прошел в молчании. Грассвили, судя по всему, были удручены новостями из Парижа. Порой даже до Грассвиля докатывалась неприятная правда. Робер, естественно, стал не таким веселым, как прежде. Трудно было ожидать, что он обрадуется известию о том, что его жена еще до брака родила ребенка от кого-то другого, требовалось какое-то время на то, чтобы привыкнуть к этому неутешительному открытию. На Марго всегда оказывал большое влияние ее отец. Я гадала, что он написал ей.

Я сидела за туалетным столиком, расчесывая волосы, как вдруг раздался стук в дверь. Я сказала: «Войдите», - и появилась Иветта. В руке у нее была связка бумаг.

- Надеюсь, я вам не помешала, - сказала она.

- Нет, нет.

- Я хотела вам кое-что показать. Некоторое время я боролась сама с собой и пришла к выводу, что мне необходимо это сделать.

Я поняла, что у нее в руке, и без ее слов.

- Ее письма, - сказала я.

- Последние, которые я получила, - ответила Иветта. - Она, должно быть, написала их за несколько дней до смерти. Мне их доставили именно в тот день. Когда посланец привез их, мы еще не знали, что случилось.

- Почему вы хотите показать их мне?

- Потому что считаю, в них вы найдете нечто такое, что вам следует знать.

Я потупилась. Ей, несомненно, было известно, что днем прибыли письма от графа, одно из которых предназначалось мне, что было знаменательно.

- Если вы уверены, что хотите, чтобы я их прочла… - начала я.

- Думаю, очень важно, чтобы вы прочли их. - Она положила сверток на столик, добавила: - Спокойной ночи, - и ушла.

Я зажгла все три свечи в подсвечнике у изголовья кровати и забралась в постель. Опершись спиной на подушки, развязала письма. Они были пронумерованы: первое, второе, третье.

Почерк был уверенный. Мне не хотелось разворачивать и читать письма, написанные не мне; казалось, что я сую нос в чье-то сокровенное. Как ни хотелось мне узнать Урсулу получше, я не могла заставить себя читать эти письма, и, если быть честной, это нежелание вызывалось страхом перед тем, что я могу в них найти, а не правилами приличия. Я боялась того, что прочту там о графе.

Я раскрыла первое письмо.

«Дорогая моя Иветта!

Как хорошо иметь возможность писать тебе. Наши письма, как тебе известно, служат для меня источником огромного облегчения. Они заменяют мне разговоры с тобой, а ты знаешь, что я всегда любила все тебе рассказывать.

Жизнь продолжается, как и прежде. Нуни принесла мне petit dejeuner и, задернув занавески, убедилась, что солнце не мешает мне и я укутана и защищена от сквозняков. Хотя она никогда и не допускает их. Маргарита вернулась после долгого пребывания за границей. С ней приехала так называемая кузина - чистейшей воды вымысел. Граф разыгрывает новый гамбит. Раньше он никогда не называл этих женщин кузинами. Это англичанка. Маргарита познакомилась с ней во время своего пребывания в Англии. Ее представили мне. Высокая симпатичная девушка с довольно красивыми волосами - целой копной - и голубыми глазами непривычно темного оттенка. Кажется, она высокого о себе мнения, очень независимая и ни в малейшей степени не фривольная. Я даже удивлена, так как она вовсе не в его вкусе. Я наблюдаю за тем, как она гуляет в саду с Маргаритой. Всегда так много узнаешь о людях, когда они не подозревают, что за ними наблюдают. Граф переменился. Меня неожиданно поразила мысль, что на этот раз, пожалуй, дело серьезно.

Вчера вечером мне было очень больно. Нуни суетилась по этому поводу и настояла на том, чтобы я приняла приготовленный ею отвар из омелы. Она все говорила и говорила о своих цветах и травах - тебе известно, как она это любит. Я уже раз шестьсот слышала, что друиды называли омелу растением, излечивающим от всех болезней, и утверждали, что она дарит бессмертие. Так или иначе, снадобье Нуни сняло боль, и я проспала весь день.

Его я не видела неделю. Уверена, он нанесет мне визит вежливости. Меня поражает, что он утруждает себя этим. Я со страхом жду его посещений и думаю, что он не много потеряет, если лишится возможности их совершать.

Хочу сказать тебе, что на этот раз он был другим. Обычно он сидит на стуле, и его взгляд постоянно перебегает на часы. Я знаю, что он спрашивает себя, сколько ему еще надо сидеть у меня. Он никогда не может скрыть своего презрения. Оно сквозит в его взгляде, голосе, в том, как он сидит на стуле. Он нетерпелив.

Нуни рассказала ему о моих болях. Ты знаешь, как она ведет себя с ним… винит во всем. Когда я раню себе палец, она находит какой-нибудь способ переложить вину на графа. И тут мне показалось, что я увидела что-то в его глазах… расчет.

Девушка имеет к этому какое-то отношение. Ты даже представить себе не можешь, насколько она не в его духе. Она была школьной учительницей. Помню, я что-то слышала о ней, когда недавно была в Англии. Какое это было ужасное время! Но он настоял, чтобы я поехала, поскольку мы должны были повидаться с Маргаритой. Ты знаешь, мне постоянно недужилось, и я страдала от того, что была разлучена с Нуни. Та не находила себе места до тех пор, пока я не возвратилась, а затем принялась накачивать меня всевозможными снадобьями, изгоняя заморские заразы!