Виктория Холт - Дьявол на коне

В замок Сильвэн меня привела цепь неблагоприятных событий. Мой отец был капитаном морского судна, он утонул вместе со своим кораблем, когда мне было пять лет, и моя мать, прожив в скромном достатке всю жизнь, после его гибели оказалась перед необходимостью зарабатывать на хлеб себе и мне - своей дочери. Женщина, не имеющая ни гроша, говорила мама, должна зарабатывать на жизнь либо мытьем полов, либо шитьем, если, конечно, у нее нет подходящего образования. У мамы таковое имелось, а посему перед ней открывались два пути: учить юных или стать компаньонкой престарелых; мама выбрала первое. Это была женщина с твердым характером, полная решимости преуспеть в своих начинаниях; будучи весьма стесненной в средствах, она сняла маленький дом в поместье сэра Джона Деррингема в Суссексе и открыла небольшую школу для молодых леди.

В течение нескольких лет это предприятие если и не процветало, то обеспечивало нас всем необходимым. Я сама была ученицей и получила от матери великолепное образование - разумеется, с самого начала подразумевалось, что со временем я присоединюсь к ней в качестве учителя, что я и делала вот уже три месяца.

- Минелла, ты обеспечишь себе здесь достойную жизнь, - любила повторять моя мама.

Она назвала меня Вильгельминой - как звали и ее. Ей это имя шло, но я всегда считала, что мне оно не подходит. Еще маленькой девочкой я стала Минеллой, и это имя закрепилось за мной.

Полагаю, школа радовала мою мать в основном тем, что давала ей возможность меня обеспечивать. Дочери Деррингема, Сибилла и Мария, учились у матери, и это означало, что остальные состоятельные семьи также отдавали детей к нам. Они говорили, что это позволяет экономить, отказываясь от содержания в доме гувернантки. Когда в особняк Деррингемов приезжали гости с детьми, те становились временными учениками. В дополнение к трем основным наукам - чтению, письму и арифметике - мама обучала хорошим манерам, умению держаться в обществе, танцам и французскому языку, что действительно считалось весьма необычным.

Сэр Джон был щедрым и добродушным человеком, и он неизменно стремился помочь женщине, которой восхищался, - а восхищался он моей матерью. Его обширные владения омывались небольшой, но очень красивой речкой, кишащей форелью. Многие богатые люди, в том числе и с королевского двора, приезжали погостить в имение - половить рыбу, пострелять фазанов или поохотиться верхом. Такие посещения очень много для нас значили, так как слава о школе моей матери распространялась в кругу знакомых сэра Джона; семьи, имеющие детей, привозили их с собой, а поскольку сэр Джон отзывался о нашей школе с самой лучшей стороны, они с радостью пользовались ею. Дети, поступающие к нам на короткие промежутки времени, были, по словам мамы, вареньем на нашем хлебе. Конечно, мы могли жить за счет постоянных учеников; однако за временных, разумеется, взималась большая плата - так что им всегда были рады. Уверена, что сэр Джон знал это и именно поэтому с таким удовольствием обеспечивал нас временными учениками.

Наступил день, оказавшийся, как впоследствии выяснилось, очень значительным в моей жизни. В этот день в поместье Деррингем приехала семья француза Фонтэн-Делиба. К графу Фонтэн-Делибу я сразу же прониклась неприязнью. Он не только был вызывающим и надменным, но и держался подчеркнуто обособленно от всех прочих людей, убежденный в своем полном превосходстве над ними по всем статьям. Графиня была совсем другой, но она очень редко появлялась на людях. Должно быть, в молодости она отличалась незаурядной красотой - не то чтобы она уже была старой, просто я, со свойственными юности максимализмом и незрелостью суждений, считала старыми всех, кому больше тридцати. Марго тогда было шестнадцать лет, мне - восемнадцать. Позже я узнала, что Марго родилась спустя год после бракосочетания графа и графини, когда той самой было лишь семнадцать. И вообще, об этом браке я многое узнала от Марго, которая, благодаря любезности сэра Джона, конечно же, была направлена в нашу школу.

Мы с Марго сблизились с самого начала. Вероятно, не последнюю роль здесь сыграл тот факт, что я обладаю врожденными способностями к языкам и уже тогда могла болтать по-французски даже с большей легкостью, чем моя мать (хоть она и говорила более грамотно) и чем Сибилла с Марией, чье продвижение в изучении языка, по словам мамы, напоминало скорее черепаху, нежели зайца.

Из наших с Марго разговоров у меня сложилось впечатление, что она сама толком не знает, любит она своего отца или же ненавидит. Марго созналась, что боится его. Во Франции он управлял своим поместьем и прилегающими к нему землями (которые, судя по всему, принадлежали ему), словно средневековый феодал. Похоже, граф вызывал у всех окружающих благоговейный ужас. Временами он бывал довольно весел и щедр, но главной чертой его характера, пожалуй, была непредсказуемость. Марго рассказывала, что отец мог распорядиться выпороть какого-нибудь слугу, а на следующий день вручить ему кошелек, набитый деньгами. И между этими двумя событиями не было никакой связи. Граф никогда - или почти никогда - не сожалел о своей жестокости, и его щедрость обусловливалась не раскаянием. «Такое случилось лишь однажды», - таинственно сказала Марго, но, когда я попробовала расспрашивать дальше, она не стала развивать эту тему. Только добавила, причем не без гордости, что отца называют Le Diable1(за глаза, разумеется).

Граф был очень красив, но красота эта была какой-то порочной, сатанинской. Его внешность соответствовала тому, что я о нем слышала. Впервые я увидела его у здания школы, восседающий на черном коне, граф действительно казался появившимся из легенды. «Дьявол на коне» - тотчас окрестила его я и долгое время называла его про себя именно так. Граф был великолепно одет. Разумеется, французы всегда отличались особой элегантностью, и хотя сэр Джон умел безупречно преподносить себя в свете, с графом Дьяволом ему было не сравниться. Галстук Дьявола пенился изысканным кружевом, как и манжеты. На нем была куртка бутылочно-зеленого цвета и шапочка для поездок верхом - в тон. Гладкий светлый парик и ненавязчиво поблескивавшие в кружевах вокруг шеи бриллианты дополняли его наряд.

Он не заметил меня, так что я получила возможность спокойно его разглядеть.

Разумеется, мою мать никогда не приглашали в Деррингем-Мэнор. Даже либерально мыслящий сэр Джон не мог и подумать о том, чтобы пригласить в свой дом простую учительницу, и хотя по отношению к нам он всегда вел себя вежливо и внимательно (по-другому просто не мог - в силу своей натуры), однако ровней в общественном положении он нас, естественно, не считал.

Несмотря на это, моя дружба с Марго поощрялась, так как считалось, что это общение поможет ей лучше овладеть английским, и, когда родители Марго вернулись во Францию, она осталась здесь совершенствоваться в нашем языке. Это очень обрадовало мою мать - щедро оплачиваемая ученица задержалась дольше обычного. Родители Марго - в основном ее отец - изредка ненадолго приезжали в Мэнор, и сейчас был один из таких случаев.

Мы с Марго большую часть времени проводили вместе, и однажды - в награду, так, чтобы это не создавало прецедента, - меня пригласили в Мэнор на чай, чтобы я смогла провести час-другой с остальными учениками.

Моя мама очень обрадовалась. За день до приема в особняке, после окончания занятий она выстирала и отутюжила единственный наряд, который сочла приличествующим случаю, - голубое льняное платье, отделанное довольно неплохими кружевами, принадлежавшими еще матери моего отца. Водя утюгом, мать мурлыкала от гордости, уверенная в том, что ее дочь с легкостью займет место среди сильных мира сего. Разве ее Минелла не знает, что от нее требуется? Разве она не получила должного воспитания, чтобы суметь вести себя, как подобает благородной госпоже? Разве она в свои годы не образована лучше их всех? (Что верно, то верно.) К тому же она красива и хорошо одета. (А это, боюсь, не столько действительность, сколько иллюзия, порожденная слепой материнской любовью.)

Вооружившись уверенностью матери во мне и решимостью не подвести ее, я направилась в особняк. Не могу сказать, что, идя по сосновой рощице, я испытывала какое-то излишнее волнение. Я так часто находилась на занятиях с Сибиллой, Марией и Марго и сейчас знала, что окажусь в хорошо знакомой компании. Просто встреча состоится в другом месте. Однако, выйдя из рощи и увидев особняк в окружении пышной зелени, я невольно затрепетала от радости, что сейчас переступлю его порог. Серые каменные стены. Окна в переплетах. От первоначального строения войска Кромвеля оставили одни стены, и особняк более или менее восстановили после Реставрации. Некто Дэниел Деррингем, сражавшийся за дело короля, получил в награду баронский титул и земли.

Выложенная камнем дорожка пересекала лужайку, на которой росли древние тисы - по слухам, им было больше двухсот лет, так что они наверняка помнили «круглоголовых»2. Посреди одной из лужаек были сделаны солнечные часы, и я не смогла побороть искушение подойти поближе, чтобы рассмотреть их. На часах была выгравирована надпись, почти стершаяся от времени и выведенная такой затейливой вязью, что прочесть ее было очень трудно.

«Вкушай каждый час», - смогла разобрать я, но остальная часть надписи была покрыта зеленым мхом. Я попыталась оттереть его рукой и тотчас в смятении уставилась на оставшиеся на пальцах зеленые пятна. Теперь не оберешься упреков от матери. Как я могла появиться в Деррингем-Мэноре не в безупречно чистом виде!

- Прочесть трудно, вы не находите?

Я резко обернулась. Позади меня стоял Джоэл Деррингем. Я была настолько поглощена изучением солнечных часов, что не услышала, как он подошел, к тому же мягкая трава скрадывала шаги.