Джорджетт Хейер - Дьявол и паж

— Такое объяснение действительно пришло мне в голову, — признался его милость.

— Сбежали? — изумленно повторила Леони. — Я с Рупертом? Ба, да я скорее убегу с каким-нибудь немощным старцем!

— Если на то пошло, то я куда охотней предпочел бы тигрицу, — пробурчал Руперт. — Ей-богу!

— Если вы закончили обмен любезностями, — невозмутимо вмешался его милость, — я продолжу. Но учтите: больше я не позволю вам перебивать.

— Ладно, продолжай, — великодушно разрешил Руперт. — Что было дальше?

— А дальше, дети мои, на нас набросился назойливый мистер Манверс. Боюсь, этот господин не очень хорошо относится к тебе, дорогой Руперт, равно как и ко мне, но опустим это печальное обстоятельство. От него я узнал, что ты погнался за какой-то каретой, в которой находился некий уроженец Франции. После этого сообщения все встало на свои места. Тем же вечером я отправился в Саутгемптон… кстати, почему тебе не пришло в голову воспользоваться "Королевой"?

— Не хотелось тратить время. Продолжай.

— Премного тебе благодарен. Ты бы, наверняка, не преминул продать и мою яхту. Вчера я пересек пролив и на закате прибыл в Гавр. Там, дети мои, я навел справки. От владельца постоялого двора я узнал, что карета Сен-Вира отправилась в Руан в два пополудни, а спустя полчаса за ними выехал молодой человек странной наружности. Кстати, лошадь, которую ты потребовал у хозяина таверны, еще при тебе, или она разделила участь кобылы мистера Манверса?

Руперт обиженно надулся.

— Разумеется, она здесь.

— Надо же… Повторяю, все это я узнал от хозяина постоялого двора. Для поисков было уже поздно, так что я лег спать. Кроме того, я надеялся, что ты сам объявишься в Гавре. Когда на следующее утро, то есть сегодня, ты не появился, я начал опасаться, что тебе не удалось настичь нашего дорогого друга Сен-Вира. Поэтому, дети мои, я сел в карету и выехал в Руан. По дороге я наткнулся на пострадавший экипаж графа. Милый Сен-Вир поступил очень неблагоразумно, оставив карету на виду.

— Он глупец, Монсеньор! Граф даже не заметил, что я лишь притворилась спящей.

— Послушать тебя, дитя мое, так вокруг одни глупцы. Впрочем, для такой точки зрения имеются все основания. Но возвращаюсь к своему рассказу. Мне показалось вполне вероятным, что Леони удалось бежать. Но поскольку никто из вас так и не объявился в Гавре, я пришел к выводу, что вы прячетесь где-то по дороге. Поэтому, mes enfants, я повернул назад и вскоре обнаружил неприметную тропинку.

— Мы скакали через поле, — нравоучительно вставила Леони.

— Что ж, так, разумеется, короче, но кареты на подобные подвиги неспособны. В первой деревушке ничего не знали. Я двинулся дальше и через какое-то время, немного попетляв, добрался до Ле Денье. Как видите, удача сопутствовала мне. Будем надеяться, что нашему другу повезет не меньше. Дитя мое, поди переоденься.

— Хорошо, Монсеньор. А что потом?

— Потом и увидим. — Эйвон зевнул. — Ступай.

Леони вышла. Его милость повернулся к Руперту.

— Ну что, юный безумец, доктор осмотрел твою рану?

— Да, вчера вечером, черт его побери!

— Что он сказал?

— Ничего! Он сегодня еще придет.

— Твои слова позволяют сделать вывод, что эскулап прописал тебе несколько дней постельного режима.

— Десять, чума его побери! Но к завтрашнему дню я поправлюсь.

— Ты будешь находиться здесь до тех пор, пока уважаемый доктор не разрешит тебе встать. А тем временем следует выписать Генриетту.

— Боже, это еще зачем?!

— Чтобы присматривала за девочкой, — спокойно ответил его милость. — Надеюсь, мое письмо не вызовет у Генриетты очередных потоков слез. Гастон немедленно отправляется в Гавр. — Герцог встал. — Мне нужны перо, чернила и бумага. Полагаю, в этой дыре их можно раздобыть? А тебе, дорогой мой, неплохо бы часок поспать.

— А как же Сен-Вир? — удивился Руперт.

— Наш дорогой граф, по всей вероятности, рыщет по окрестностям. Надеюсь, скоро он будет здесь.

— Я хочу сказать, что ты намерен предпринять?

— Я? Абсолютно ничего.

— Хотел бы я взглянуть на лицо Сен-Вира, когда он обнаружит здесь тебя!

— Не думаю, что это будет приятное зрелище, — усмехнулся его милость и вышел из комнаты.

Скромный постоялый двор "Черный бык" в крошечной деревушке Ле Денье никогда прежде не принимал столь знатных особ. Хозяйка, которую Леони именовала запросто "матушка Марта", была на седьмом небе от счастья. Она отправила слугу к мадам Турнуаз с просьбой о помощи; добрая женщина прибыла тотчас, изнывая от любопытства. Ей поведали, что в Ле Денье прибыл ни больше ни меньше, как английский герцог, и с мадам Турнуаз едва не случился припадок. Когда же в гостиную спустился величественный господин в бледно-лиловом плаще, наброшенном поверх серебристого камзола, бедняжка от избытка чувств обратилась в соляной столб. Не удостоив мадам Турнуаз и взглядом, его милость прошествовал в маленькую гостиную и потребовал перо и бумагу. Хозяин гостиницы примчался, по дороге расплескав содержимое чернильницы, и, заикаясь, спросил, не желает ли Монсеньор чем-нибудь освежиться. Его милость заказал бутылку бургундского, попросил принести три бокала и принялся за письмо. На губах его играла ехидная улыбка.

"Моя дражайшая кузина,

Надеюсь, к тому моменту, когда это послание достигнет Эйвона, Вы уже оправитесь от прискорбного недомогания, случившегося с Вами три дня назад. С тяжелым сердцем вынужден просить Вас, любезная Генриетта, подвергнуть себя новым страданиям и как можно скорее присоединиться ко мне. Вас будет сопровождать Гастон, слуга, который доставит Вам это письмо. Прошу Вас собрать вещи в расчете на длительное отсутствие, ибо я предполагаю в скором времени перебраться в Париж. Думаю, Вас обрадует известие о том, что моя воспитанница находится при мне. Мы обитаем в очаровательной французской деревушке в компании милорда Руперта.

Имею честь, милая кузина, оставаться Вашим преданным, покорным и послушным слугой.

Эйвон."

Герцог запечатал письмо, и ехидная улыбочка, бродившая по лицу его милости, переросла в злорадную ухмылку. Дверь отворилась, и в гостиную вошла Леони; девушка была одета в пышное муслиновое платье, перетянутое голубой лентой. Такого же цвета лента стягивала медные волосы.

— Монсеньор, как мило со стороны леди Фанни прислать такое чудесное платье! Я прекрасно в нем выгляжу, правда? Почти так же хорошо, как и в панталонах.

Герцог нацепил монокль.

— Дитя мое, ты выглядишь очаровательно. У леди Фанни безупречный вкус. — Его милость протянул Леони плоскую бархатную коробочку. — Прошу принять этот скромный знак моего внимания к тебе.

Леони одним прыжком пересекла комнату.

— Еще один подарок, Монсеньор! Мне кажется, вы слишком добры ко мне! Интересно, что там?

Его милость открыл коробочку. Леони затаила дыхание.

— М-монсеньор!

Герцог вынул из коробочки жемчужное ожерелье и застегнул на шее Леони.

— Благодарю, Монсеньор! — Девушка благоговейно коснулась жемчужин. — Они прекрасны! Какие чудесные… А теперь мне следует сделать реверанс и поцеловать вам руку?

Его милость улыбнулся.

— Это излишне, дитя мое.

— Я все же сделаю и то, и другое. — Леони присела, старательно расправив юбку и слегка выставив маленькую ножку из-под муслиновых оборок. Она поцеловала герцогу руку и выпрямилась. Покончив с формальностями, девушка внимательно осмотрела наряд герцога.

— Прекрасный костюм, — с одобрением заметила она.

Эйвон поклонился.

— Он мне нравится, — важно кивнула Леони. — Монсеньор, я теперь чувствую себя очень храброй. А что вы сделаете с этой свиньей, когда она объявится здесь?

— Она? Мне казалось, что это скорее он. Я представлю тебя, моя милая. А ты с достоинством сделаешь перед графом реверанс. Это будет частью нашей маленькой игры.

— Игры? Но мне вовсе не хочется делать перед ним реверанс, Монсеньор! Я хочу, чтобы этот неприятный человек всю оставшуюся жизнь сожалел о нашей встрече.

— Поверь, дитя мое, я заставлю его сожалеть, непременно заставлю, но чуть позже. И запомни, ma fille, до этого дня ты ни разу не видела нашего дорогого друга.

— Ба! — Леони округлила глаза. — Как это так? Я ведь прекрасно знаю графа, а он прекрасно знает меня!

— Потрудись немного пораскинуть мозгами, — вздохнул его милость. — Наш дорогой граф похитил пажа Леона. А ты моя воспитанница, мадемуазель де Боннар.

— О! — с сомнением протянула Леони. — Значит, я должна вести себя с ним учтиво?

— Крайне учтиво, дитя мое. И помни, мы приехали сюда, чтобы немного отдохнуть. Мы ничего не знаем ни о похищении, ни о снадобьях, ни даже… о свиньях. Ты умеешь притворяться?

— Конечно, Монсеньор! Но станет ли граф притворяться?

— У меня есть все основания полагать, что Сен-Вир последует твоему примеру.

— Почему, Монсеньор?

— У этого человека имеется тайна, и он подозревает, что его секрет мне известен. Если эта тайна выплывет наружу, граф будет опозорен, а потому он постарается сделать вид, будто ничего не произошло. Мы с ним словно скрестили шпаги, правда, я сражаюсь при ярком свете, а он тычется в потемках.

— Я поняла! — весело воскликнула Леони. — То-то он удивится, обнаружив вас здесь, n'est-ce pas!

— Скорее всего, да, — согласился Эйвон и налил два бокала бургундского. — Дорогая, я пью за твое благополучное освобождение.

— О, благодарю вас, Монсеньор! А мне за что выпить? — Леони задумчиво склонила голову. — Voyons, я просто выпью за моего дорогого господина!

— Весьма лаконично, — усмехнулся его милость. — Гастон? A la bonne heure![81] Гастон, ты немедленно возвращаешься в Эйвон.