Затем Аш принялся обследовать пещеру с целью проверить, достаточно ли она велика, чтобы все они могли спастись от удушливой пыли в глубине, где воздух чище.

Ветер дул через долину наискось, отклоняясь чуть в сторону от пещеры, и нависающий над входом скалистый выступ немного защищал от него. Но вход оставался открытым, и облака пыли валили внутрь, точно клубы пара от кипящего чайника. Чем дальше они отойдут от проема, тем лучше для всех них, – и Аш осторожно двинулся в темноту, держась рукой за стену.

Он прошел, наверное, ярдов двадцать, когда наткнулся рукой на некий металлический предмет; в ходе дальнейшего обследования выяснилось, что кто-то – вероятно, давний обитатель пещеры – вбил в скалистую стену несколько коротких железных скоб, хотя было непонятно, для какой надобности. Скобы в количестве пяти штук располагались по косо направленной вверх линии, и вполне возможно, что выше и вне пределов досягаемости имелись другие. Но четыре из них находились на приемлемом уровне, и Аш мысленно возблагодарил неизвестного человека, вбившего здесь скобы: хотя они были разъедены ржавчиной и одна обломилась при первом же нажатии на нее, все прочие отвечали нужным требованиям, ибо воздух здесь был значительно чище, чем у открытого входного проема.

Аш ощупью вернулся к лошадям и повел в глубину пещеры Бадж Раджа, который бешено мотал головой, отфыркиваясь от пыли, и неохотно поддавался на ласковые уговоры. Но когда дышать стало легче и Аш привязал поводья к скобе, конь сразу прекратил дрожать и успокоился. Аш сходил за кобылицей, поставил ее на привязь таким же образом, а потом стер с век налипшую корку пыли и чуть приоткрыл глаза, чтобы посмотреть, не идет ли буря на убыль. Но входной проем по-прежнему казался лишь немногим светлее кромешного мрака пещеры, и ветер все так же проносился над долиной с ревом и грохотом курьерского поезда, мчащегося по тоннелю с протяжным гудком.

«Похоже, это затянется надолго», – подумал Аш и пожалел, что не прислушивался внимательнее к деревенским старостам, с которыми общался по дороге, когда они заводили разговор о знойных ветрах, пыльных бурях и прочих капризах раджпутанской погоды. Узнав, что сезон пыльных бурь наступит еще не скоро, он не стал задавать никаких вопросов, решив отложить дело на потом и выяснить все позже, когда свадебные церемонии завершатся и отряд каридкотцев двинется обратно на север. Но теперь Аш сожалел, что не расспросил обо всем раньше. Он понятия не имел, сколько времени обычно продолжается пыльная буря. Часы? Или минуты?

Сначала Аш решил, что эта буря бушует уже почти час, но по зрелом размышлении изменил свое суждение. Он явно потратил не более десяти минут на то, чтобы разорвать рубашку, найти спасительные скобы и привязать лошадей. Значит, минут пятнадцать от силы, и, разумеется, во всей Раджпутане, несмотря на засушливость здешних краев, не найдется такого количества пыли, чтобы подобная буря могла затянуться надолго. Разве что она совершает круговое движение – а так это или нет, Аш тоже не знал. Но в любом случае она не может продолжаться вечно, и, как только ветер растратит первоначальную силу и начнет стихать, облака пыли улягутся и все благополучно закончится. Хотя, судя по всему, уже после захода солнца.

В кармане бриджей у Аша лежал хронометр, но он ни разу не посмотрел на него с момента выезда из лагеря, а сейчас разглядеть циферблат было невозможно, и он понятия не имел, который теперь час. Но он вдруг сообразил, что едва различает выход из пещеры не из-за одной только пыльной бури, неистовствующей в долине. Период сумерек после захода солнца длится считанные минуты, ведь здесь ночь наступает не медленно, как на Западе, а следует по пятам за днем. И если солнце уже село, им придется искать обратный путь в темноте, через незнакомую местность и лабиринты холмов.

«Мулрадж пошлет людей на наши поиски», – подумал Аш, но скорее с надеждой, нежели с уверенностью. Он хорошо понимал, что буря наверняка ввергла лагерь в ужасный хаос и Мулрадж и все остальные сейчас заняты по горло, а потому сумеют выслать поисковые отряды лишь на рассвете. К тому времени, если повезет, они с Джули вернутся самостоятельно. А пока бушует буря, им придется оставаться здесь и стойко переносить неудобства.

Аш стянул повязку с лица и, вдохнув через нос, обнаружил, что дышится здесь гораздо легче, чем он предполагал. Наверное, в глубине пещеры воздух еще чище, особенно если от нее отходят боковые пещеры, куда пыль не попадает. Кроме того, здесь царила приятная прохлада. Жар солнечных лучей не проникал так глубоко в недра горы, и после палящего зноя снаружи понижение температуры воздуха казалось весьма существенным. Аш надеялся, что Джули не простудится: она была в тонком ачкане, надетом, возможно, на голое тело.

Он позвал Джули, и снова по пещере прокатилось многократное эхо: казалось, будто дюжина голосов, близких и далеких, кричит с разных сторон в темноте, пытаясь перекрыть жуткий вой ветра, но слова теряются в оглушительном шуме. Эхо стихло, но рев ветра продолжался, и Аш не знал, откликнулась девушка или нет: голос ее потонул бы в хаосе диких звуков. Внезапно, без всякой причины, множество страшных предположений разом пришли ему на ум, и сердце у него болезненно сжалось. Он велел Джули соблюдать осторожность, но что, если в полу пещеры есть яма? Или даже колодец? Или глубокая расселина, куда она могла упасть? А вдруг от пещеры отходят тоннели, которые уходят далеко в недра горы, разветвляясь и петляя так, что любой человек, ощупью идущий по ним, вскоре безнадежно заблудится? А если здесь водятся змеи…

Охваченный паникой, он бросился в темноту с вытянутыми вперед руками, крича:

– Джули! Джули! Ты где? Отзовись, Джули!

И эхо запрыгало вокруг, передразнивая его, то замирая, то перекрывая пронзительный вой ветра: «Джули… Джули… Джули…»

Один раз Ашу показалось, будто он услышал ее голос, но было непонятно, с какой стороны донесся звук, и в тот момент он не колеблясь продал бы душу дьяволу за луч света или несколько секунд тишины. Напрягая слух, он не слышал ничего, кроме воя ветра, похожего на заунывное пение тысячи волынок, да сводящего с ума эха собственных криков, и продолжал бежать вперед, шаря руками в кромешной тьме, но нащупывая только каменные стены, шероховатую землю или пустоту.

Должно быть, он ненароком свернул в боковую пещеру. Внезапно шум заметно стих, словно за ним захлопнулась дверь, и дышать стало гораздо легче благодаря почти полному отсутствию пыли. Не было слышно никаких новых звуков, и здесь царил все тот же непроглядный мрак, но Аш вдруг понял, что именно отсюда доносился голос Джули и что она по-прежнему здесь: в спертом прохладном воздухе слышался слабый аромат розовых лепестков. Он пошел на запах и заключил девушку в объятия.

Голый по пояс, он ощутил теплую наготу ее гладких рук, плеч, грудей, тонкой талии: она потеряла где-то в темноте ачкан, который накинула на голову для защиты от удушливой пыли и сняла, когда звала Аша. Щека, прижатая к его щеке, была мокрой от слез, и Джули тяжело дышала, словно после быстрого бега, ибо она в страхе бросилась назад, услышав крики и приняв их за призывы о помощи – столько отчаяния звучало в его голосе. Но, сбитая с толку эхом, она заблудилась и вслепую бродила в грохочущей тьме в поисках Аша, больно ушибаясь о скалистые выступы, рыдая и безостановочно крича.

Они стояли так бесконечно долгую минуту, не шевелясь и не произнося ни слова, а потом Аш наклонил голову и поцеловал Джули в губы.

24

Если бы пыльная буря не налетела столь стремительно… Если бы они заметили ее приближение раньше… Если бы пещера оказалась меньше и в ней было не так темно и не так шумно…

Много позже Аш задавался такими мыслями и гадал: изменилось бы что-нибудь от этого? Вероятно, да. Но если старый дядя Акбар, в честь которого его назвали, был прав, тогда – нет.

И дядя Акбар, и Кода Дад уверяли Аша, что каждый человек приходит в этот мир со своей раз и навсегда предопределенной судьбой и убежать от нее не в силах.

«Написанного в Книге Судеб не изменить». Сколько раз Кода Дад повторял это? А до него то же самое говорил Акбар-хан: в первый раз – когда Аш стоял и смотрел на мертвого тигра, застреленного пятью минутами раньше из засады, где они сидели несколько часов подряд, а в другой – когда произошло не менее памятное событие во дворе огромной мечети Шах-Джахан в Дели, где в кошмарной давке двое мужчин сорвались с ворот и разбились насмерть и Аш потребовал объяснений. Но в данном случае вопрос предопределения и свободной воли представлял чисто теоретический интерес. Факт оставался фактом: они не заметили приближения бури, а поскольку пещера, послужившая им убежищем, оказалась очень большой, Аш впал в панику при мысли, что Джули заблудилась в ней, или сломала шею, упав в какую-нибудь ужасную расселину, или наступила на кобру в темноте.

Если бы он сохранял хладнокровие, то наверняка преуспел бы в своих благих намерениях. Они двое просидели бы всю бурю, не прикасаясь друг к другу, и отправились бы в лагерь сразу, как только ветер стих. Однако тогда они разминулись бы с Кака-джи и рутхом, а по возвращении в лагерь оказались бы в центре страшного скандала и навлекли бы на себя серьезные обвинения.

Теперь же они понятия не имели, как долго продолжалась буря и когда стих ветер. Возможно, прошел час, а возможно, два или десять. Они потеряли счет времени, и даже тот факт, что уже наступила тишина и они могут разговаривать еле слышным шепотом, не вернул их к действительности.

– Я не хотел этого, – пробормотал Аш, и он говорил почти правду.

Но если у него и оставалась хоть самая слабая надежда избежать этого последним невероятным усилием воли, она бесследно растаяла, когда Джули, наконец найденная, обвила руками его шею и тесно прижалась к нему. И тогда он поцеловал ее…