Старик прервался, чтобы выбрать очередную сливу из коробки засахаренных фруктов, принесенной в подарок инвалиду, а означенный инвалид спросил обманчиво небрежным тоном:

– И по-вашему, вполне способен расправиться с ним?

– Нет, нет, нет! Вы не должны думать… я не имел в виду…

От волнения Кака-джи проглотил сливу целиком и поспешно хлебнул воды, чтобы не подавиться, а Аш осознал, что допустил серьезную ошибку, попытавшись подстегнуть старого господина при помощи наводящего вопроса. Таким способом он от него ничего не добьется – и добьется многого, позволив ему болтать в свое удовольствие. Но если Кака-джи действительно боится за Джхоти, то чего именно он боится? Как далеко, по мнению старика, может зайти его племянник махараджа в своем стремлении навредить младшему брату, которому завидовал и который осмелился посмеяться над ним?

Аш знал, что Джхоти присоединился к свите невест без разрешения и против воли старшего брата. Но тот факт, что Джхоти изыскал возможность отправиться следом за ними в сопровождении не менее восьми человек и со значительным количеством багажа, свидетельствовал, что мальчик располагал достаточной свободой действий. Во всей этой истории было что-то непонятное – что-то не вполне совместимое со сложившимся в представлении Аша образом завистливого и деспотичного молодого правителя, который, чтобы насолить своему младшему брату, запретил ему сопровождать сестер на бракосочетание, а узнав о нарушении запрета, впал в ярость и замыслил убить его. Например, события не увязывались по времени.

Махараджа ничего не узнал бы о выходке Джхоти (слово «побег» здесь вряд ли уместно) по крайней мере в течение нескольких дней. Но на деле его неведение длилось бы гораздо дольше, так как, по словам Кака-джи, Нанду проводил своих сестер до границы княжества не столько из братских чувств, сколько потому, что ему было по пути: он направлялся в охотничьи угодья в предгорьях, где собирался провести две недели с малочисленным отрядом, постоянно находясь в движении и каждую ночь разбивая лагерь на новом месте, а днем занимаясь охотой. Он редко выезжал в такого рода экспедиции, но уж если выезжал, то предпочитал забыть о государственных делах и отложить решение подобных вопросов до своего возвращения. Посыльные с донесениями не горели желанием беспокоить махараджу, а поскольку охотничий отряд постоянно перемещался, новости о проступке младшего брата наверняка дошли бы до него с изрядным опозданием. Это, по всей видимости, понимал Джхоти и, несомненно, понимали люди, сопровождавшие мальчика при побеге из Каридкота. Несмотря на верность и преданность принцу, они едва ли пошли бы на такой риск, зная, что их могут остановить на границе или настигнуть в нескольких милях от нее и с позором доставить к махарадже, пребывающему в лютой ярости.

По мнению Аша, им вообще не следовало соглашаться на такую затею, но Кака-джи придерживался иной точки зрения: все они, сказал Кака-джи, верные придворные Джхоти, приставленные к нему его матерью, покойной махарани, и они не только обязаны беспрекословно подчиняться ему, но и лично заинтересованы в этом, потому что их благополучие прямо зависит от благополучия принца.

– Кроме того, – признал Кака-джи, – Джхоти тоже порой бывает крайне упрямым. Видимо, когда придворные попытались отговорить его, он пригрозил, что уедет один, а этого они, разумеется, никак не могли допустить. Мальчик находится на их попечении, и они покрыли бы себя несмываемым позором, если бы позволили ему уехать одному, без всякого сопровождения, – хотя, мне думается, они не решились бы сопровождать Джхоти, если бы не знали наверное, что его высочество узнает о побеге слишком поздно и не успеет перехватить брата по дороге к нам. Но здесь они временно чувствуют себя в безопасности, ибо сейчас находятся не на территории махараджи, а на территории, подвластной Британии, и под вашим покровительством, сахиб. По их рассуждениям, его высочество не может знать, как вы отреагируете на попытку силком увезти ребенка от сестер и вернуть в Каридкот для наказания – ведь понятно же, что Джхоти не поедет туда по своей воле. Слуги принца надеются, что махараджа поймет бессмысленность всяких попыток арестовать брата, тем более что ему надо лишь дождаться окончания свадебных церемоний, после чего Джхоти, конечно же, вернется. Но к тому времени, будем надеяться, гнев его высочества поостынет и он не станет излишне сурово наказывать мальчика за поступок, который, давайте признаем, является всего лишь детской шалостью.

Слова Кака-джи звучали оптимистично, но в голосе особого оптимизма не слышалось, и он довольно резко переменил тему и заговорил о других вещах. Тем не менее он уже успел дать Ашу много пищи для размышлений долгими бессонными ночами, когда неудобные лубки и повязки не давали уснуть.

Все трудности, которые он предвидел сам и о которых его предупреждали в обыденной официальной обстановке Равалпинди, сводились к таким проблемам, как снабжение продовольствием, необходимость соблюдать определенные правила поведения и вероятность (ничтожная и практически не принимаемая в расчет) нападения разбойников в особо глухих местностях. Но ни Аш, ни военное начальство не предвидели гораздо более сложных и опасных проблем, с которыми он сейчас столкнулся. И он понятия не имел, как с ними справиться, по крайней мере пока.

По этой причине, если не по какой другой, Аш имел основания радоваться, что прикован к постели из-за травм: таким образом он получал не только время для раздумий, но и возможность подождать с решительными действиями. Сейчас он ничего мог сделать, разве что старался ежедневно задерживать Джхоти в своей палатке подольше и доверил Мулраджу приглядывать за мальчиком остальную часть дня. Но ведь за днем наступает ночь… Впрочем, скорее всего, ночью Джхоти находится в большей безопасности, чем в любое другое время суток, так как он спит в окружении личных слуг, которые все, по словам Кака-джи, ему преданы. А если не ему самому, скептически решил Аш, то хотя бы его интересам, совпадающим с их собственными.

На первый взгляд, эти люди серьезно рисковали, чтобы дать юному принцу насладиться жизнью в течение жестко ограниченного времени – всего одного-двух дней, если бы поисковый отряд пустился в погоню незамедлительно, или в лучшем случае нескольких месяцев, по прошествии которых им с мальчиком придется вернуться в Каридкот. Какой прием они ожидают там встретить? Неужели они, вслед за Кака-джи, надеются, что к тому времени махараджа остынет и станет относиться к происшествию как к детской шалости? Или же существует некий другой план? Например, убийство Нанду, у которого еще нет сына и прямым наследником которого по-прежнему остается младший брат, Джхоти?

Но с другой стороны, именно на Джхоти, а не на Нанду было совершено покушение, причем здесь, в лагере. А насколько Аш знал (на сей счет он потрудился справиться), никто не следовал за ними и не присоединялся к ним с того момента, как он принял командование лагерем от окружного инспектора в Динагунже, да и никаких посыльных из Каридкота не появлялось. Это наводило на мысль, что покушение не имело никакой связи с побегом мальчика, а было делом рук одного из представителей противной стороны, какого-то приверженца Нанду, который тоже пришел к выводу, что неожиданное прибытие Джхоти следует расценивать как нечто большее, чем «детская шалость», и решил не рисковать и предупредить дальнейшие злоумышления самым простым способом – убив наследника.

«Если бы только я мог поговорить с Джули», – думал Аш. Ей лучше любого другого известно, что происходит в мрачных стенах и за обветшалыми деревянными ширмами Хава-Махала. О чем там шепчутся в беспорядочных лабиринтах залов и коридоров, о чем сплетничают в занане… Джули все это знает, но у него нет возможности поговорить с ней, а поскольку Кака-джи напуган, значит, придется положиться на Мулраджа. По крайней мере, Мулрадж знает, за кем надо следить, ведь круг подозреваемых ограничивается теми, кто выезжал с ними на соколиную охоту в день покушения. Их было не так уж много, и всех, у кого имеется алиби, можно сразу исключить.

От Мулраджа, однако, оказалось мало толку.

– Что значит «не так уж много»? – осведомился он. – Возможно, вам наш отряд показался малочисленным, но вы тогда витали в мире грез и не видели даже поднятую нами дичь, не говоря уже о ваших спутниках. Знаете, сколько всего человек там было? Сто восемнадцать, не меньше, и две трети из них – платные слуги государства, то есть махараджи. Какой смысл их допрашивать? Мы услышим одну только ложь и добьемся лишь того, что настоящие убийцы станут осторожнее.

– Почему бы и нет? – резко спросил Аш, задетый раздраженным тоном Мулраджа. – Если они поймут, что нам известно о покушении на жизнь мальчика, они хорошенько подумают, прежде чем совершить следующее. Они не посмеют еще раз выкинуть подобный номер, зная, что мы начеку.

– Вот именно, – сухо сказал Мулрадж. – Когда бы вы имели дело со своими соплеменниками, возможно, ваш план и сработал бы. Я встречал мало сахибов, но мне говорили, что они обычно идут прямо к цели, не глядя ни налево, ни направо. Однако с нами все иначе. Вы не испугаете людей, замысливших убить мальчика, а лишь предупредите их. Получив предупреждение, они не станут повторять подобные, как вы выражаетесь, номера, а прибегнут к средствам, противостоять которым нам будет труднее.

– Например? – спросил Аш.

– Яд. Или нож. Или, возможно, пуля. Все перечисленное действует наверняка.

– Они не посмеют. Мы находимся на британской территории, и в случае смерти принца будет проведено тщательное расследование. Представители власти…

Мулрадж иронически улыбнулся и сказал, что, конечно, предпочтение будет отдано какому-нибудь менее явному способу, поскольку, если выяснится, что произошло убийство, придется предъявить козла отпущения, чтобы свалить на него вину, а также представить мотив, не имеющий никакого отношения к истинному, однако достаточно правдоподобный, чтобы в него поверили. И первое и второе вполне осуществимо, но потребует дополнительных усилий, а так как людям, желающим смерти мальчика, не нужны лишние вопросы, несчастный случай для них гораздо предпочтительнее.