Ну да, Джордж наврал с три короба, но месть Белинды представлялась жестокой и несправедливой, ведь он же не собирался жениться на ней обманным путем. Он прекрасно понимал, что ни она, ни ее родители никогда не станут всерьез рассматривать его в качестве возможного мужа, и надеялся лишь стать более интересным в глазах девушки и войти на равных в узкое, закрытое светское общество военного городка. Однако Белинда намеревалась во всеуслышание объявить Джорджа лжецом и полукровкой, отлично понимая, что означенное общество никогда не простит и ни на минуту не забудет этого. Джордж окажется изгоем, ибо круг англичан в Индии весьма тесен и эта история последует за ним в любой уголок страны. Куда бы он ни поехал, там всегда найдется человек, знающий ее или слышавший о ней из вторых уст, и добродетельные матроны станут перешептываться, прикрывшись веерами, тогда как их дочери будут выказывать бедняге презрение, а мужчины – смеяться и изгонять его из своих клубов.

«Это нечестно!» – гневно думал Аш. Какое имеет значение, кем была твоя бабушка, или отец, или мать? Теперь он жалел, что не поступился самолюбием и не попросил за Джорджа перед отцом Белинды. Ему следовало сообщить этому старому солдафону о намерениях дочери и сказать, что ее надо остановить. Хотя, наверное, для этого было уже слишком поздно, ведь она, по ее словам, уже рассказала все нескольким людям. И, насколько он понимал, ее отец вполне мог одобрять такие действия. Ее мать и эта сплетница миссис Гидни явно одобряли, а значит, одобрят их друзья и знакомые, которые все станут сочувствовать этой тщеславной маленькой стерве, Белинде, и набросятся на бедного Джорджа, как ста я волков. При мысли о такой мерзости и несправедливости у Аша ком подкатывал к горлу, и он задыхался, испытывая физические муки от отвращения.

Он прибыл в Мардан в черной ярости и еще более черном разочаровании. А через несколько дней Дилазах скрылся с карабинами, и пятерых соваров из его клана, включая Малик-шаха и Лал Маета, заставили снять форму и изгнали из полка с приказом вернуть похищенное оружие – или никогда впредь не появляться в Мардане…

Аш намеревался просить о встрече с командующим, чтобы опротестовать предпринятые действия, но не успел: тот сам вызвал его к себе для объяснений, получив несколько запоздавшее письмо от майора Харлоу. Головомойка, полученная от отца Белинды, не шла ни в какое сравнение с жестоким разносом, полученным от командующего, хотя Аш почти все пропустил мимо ушей, всецело поглощенный мыслью о совершенной несправедливости. Было несправедливо изгонять из полка, точно преступников, пятерых мужчин из клана Дилазаха, которые имели безупречную репутацию и даже не испытывали приязни к своему сородичу, а уж тем более не пособничали ему! Аш с нетерпением ждал, когда командир закончит говорить и он сможет выразить свой протест, и тот факт, что он явно уделял мало внимания обращенным к нему словам, нисколько не улучшил ни положения дел, ни настроения командира.

– Если кто здесь и виноват, то только я, – горячо заявил Аш. – Это меня следовало выгнать из полка и послать за Дилазахом, потому что я чувствовал что-то неладное и должен был принять меры к тому, чтобы он не получил возможности совершить подобное. Но Малик и остальные не имеют к случившемуся никакого отношения, и несправедливо марать их честное имя таким образом. Они не виноваты, что преступник принадлежит к их племени, и не заслуживают…

Больше он ничего не успел сказать. Командир одной короткой гневной фразой сказал Ашу все, что прежде другие говорили более пространно, но менее ясно, и велел убраться с глаз долой. Аш поделился своими переживаниями с Зарином, но и здесь не нашел понимания, ибо Зарин считал действия командира разумными. Рисалдар Авал-шах тоже придерживался такого мнения.

– Как еще он вернет наши винтовки? – спросил Авал-шах. – Разведчики прочесали всю окрестную местность, но не обнаружили ни следа Дилазаха. Но возможно, его сородичи знают, что у него на уме, разыщут парня и через два-три дня вернутся с оружием. Таким образом их и наша честь будет спасена.

Зарин кивнул головой в знак согласия, а Кода Дад, который как раз тогда наносил один из своих редких визитов сыновьям, не только принял их сторону, но и сурово отчитал Аша.

– Ты рассуждаешь как сахиб, – с досадой сказал Кода Дад. – Болтать о несправедливости в подобной ситуации просто глупо. Командующий-сахиб умнее тебя, поскольку он рассуждает не как ангрези, а как патхан, но вот ты – ты, который в прошлом был Ашоком, – смотришь на дело так, словно всю жизнь был Пелам-сахибом. Право слово! Сколько раз я повторял тебе, что только малые дети кричат «это нечестно!» – малые дети и сахиб-логи? Теперь наконец я вижу, – ядовито добавил старик, – я вижу, что ты самый настоящий сахиб.

Аш вернулся в свои комнаты мрачный и подавленный, как прежде. Однако, даже несмотря на такое свое состояние, он, возможно, воздержался бы от безрассудного поступка, если бы не Джордж – если бы не Джордж и Белинда…

Войдя в офицерское собрание вечером, Аш столкнулся с одним из своих товарищей-субалтернов, недавно вернувшимся из штаба в Пешаваре.

– Слышали новости об этом малом, Гарфорте? – спросил Кук-Коллис.

– Нет. И слышать не желаю, благодарю вас, – грубо ответил Аш.

Он не ожидал, что слухи распространятся так быстро, и при мысли о необходимости выслушивать историю из вторых и третьих уст его замутило.

– Разве он вам не нравился?

Проигнорировав вопрос, Аш отвернулся, окликнул кхидматгара и велел подать двойной бренди. Но от Кук-Коллиса было не так-то просто отделаться.

– Пожалуй, я тоже выпью. Хамаре васте бхи[28], Имам Дин. Ей-богу, мне надо выпить. От таких дел всегда на душе мерзко, но, когда речь идет о твоем знакомом, это здорово выводит из равновесия, даже если ты знал его не близко, как я в данном случае, хотя я встречался с парнем на разных званых обедах, балах и тому подобных мероприятиях, поскольку его повсюду приглашали. Он пользовался успехом у дам, даром что был всего лишь мелким бокс-валлахом. Вообще-то я ничего не имею против боксваллахов, знаете ли. На мой взгляд, они весьма приятные люди. Но одного только Гарфорта можно было встретить практически в любом месте, и, не стану отрицать, я испытал страшное потрясение, когда узнал, что он…

– Полукровка, – раздраженно закончил Аш. – Да, я знаю. И не понимаю, какое дело до этого вам или еще кому-либо, так что можете не продолжать.

– Он полукровка? Я и не знал. Вы уверены? С виду он не походил на полукровку.

– Тогда о чем, собственно, вы говорите? – осведомился Аш, злясь на себя за то, что выдал тайну Джорджа человеку, который явно ничего не знал, а теперь непременно начнет трепать языком.

– О Гарфорте, разумеется. Он застрелился сегодня днем.

– Что?! – У Аша пресекся голос. – Нет, не может быть!

– Чистая правда, увы. Я не знаю, что он там натворил, но, похоже, несколько человек оскорбительно обошлись с ним в клубе вчера вечером. А сегодня утром он получил несколько писем, отменяющих приглашения, уже принятые им, – и вот около полудня он купил в лавке две бутылки бренди, выпил обе, а потом пустил себе пулю в висок, бедняга. Мне сообщил об этом Билли Кардок, который столкнулся с доктором, выходившим из бунгало фирмы. Он сказал, что никто понятия не имеет, почему Гарфорт сделал это.

– Я знаю, – прошептал Аш с посеревшим от потрясения лицом. – Джордж спросил меня, что бы я сделал на его месте, и я ответил… я ответил… – Он содрогнулся всем телом и, прогнав прочь невыносимую мысль, громко сказал: – Это из-за Белинды. Из-за Белинды и всех этих узколобых, нетерпимых снобов, которые всячески привечали Джорджа, пока считали, что его бабушка была графиней, и стали оскорблять и унижать, когда узнали, что она была всего лишь базарной торговкой из Агры. Да чтоб…

Заключительная часть тихо произнесенной фразы прозвучала на местном наречии и, к счастью, осталась непонятной для молодого мистера Кук-Коллиса, но крайняя непристойность исполненных злобы слов ошеломила кхидматгара, от неожиданности уронившего коробку сигар, и вызвала протест со стороны шокированного майора, оказавшегося в пределах слышимости.

– Послушайте, – возмутился майор. – В офицерском собрании недопустимо выражаться подобным образом, Аштон. Если вам угодно сквернословить, будьте любезны делать это в другом месте.

– Не беспокойтесь, – сказал Аш обманчиво спокойным тоном. – Я уже ухожу.

Он поднял стакан, словно чокаясь, единым духом осушил его, потом швырнул через плечо, как делали в прежнее время, когда в некоторых полках существовал обычай разбивать бокалы после тоста за здоровье молодой королевы. Звон разбитого стекла заставил всех присутствующих разом умолкнуть, и в наступившей тишине Аш круто повернулся и вышел прочь.

– Молодой болван, – бесстрастно заметил майор. – Надо будет пробрать парня завтра утром.

Но к утру Аш исчез.

Постель в его комнате имела такой вид, будто в нее не ложились ночью, а часовой, заступивший на пост в полночь, доложил, что Пелам-сахиб покинул крепость вскоре после означенного часа, сославшись на бессонницу и желание немного прогуляться. Он был одет в поштину и патханские штаны и, насколько часовой помнил, шел с пустыми руками. Лошади Аша по-прежнему стояли в конюшне, и Ала Яр, допрошенный начальником строевого отдела, сказал, что кроме поштины, пары чаплей и незначительной суммы денег из комнаты пропали только патханский костюм и афганский нож, который сахиб всегда держал в запертой шкатулке на буфете. Шкатулка находилась не на обычном своем месте, когда Ала Яр утром принес своему сахибу чота хазри[29], а стояла на полу, открытая и пустая. Что касается денег, то речь шла всего о нескольких рупиях, и было очевидно, что они не украдены, так как золотые запонки сахиба и серебряные гребенки лежали на туалетном столике, на самом виду. По мнению Ала Яра, сахиб, чем-то встревоженный, взял увольнительную и последовал за отцом рисалдара Авал-шаха и джамадара Зарин-хана, который навещал сыновей и накануне вечером отбыл обратно в свою деревню.