– Я бы премного порадовался такой новости, – вздохнул Кака-джи, – если бы мы могли хоть что-нибудь сказать ране. Но что еще можно сказать?

– Очень многое, что следовало бы сказать давным-давно, – коротко ответил Аш. – И я надеюсь, состояние здоровья позволит вам присоединиться к нам завтра, чтобы вы тоже могли все услышать.

Они все присоединились к нему – не только Кака-джи, но и все, кто присутствовал на первом дурбаре. На сей раз они попросили позволения прибыть в городской дворец ближе к вечеру. Они отправились туда во всем блеске лучших своих нарядов и в сопровождении тридцати копьеносцев в роскошном обмундировании. И хотя термометр в палатке по-прежнему показывал сорок три градуса, сам Аш облачился в самую полную парадную форму, чтобы проехать со спутниками по нестерпимой жаре в Рунг-Махал, где делегацию встретил мелкий дворцовый чиновник и провел в зал для публичных аудиенций. Здесь, как и в первый раз, гостей ждал весь двор, рассевшись тесными рядами между расписных арок.

Сегодня наружные арки с наветренной стороны были завешены куску сами, а с противоположной – тростниковыми чиками, которые, способствуя понижению температуры воздуха почти до прохлады, погружали Диван-и-Ам в тенистый сумрак, казавшийся еще гуще после яркого солнца снаружи. Но даже в этом сплетении теней и света Аш различил на лицах всех присутствующих самодовольно-выжидательное выражение, порой с оттенком презрения, и сразу понял, что все они с уверенностью рассчитывают стать свидетелями публичного унижения каридкотских эмиссаров и глупого молодого сахиба, выступающего от их лица, и восхититься ловкостью, с какой хитрый правитель Бхитхора разыграл свои карты и одурачил злополучных гостей. Какая жалость, сардонически подумал Аш, что им придется разочароваться и в том и в другом отношении. Он пренебрег любезными приветствиями, комплиментами и неискренними изъявлениями взаимного уважения и расположения, которые занимали уйму времени, и сразу приступил к делу.

– Я заметил, – сказал Аш, обращаясь к ране тоном, какого никто из присутствующих еще ни разу от него не слышал, – что ваше высочество сочли нужным ввести войска в три форта, господствующие над долиной. По этой причине я попросил о встрече с целью уведомить вас на публичном дурбаре, что, если хотя бы одна пушка выстрелит, ваше княжество будет захвачено правительством Индии, а сами вы будете низвергнуты и отправлены в пожизненную ссылку. Я хочу также уведомить вас, что намерен свернуть лагерь и возвратиться на наше первое место стоянки, за пределами долины, где мы останемся до тех пор, покуда вы не выразите готовность заключить соглашение. На наших условиях. Это все, что я хотел сказать.

Аш сам удивился мрачной уверенности своего голоса, ибо во рту у него пересохло от волнения и на самом деле он сильно сомневался, что правительство пожелает предпринять подобные действия – или вообще оказать хоть какую-то поддержку. Скорее всего, подумал он, ему объявят выговор за несанкционированные угрозы от имени правительства и «превышение полномочий». Но с другой стороны, присутствующие этого не узнают. У визиря отвалилась челюсть, а на ошеломленное лицо раны стоило посмотреть. Внезапно показалось, будто у всех до единого мужчин, сидящих сомкнутыми рядами, перехватило дыхание и они не могут ни вдохнуть, ни выдохнуть: хотя ветер по-прежнему жалобно подвывал, пролетая сквозь кускусы, и раскачивал чики с раздражающе монотонным стуком, ни единого звука больше не слышалось под расписными сводами. Аш осознал, что в данный момент любые дальнейшие разговоры лишь ослабят произведенное его угрозой впечатление, а потому, не дав ране времени ответить, он резким кивком сделал знак своим спутникам и широким шагом вышел из Диван-и-Ама, звеня шпорами и мечом, каковой звук казался неестественно громким в гробовой тишине.

На сей раз вдогонку за ними никого не послали, и никаких попыток задержать их не последовало. Эскорт и лошади ждали в полной готовности, и они вскочили в седло без всяких прощальных слов, с дробным топотом выехали из наружного двора и двинулись обратно по улицам Бхитхора, наводненным горожанами, вышедшими прогуляться вечерком.

Кака-джи заговорил первым, но только когда они благополучно миновали городские ворота и направились по долине лицом к закатному солнцу, и даже при этом он понизил голос, словно опасаясь посторонних ушей.

– Это правда, сахиб? Сиркар действительно низложит рану, если он использует против нас свои пушки?

– Не знаю, – признался Аш с кривой усмешкой. – По идее, они должны поступить именно так. Но вообще-то трудно сказать, каким образом им представят дело, – многие ли из нас останутся в живых, чтобы поведать правду? Однако сейчас значение имеет лишь одно: поверил ли сам рана, что они так поступят. А это мы узнаем, как только снимемся с места.

– Значит, вы намерены сняться с места? – спросил Мулрадж. – Когда?

– Сейчас же. Безотлагательно. Пока во дворце еще боятся, что я говорил чистую правду. Нам необходимо до восхода солнца покинуть долину и оказаться вне досягаемости для фортов.

– Но не слишком ли это рискованно? – с тревогой возразил Кака-джи. – А вдруг они откроют огонь, когда увидят, что мы собираемся уходить?

– Они не сделают этого, пока у них остаются хоть какие-то сомнения относительно возможной реакции правительства, – вот почему нам нельзя терять ни минуты и следует свернуть лагерь немедленно, пока они еще обсуждают ситуацию. Если риск и есть, мы должны пойти на него, – больше нам ничего не остается, кроме как сдаться и удовлетворить все требования раны. А такой вариант я не рассматриваю. Мы выступим через час.

– Двигаться ночью будет непросто, – заметил Мулрадж, щурясь на заходящее солнце. – Луны сейчас нет.

– Тем лучше. Стрелять в темноте по движущейся мишени тоже будет непросто, вдобавок существует риск уничтожить много ценностей, а также случайно убить невест.

К тому времени как они достигли лагеря, половину долины уже накрыла тень и ветер стих в преддверии заката. Костры уже горели, и дым висел в недвижном воздухе подобием длинного серого газового шарфа, стелясь над долиной и касаясь горных склонов по обе стороны от нее. Солнечные лучи все еще лежали на скалистых гребнях и падали на стены ближайшего форта, превращая песчаник в полированное золото и заставляя ослепительно сверкать бронзовые пушки и мушкетные стволы.

Противоположный форт виделся всего лишь темно-фиолетовым силуэтом на фоне вечернего неба, но эта приземистая громада выглядела не менее устрашающе, и при виде нее по спине у Аша пробежали мурашки. Допустим… просто допустим, что он ошибся и что рана не поддался на блеф… Ладно, теперь уже поздно волноваться на сей счет, и, как он сказал Кака-джи, скоро они все узнают. Аш отдал приказ сворачивать лагерь и пошел переменить парадную форму на костюм, более пригодный для предстоящей работы.

До захода солнца оставалось менее полутора часов, так что мало кто нашел время поужинать, да и эти немногие лишь торопливо перекусили на ходу, ибо угроза, явленная приведенными в боевую готовность фортами, представлялась очевидной всем без исключения. Люди не меньше самого Аша рвались поскорее покинуть долину, и никто не поставил под сомнение приказ к выступлению, не выразил недовольства по поводу вынужденной спешки и сопряженных с нею трудностей. Все мужчины, женщины и дети лихорадочно взялись за дело и трудились столь усердно, что уже к наступлению сумерек первая груженая повозка двинулась в сторону ущелья, предводительствуемая отборным кавалерийским отрядом.

К полуночи замыкающий отряд длинной колонны вышел из долины, оставив костры горящими. Аш отдал приказ не тушить костры, чтобы наблюдатели в фортах не сумели понять, сколько человек покинуло долину, а сколько осталось. Участникам марша запретили зажигать фонари, и при тусклом свете звезд их было почти не видно сверху: клубы пыли, вздымаемые устало бредущими людьми и превращающие поход в сущую муку, служили наилучшей маскировочной завесой из всех возможных и не позволяли наблюдателям определить численность колонны.

Ашу, ехавшему в самой гуще толпы, производимый ими шум казался ужасно громким. Хотя все хранили молчание (разве только изредка понукали животных, да и то приглушенным голосом), движение колонны сопровождалось многими другими звуками, избежать которых не представлялось возможным: скрип колес, щелканье кнутов, тяжелая поступь бесчисленных ног, стук копыт, позвякивание уздечек, детский плач, мычание коров, блеянье овец, храп лошадей, трубное гудение слонов, не говоря уже о непрестанном лае своры бродячих собак, прибившихся к лагерю и решительно не желавших отставать.

Аш утешался мыслью, что, сколь бы оглушительными ни казались звуки, с расстояния полумили даже такой шум наверняка неразличим, и вообще он с самого начала не собирался скрывать от людей раны тот факт, что лагерь будет перемещен на другое место стоянки. Он сам во всеуслышание объявил о своем намерении. Но он хотел оставить бхитхорцев в неведении насчет количества времени, которое потребуется на данную операцию. Если они недооценивают возможную скорость действий противной стороны и рассчитывают поутру застать по меньшей мере две трети каридкотцев по-прежнему в долине, они воздержатся от решительных действий сегодня ночью. Самая опасная часть предприятия – проход через узкое ущелье, там движение неизбежно замедлится, а форт, охраняющий выход из долины, нависает прямо над ним. Аш спросил себя, скоро ли они достигнут ущелья и прошел ли уже через него небольшой отряд, поставленный Мулраджем в голове колонны. И где Джули…

Он видел, как отъезжает рутх, окруженный тройным кольцом вооруженных стражников и сопровождаемый двумя группами кавалеристов, одна из которых держалась впереди, другая позади. Вслед за ним тронулись с места крытые повозки с придворными дамами, служанками и личными вещами невест. Мулрадж и Кака-джи ехали рядом с рутхом, а Джхоти путешествовал с сестрами. Аш разглядел в дымном свете фонаря возбужденное лицо мальчика, когда тот залезал в рутх, но невест увидел мельком – две закутанные в чадру фигуры, неотличимые от всех прочих женщин; если бы одна из них не была выше другой, он бы даже не понял, кто из них Джули. В следующий миг кольцо стражников сомкнулось вокруг них, и рутх тряско покатил в темноту, а Аш даже не имел возможности держаться поблизости от него. Самое большее, что он мог сделать, это принять меры к тому, чтобы в случае, если форты откроют огонь или дело дойдет до схватки (а она начнется, если солдаты раны попытаются перекрыть дорогу через ущелье), Мулрадж с небольшим отрядом конников вывел из гущи боя Джули, Шушилу и Джхоти, а потом, повернув назад, попытался найти путь из долины через горы. Сам же он останется, чтобы прикрыть их отход, а утром разобраться с раной.