Они ничего не говорили и не прикасались друг к другу. Они просто смотрели долгим и жадным взглядом – так, словно им достаточно одного этого и никого больше нет в палатке, да и во всем мире. И на лицах у обоих явственно читалось выражение, которое делало излишними любые речи, ибо никакие слова, никакие действия – даже самые страстные объятия – не могли бы выразить любовь столь ясно.

Кака-джи перевел дух и попытался подняться на ноги, движимый смутным побуждением броситься вперед, встать между ними и разрушить чары. Но ноги отказывались повиноваться, и он против своей воли остался сидеть на прежнем месте, холодея от смятения, способный лишь ошеломленно таращиться, не веря своим глазам, и – когда сахиб наконец заговорил – с ужасом слушать, не веря своим ушам.

– Так не пойдет, любимая моя, – тихо сказал Аш. – Ты не можешь выйти замуж за него. Даже если бы это было безопасно для тебя после столь долгого промедления… а на сей счет ты меня еще не известила. Это было бы безопасно?

Анджули не сделала вида, будто не поняла его. Она молча кивнула, но в незначительном этом жесте было столько безысходного отчаяния, что Аш устыдился чувства облегчения, захлестнувшего его душу.

– Мне очень жаль, – проговорил он сдавленным голосом.

Слова прозвучали сухо и невыразительно.

– Мне тоже, – прошептала Анджули. – Так жаль, что не сказать словами. – Губы у нее затряслись, и она с видимым усилием справилась с дрожью, а потом опустила голову, так что на рот и подбородок легла тень. – Ты… ты поэтому хотел меня видеть?

– Отчасти. Но есть еще одно. Он не хочет жениться на тебе, сердце мое. Он согласился взять тебя единственно потому, что не получил бы Шушилу на любых других условиях, и потому, что твой брат заплатил ему большие деньги за согласие вступить с тобой в брак и не потребовал выкупа за тебя.

– Я знаю… – Джули говорила так же тихо, как он. – Я знала это с самого начала. От занана почти ничего нельзя утаить.

– И тебя это нисколько не задело?

Она подняла голову и посмотрела на него сухими глазами, но ее прелестный рот страдальчески кривился.

– Немножко. Но какое это имеет значение? Ты же знаешь, что мне не дали права выбора. А даже если бы и дали, я все равно поехала бы.

– Ради Шу-шу. Да, знаю. Но теперь рана говорит, что компенсация, полученная от твоего брата за брак с тобой, недостаточно велика и что, если ему не заплатят почти втрое больше, он на тебе не женится.

Глаза Анджули расширились, она схватилась рукой за горло, но не произнесла ни слова, и Аш резко сказал:

– У нас нет таких денег, а даже если бы и были, я не смог бы распорядиться столь крупной суммой без приказа твоего брата, который, насколько я понимаю, категорически откажется ее выплатить – и правильно сделает. Однако он вряд ли потребует возвращения обеих своих сестер. Путешествие обошлось так дорого, что, боюсь, по зрелом размышлении он решит, что будет благоразумнее проглотить оскорбление и позволить ране жениться на Шушиле.

– А… а что будет со мной? – шепотом спросила Джули.

– Тебя отправят обратно в Каридкот. Но без приданого, которое рана, безусловно, изымет в качестве компенсации за потерю невесты, совершенно ему не нужной.

– Но… но он не может поступить так, – выдохнула Анджули. – Это противно нашим законам.

– Каким законам? Здесь, в Бхитхоре, законы устанавливает рана.

– Я говорю о законах Ману, которым даже он должен подчиняться, будучи индусом. В законах говорится, что драгоценности невесты являются ее истри-дханом[59] и не могут быть отняты у нее. Ману написал: «Украшения, носимые женщинами при жизни супруга, наследник последнего не вправе присвоить. Тот же, кто присвоит оные, станет парией».

– Но ты ране не жена, а потому ему нет нужды считаться с этим законом. И он не посчитается, – угрюмо промолвил Аш.

– Но… я не могу вернуться обратно. Ты знаешь… Я не могу оставить Шу-шу.

– У тебя не будет выбора.

– Неправда! – Анджули возвысила голос, отступила на шаг и, задыхаясь, проговорила: – Рана может отказаться жениться на мне, но он позволит мне остаться и заботиться о Шу-шу – в качестве служанки или айи. Если он заберет мое приданое, оно, безусловно, с лихвой окупит мое скромное пропитание, даже если я доживу до глубокой старости. Когда он поймет, что без меня его жена зачахнет и умрет, он охотно оставит меня здесь. Нанду же, я точно знаю, не желает моего возвращения, ибо кто пожелает взять в жены женщину, отвергнутую раной Бхитхора?

– Такой человек есть, – тихо сказал Аш.

Лицо Анджули сморщилось, точно у маленького ребенка, готового заплакать от боли, и она резко отвернулась и сдавленно прошептала:

– Я знаю… Но это невозможно, а потому… любому, кто спросит, ты скажешь, что я не вернусь в Каридкот и что никто не заставит меня вернуться. И что если я не могу остаться в Бхитхоре в качестве второй жены раны, то останусь в качестве служанки моей сестры. Больше мне нечего сказать. Разве что… поблагодарить тебя за предупреждение и за все…

Голос у нее пресекся, она беспомощно потрясла головой – этот жест вызывал больше жалости, чем любые слова, – и дрожащими руками накинула покрывало обратно на лицо.

На несколько мгновений, которых как раз хватило, чтобы слезы подступили к ее глазам и пролились, Аш заколебался. Потом он схватил Джули за плечи, развернул к себе лицом и резко откинул покрывало. При виде ее мокрых щек сердце у него мучительно сжалось, и он заговорил более яростно, чем собирался:

– Не валяй дурака, Джули! Неужели ты думаешь, что он не будет спать с тобой, если ты останешься здесь в качестве служанки Шу-шу, а не жены? Конечно будет. Как только ты окажешься под кровом раны, ты станешь его собственностью, как если бы ты вышла за него замуж, но у тебя не будет статуса рани, да и вообще никакого статуса. Он получит возможность делать с тобой все, что захочет, и, насколько я успел его узнать, он наверняка станет тешить свое тщеславие, используя в качестве наложницы дочь махараджи, которую отказался взять в жены. Разве ты не понимаешь, что твое положение будет невыносимым?

– Оно часто таким было, – ответила Анджули, овладев собой. – Однако я с ним мирилась. И сумею смириться снова. Но Шу-шу…

– Да к черту Шу-шу! – в бешенстве перебил Аш. Он стиснул пальцы крепче и тряхнул девушку за плечи так, что у нее лязгнули зубы. – Это бесполезно, Джули. Я не отпущу тебя. Я думал, что смогу, но тогда я еще не видел раны. Ты не знаешь, что он собой представляет. Он старый. Старый! О, возможно, не годами, но во всех прочих отношениях: телом, лицом и черной душой. Он весь прогнил в пороке. Ты не можешь сойтись с таким существом – с отвратительной, бессердечной, лысой обезьяной, напрочь лишенной чести и совести. Или ты хочешь производить на свет монстров? Ибо именно их ты будешь рожать – уродливых монстров, и к тому же ублюдков. Ты не можешь пойти на такой риск.

Гримаса боли исказила мокрое от слез лицо Анджули, но голос ее звучал тихо, ровно и непреклонно:

– Я должна. Ты знаешь почему. Даже если ты прав насчет тщеславия раны, он наверняка удовольствуется возможностью обращаться со мной как со служанкой, не трудясь использовать меня в качестве наложницы, и моя жизнь будет не так уж несчастна. По крайней мере, здесь я буду полезна сестре, а в Каридкоте меня не ждет ничего, кроме позора и горя. Нанду изольет на меня даже больший гнев, чем на всех остальных, кто туда вернется.

– Ты говоришь так, словно у тебя нет выбора, – сказал Аш. – Но ведь выбор есть, и ты это знаешь. О любимая моя… радость моего сердца… – Голос у него пресекся. – Уедем вместе. Мы можем быть счастливы, а здесь тебя не ждет ничего. Ничего, кроме рабского служения и унижения, и… Нет, молчи: я знаю, что Шушила останется здесь, но я уже говорил тебе, что ты заблуждаешься насчет нее. Она всего лишь испорченная девчонка, которая давно усвоила, что слезами и истериками можно добиться почти всего, а потому использует их в качестве оружия, эгоистично и безжалостно, для достижения собственных целей. Спустя какое-то время она перестанет в тебе нуждаться или даже скучать по тебе – когда станет рани Бхитхора, окруженной толпой служанок, готовых выполнить любое ее пожелание, или когда нарожает детей, чтобы любить, баловать и развлекать их. Но как насчет меня? Ведь я не могу жить без тебя… Ты нужна не одной только Шу-шу, сердце мое. Ты нужна и мне тоже… гораздо больше, чем ей. О Джули…

Слезы градом катились по щекам Анджули, застилая глаза, подступая тугим комом к горлу, и несколько мгновений она не могла вымолвить ни слова. Но она потрясла головой и через несколько мгновений прошептала прерывающимся голосом:

– Ты говорил мне это прежде, и тогда я сказала… я сказала, что ты сильный, а Шушила слабая, и потому я не вправе предать ее. А если рана действительно такой, как ты говоришь, значит, ей придется совсем плохо. Ты знаешь, что я люблю тебя… больше всех на свете… больше жизни… Но я люблю и ее тоже, и ты ошибаешься, когда говоришь, что она не нуждается во мне. Она всегда во мне нуждалась. А сейчас я нужна ей больше, чем когда-либо… И потому я не могу… не могу…

Голос снова изменил Анджули, и внезапно Аш с безумным, леденящим душу отчаянием осознал, что он получил бы больше шансов, если бы солгал, если бы заставил ее поверить, что рана красив и обаятелен и что Шу-шу непременно влюбится в него до безумия и будет чувствовать себя гораздо лучше без докучливой сводной сестры, присутствующей в качестве третьего лишнего в их счастливой совместной жизни. Когда бы Джули поверила, может статься, она сдалась бы на уговоры. Но правда сыграла роковую роль, показав ей со всей ясностью, какая судьба уготована Шушиле, лишенной возможности бежать. И для Джули этого оказалось достаточно, чтобы укрепиться в своей решимости, окончательно и бесповоротно увериться в необходимости остаться и всеми силами поддерживать, утешать и ободрять испуганную маленькую сестру, которой суждено выйти замуж за монстра. Он должен был предвидеть такую реакцию, но не предвидел…