Тихое постукивание возвестило о прибытии молодого дикобраза, привлеченного запахом несвежей крови. Обнюхав тряпку и убедившись в ее несъедобности, зверек проворно убежал, негодующе треща иглами. Где-то вдали шакалья стая разразилась воем и тявканьем, эхо прокатилось по равнине и стихло на скорбной протяжной ноте, а вскоре послышался шелест травы и легкий топот – то гиена вприпрыжку пробежала мимо, направляясь к лагерю, чтобы поживиться объедками. Но по-прежнему ни один звук не свидетельствовал о приближении человека, и Аш потянулся, разминая затекшую спину и мечтая о сигарете. При ярком лунном счете короткая вспышка спички будет почти незаметна, а огонек сигареты он легко сможет прикрывать ладонью. Но нет, зажигать сигарету нельзя: безветренной ночью запах табачного дыма распространяется слишком далеко, Биджу Рам учует его и получит предупреждение об опасности.

Аш устало зевнул, сомкнул веки и, должно быть, задремал на несколько минут. А когда он снова открыл глаза, легкий изменчивый ветерок колебал высокую траву с шелестом, похожим на шепот отдаленного прибоя на галечном берегу. И Биджу Рам стоял в широком пятне лунного света меньше чем в десяти ярдах от него…

В первый момент Аш решил, что его укрытие обнаружено: казалось, Биджу Рам смотрит на него в упор. Но потом его взгляд скользнул мимо. Он стоял у пальмы и озирался вокруг, поглядывая в сторону лагеря и, очевидно, вычисляя точный путь, которым он и остальные проследовали вчера днем. Он явно не подозревал, что попал в западню и кто-то наблюдает за ним, ибо не пытался спрятаться, а стоял на открытом месте, в полурасстегнутом кафтане, подставляя прохладному ветерку голую мясистую грудь.

Вскоре Биджу Рам, глядя себе под ноги, двинулся вперед между разбросанными там и сям пучками травы, достигающей колен, и островками высокой пампасной травы. Пару раз он наклонился, пристально всматриваясь в тени и шаря в них тяжелой, окованной серебром тростью, а один раз стремительно нагнулся и подобрал что-то, но сразу же отбросил с явным отвращением и на миг остановился, чтобы вытереть пальцы о рукав кафтана.

Он находился в нескольких футах от Аша, когда увидел вещь, которую искал, и испустил громкий удовлетворенный вздох, перекрывший даже шелест травы. Довольно долго он стоял совершенно неподвижно, пристально глядя на лоскут ткани широко раскрытыми глазами, а потом бросился к нему, выронив трость, подхватил с земли и принялся мять дрожащими руками.

Невольно вырвавшийся у него смешок свидетельствовал, что Биджу Рам нащупал в складках ткани маленький твердый предмет. Он разорвал потайной карман в такой лихорадочной спешке, что серьга выкатилась оттуда и упала к его ногам.

Бриллианты на тонкой золотой оправе засверкали холодным блеском. Черная жемчужина лежала на белом песке каплей сияющей тьмы, прекрасная и чудесная, словно вбирающая и источающая лунный свет. Глядя на нее, Биджу Рам снова рассмеялся – знакомым хихикающим смехом, который всегда выражал скорее злорадство, нежели искреннее веселье и в котором теперь явственно слышались торжествующие нотки.

Слишком поглощенный поисками пропавшей драгоценности, он не почувствовал близкого присутствия человека, а наклонившись за жемчужиной, не осознал, что, хотя ветер стих так же неожиданно, как поднялся, трава продолжает шелестеть. И когда он заметил мелькнувшую тень, было уже слишком поздно.

Сильные пальцы сомкнулись на его запястье подобием стального капкана и вывернули руку с такой яростью, что он вскрикнул от боли и уронил жемчужину обратно в пыль.

Аш поднял серьгу, положил в карман и, разжав хватку, отступил на шаг.

Биджу Рам, чрезвычайно хитрый и находчивый, обладал способностью молниеносно соображать и моментально претворять мысли в действия. Но на сей раз он был застигнут врасплох (ибо полагал себя в полной безопасности) и от потрясения, вызванного внезапным появлением Аша, выпалил неосторожно:

– Сахиб! Что… что вы здесь делаете?.. Я не знал… Я пришел, чтобы… э-э… найти безделушку, которую… обронил нынче утром. Отдайте ее мне, сахиб. Она моя.

– Вот как? – мрачно спросил Аш. – Следовательно, кафтан, в котором она хранилась, тоже принадлежит вам. И это означает, что вы дважды, по моим сведениям, пытались убить меня.

– Убить вас? – Биджу Рам овладел собой, и теперь его лицо и голос выражали глубокое недоумение. – Я не понимаю, сахиб. Какой кафтан?

– Вот этот. – Аш дотронулся носком башмака до лоскута ткани. – Вы оставили слишком большой кусок от него в моих руках, когда скрылись после неудачной попытки убить меня. А позже вы обшарили мою палатку в его поисках, поскольку, в отличие от меня, знали, что содержится в потайном кармане. Но прошлой ночью я тоже узнал, а потому выбросил лоскут здесь, не сомневаясь, что вы за ним вернетесь. Я наблюдал за вами, когда вы искали, и видел, как вы вынули оттуда жемчужину, так что вам не нужно попусту тратить слова, делая вид, будто вы не понимаете, о чем я говорю, или будто кафтан принадлежит не вам.

На лице Биджу Рама на миг отразилось смешанное чувство ярости, страха, неуверенности и опаски, которое сменилось выражением шутливой укоризны, когда он улыбнулся, развел руками со смиренным видом и промолвил:

– Вижу, придется рассказать вам все.

– Отлично, – сказал Аш, удивленный столь быстрой капитуляцией.

– Я бы давно рассказал, сахиб, если бы предполагал, что вы заподозрите меня. Но такая мысль не приходила мне в голову, а потому, когда мой слуга Карам во всем признался и я узнал, что никто серьезно не пострадал и никаких жалоб не последовало, я по глупости согласился не выдавать его – хотя не думайте, что я не наказал парня. Уверяю вас, я наказал, и самым суровым образом. Но Карам сказал мне – а я поверил, – что он вовсе не собирался похищать винтовку, а хотел только взять на время, чтобы подстрелить кала хиррену, черную антилопу, которая выходит пастись по ночам, ведь в нашем лагере есть люди, употребляющие в пищу мясо и готовые хорошо заплатить за него. Он хотел вернуть винтовку на место, прежде чем ее хватятся, но в темноте принял сахиба за антилопу и выстрелил, а обнаружив ошибку, пришел в совершенный ужас: по его словам, пока вы не набросились на него, он думал, что убил вас. А когда Карам наконец убежал от вас, выронив винтовку и оставив кусок кафтана в ваших руках, он ничего не рассказал о случившемся и выдал свои синяки и ссадины за последствия падения. Я сам никогда не узнал бы об этом, если бы за день до прискорбного происшествия не отдал слуге свой старый кафтан, забыв про серьгу, оставленную в одном из карманов, а когда я сообразил, что к чему, и потребовал кафтан обратно, вот тогда-то он и признался во всем. Сахиб, вообразите себе мой ужас!

Он выжидательно умолк, но Аш не проронил ни слова, и тогда Биджу Рам глубоко вздохнул и потряс головой, словно вспоминая тот момент.

– Мне следовало тотчас же притащить Карама к вам, я знаю, – великодушно признал он. – Но он слезно молил меня о милосердии, а поскольку вы, сахиб, не сообщили о случившемся и, по счастью, не пострадали, я внял мольбам бедняги и не нашел в себе сил разоблачить его. Он обещал мне также найти и вернуть мою серьгу, но если бы я знал, что он станет обшаривать вашу палатку или что вы признаете в кафтане мою собственность и заподозрите во мне злоумышленника, я бы сразу пришел к вам и выложил всю правду – тогда вы вернули бы мне серьгу, и все было бы хорошо. Я виноват, признаю: я был слишком снисходителен к своему слуге-шельмецу и за это прошу у вас прощения. Но будь вы на моем месте и соверши проступок один из ваших слуг, разве вы поступили бы иначе? Нет, я уверен! А теперь, сахиб, когда я все рассказал вам, разрешите мне вернуться в лагерь. Завтра мой слуга – бадмаш предстанет перед вами, чтобы полностью признать свою вину и принять от вас такое наказание, какое вы сочтете нужным ему определить. Это я могу вам обещать.

– Нисколько не сомневаюсь, – сухо сказал Аш. – Не сомневаюсь и в том, что завтра он слово в слово повторит вашу историю – просто не осмелится поступить иначе. Полагаю также, вы щедро наградите парня за согласие выступить в роли козла отпущения.

– Сахиб несправедлив ко мне, – возразил Биджу Рам, глубоко оскорбленный. – Я рассказал чистую правду. Более того, многие могут подтвердить, что я не покидал свою палатку той ночью и…

– И что на следующее утро на вашем лице не было никаких синяков и ссадин, – закончил за него Аш. – Разумеется. Хотя, помнится мне, я слышал обратное. Впрочем, неважно: даже если это обратное будет доказано, я уверен, вы со своими друзьями придумаете какую-нибудь правдоподобную историю, объясняющую происхождение травм. Ладно. Похоже, вы можете представить множество свидетелей, которые клятвенно заверят правдивость ваших слов. Что ж, давайте допустим, что не вы, а один из ваших слуг похитил мою винтовку и пытался застрелить меня из нее, по случайному стечению обстоятельств одетый той ночью в старый кафтан, который вы щедро подарили ему всего за день до происшествия. Но что насчет серьги? У вас есть свидетели, способные подтвердить, что она действительно принадлежит вам?

В ярком лунном свете Аш увидел, как глаза Биджу Рама вдруг испуганно расширились, и убедился в правильности своего предположения: никто не знал про жемчужину и она никогда не носилась в ухе. Признаться в обладании ею значило бы подвергнуться опасности шантажа, если не убийства. Даже по прошествии многих лет все еще остались люди, которые сразу опознают серьгу и вспомнят, что исчезновение ее владельца так и не получило удовлетворительного объяснения. Биджу Рам может подкупом или угрозами заставить любое количество людей дать ложные показания, но он не рискнет представить черную жемчужину на всеобщее обозрение или попытаться подкупить кого-нибудь – даже самого продажного из своих сообщников, – чтобы тот подтвердил его право собственности на драгоценность.