Буров не ошибся.

– Александра Николаевна просила сказать вам спасибо. Она просила пэрэдать, что ничего нэ нужно. Она справилась сама. Она просила пожэлать здоровья вашей дочери. Пакет можете выбросить, он больше нэ имеет цэнности.

– Как… не имеет? – растерянно переспросил Буров. – Это же… Абрек, подождите! Постойте, не кладите трубку! Где… Александра Николаевна?

– Она просила попрощаться с вами. Она улэтает.

– Куда?!

– Домой.

– В Италию?

– Нэ могу знать.

– Абрек, это неправда, вы знаете, – как можно жестче сказал Буров, отчетливо понимая всю бессмысленность этой жесткости. – Мне очень нужно поговорить с ней.

– Вы нэ успеете. Регистрация уже началась.

– Значит, есть еще два часа. Они ведь есть, Абрек, да? Вы в Шереметьеве?

Некоторое время трубка молчала. Буров сжимал ее в ладони, чувствуя, как слипаются от пота пальцы. Наконец Абрек без всяких интонаций сказал:

– Да, – и отключился. Через несколько минут Буров мчался вниз по лестнице с плащом в одной руке и ключами от машины – в другой. Вылетев в пустой, еще сумеречный двор, он рывком открыл дверь «Ауди», кинул плащ на заднее сиденье, сам вскочил на переднее и, дернув ключ зажигания, выжал сцепление.

К счастью, до легендарных московских пробок было еще часа полтора. Ленинградское шоссе даже в этот ранний час пустынным не было, но, по крайней мере, Буров стоял только на светофорах. На стоянку аэропорта Шереметьево он влетел через час после звонка Абрека, судорожно думая о том, что не спросил у телохранителя Александры ни номера рейса, ни даже направления. Но телефон Абрека сохранился в его мобильном, и Буров, скача галопом к застекленному зданию аэропорта, на ходу тыкал пальцем в кнопки. Те, как назло, не нажимались или нажимались неверно. Буров понимал, что это оттого, что он волнуется, что лучше всего будет остановиться, успокоиться и, может быть, даже покурить, что он все равно успевает… но ничего этого сделать не мог.

– Владимир Алексеевич, вы куда?

Он остановился как вкопанный. Трудно было не узнать этот низкий, хрипловатый голос – после того, как он слушал его ночь напролет.

Погрязова сидела за столиком за стеклянной перегородкой кафе. Перед ней стояла чашка кофе, недоеденное пирожное. Абрек с сигаретой и таким же кофе сидел чуть поодаль. Увидев Бурова, он посмотрел на него темными непроницаемыми глазами, ничего не сказал. Александра улыбнулась:

– Владимир Алексеевич, идите к нам. Хотите кофе?

– Хочу. – Он, на ходу переводя дыхание, вошел в кафе, сел напротив женщины.

Подошедшая официантка приняла заказ.

– Александра Николаевна, что случилось? Почему этот внезапный отлет?

– Напротив. Я давно его ждала. – Погрязова улыбнулась. – Все прошло даже лучше, чем я рассчитывала.

– Вы виделись… с Жиганом?

– Да.

– Он принял ваши условия?

– У него не было вариантов. Вы смотрели фотографии?

– Да. Но… я так понял, что сфера его интересов – Бразилия.

– Не только. И не столько. У Шкипера был обширный бизнес здесь, в России. После его смерти Жиган быстро все прибрал к рукам. Если фотографии появились бы в печати и была установлена их подлинность – бизнес бы сильно пострадал, уверяю вас.

– Но… что он хотел от вас?

– Денег, – пожала плечами с некоторой брезгливостью Александра. – Завещание Шкипера…

– Да… помню. Вы – и Бьянка…

– Я в письменной форме, в присутствии нотариуса и адвокатов отказалась от всего. От своего имени и от имени девочки. Все это, конечно, шито белыми нитками, но опротестовывать эту сделку некому.

– Вы это сделали… вчера?

– Еще год назад. Когда поняла, что беременна.

– Жозе?.. – растерянно уточнил Буров, чувствуя, что разговор уходит в интимную сторону, и понимая, что сейчас его поставят на место. Но Погрязова, подумав с минуту, медленно кивнула. Помешав ложечкой остывший кофе, сказала:

– Мне не нужны были эти деньги. Из-за них Жиган убил бы и меня, и Бьянку. Это высокая цена.

– Он смог найти Бьянку?

– Нет, – она помолчала. – Надеюсь, что нет. Год назад ее увезли цыгане, и больше я о ней ничего не слышала. Вряд ли Жиган мог найти ее в таборе. Я до сих пор не знаю, правильно ли сделала… Наверное, правильно. Она вырастет у цыган. Это не так ужасно, как пишут в газетах. Знаю по себе. Она забудет и меня, и отца. И, самое главное, останется живой. А когда вырастет, ей в голову не придет… претендовать на наследство. Она даже не будет о нем знать. Выйдет замуж, будет рожать детей, и… и все у нее будет хорошо.

– Почему вы не улетели в Бразилию? – осторожно поинтересовался Буров. – Ведь Жозе ждал… ждет вас?

– Да. И я собиралась. Но, во-первых, наши доблестные спецслужбы… Я не успела сойти с самолета, а меня уже взяли в разработку. – Она поморщилась. – Господи, о чем они думали! Что такой человек, как Шкипер, будет обсуждать свой бизнес с женой?! Да я даже приблизительно с трудом могла догадаться, чем он занимается! А эти… Мне не кололи психотропы только потому, что я была беременна! А этот детектор лжи?! На меня его вешали раз пятнадцать, пока не поняли, что я не вру! Почти что год, боже мой… И, конечно, подписка о невыезде. Потом родился мой мальчик, Мануэл. – Александра улыбнулась с неожиданным торжеством. – И он уже в Италии.

– Как вам это удалось?! – поразился Буров.

– Цыганским способом. – Еще шире улыбнулась Погрязова. – Его вывезла моя сестра. Младшая, Марита. У наших детей разница в полтора месяца. Ее малыш остался здесь, у ее семьи, а моего она увезла. И теперь мне тоже пора. Эти фотографии я держала до последнего, но… Жиган дал понять, что я останусь здесь на столько, на сколько ему будет нужно. Ему, видите ли, удобнее держать меня под рукой.

– И вы… пошли ва-банк?

– Да. Вчера он узнал, что фотографии вместе с негативами уже в редакции одного из политических журналов, что статья уже пишется и в ближайшее время появится. Если, конечно, я не вылечу в Италию.

– Почему вы не обратились к адвокату? Как говорил Шкипер?

– Я хотела так и сделать. Но этого человека убили почти одновременно со Шкипером. Жиган ничего не делает наполовину.

– Но… – Буров на минуту умолк. – Александра Николаевна, в пакете не было негативов!

– Конечно, не было, – спокойно сказала она. – Вы играете в покер, Владимир Алексеевич?

– Блеф?

– Да.

– А где же эти негативы?

Погрязова не ответила. Через минуту молчания Буров вздохнул и спросил:

– Вы вернете их Жигану?

– Ни-ког-да, – отчеканила она. – Правда, я думаю, в скором времени они потеряют цену. Люди, которые сняты на них, уйдут в отставку или на пенсию. Но до этого времени мне нужно еще дожить.

– Он никогда не убьет вас, – убежденно сказал Буров. – Если вы все отдали ему – это бессмысленно. К тому же… он жив, пока живы вы. Он это знает.

– И вы тоже в это верите, Владимир Алексеевич? – без иронии спросила Александра.

– Вы подняли на ноги Машу, – мрачно ответил он. – Вы – а не бог и не врачи. После этого я поверю во что угодно.

Погрязова молча пожала плечами. Посмотрела на часы, оглянулась через плечо на Абрека. Тот кивнул. Александра поднялась.

– Мне пора, Владимир Алексеевич. Передайте привет Маше, пусть поправляется. Возьмите ее, улетите на море, пусть привыкает быть молодой и здоровой. Свяжитесь с какой-нибудь женщиной, вам это нужно. И… простите за то, что отняла у вас столько времени. Поверьте, необходимость в этом была.

– Александра Николаевна… – Буров все-таки решился взять ее за руку. Погрязова удивленно посмотрела, но руки не вырвала. Обнадеженный этим, он спросил:

– Мы увидимся когда-нибудь?

– Вряд ли, – улыбнулась она.

Буров подумал, что она права. И выпустил узкую, горячую ладонь, только сейчас почувствовав тяжелую усталость после бессонной ночи. Усталость – и опустошение. Говорить больше было не о чем.

– Прощайте, Владимир Алексеевич.

Абрек встал, пропустил Погрязову впереди себя. Вдвоем они пошли, не оглядываясь, к стойкам паспортного контроля. Буров провожал глазами фигуру Александры в темном пальто, видел, как она протягивает в окошко паспорт, как обменивается с таможенником несколькими фразами, как берет документ назад. Миг – и она уже была за стеклянной стеной. Буров ждал поворота, последнего взгляда, улыбки. Но Александра так и не обернулась.

Пора было уходить. Буров заплатил по счету, взял со стула свой плащ, а со стола – сигареты и телефон, поднялся, неловко толкнув стул. И заметил, что одновременно с ним встал человек в противоположном углу кафе. Он быстро прошел мимо Бурова, лишь мельком взглянув на него, но Владимир успел заметить знакомое, смуглое, словно сожженное солнцем лицо, узкие черные глаза и шрам над левой бровью.

Жиган задержался у паспортного контроля, но черное пальто Александры уже мелькало у стеклянного коридора, ведущего к лайнеру, и через мгновение его не стало видно. Металлический голос в последний раз объявил посадку на рейс «Москва – Рим». Жиган достал сигареты. Неприятно усмехнулся краем губ. И пошел к выходу. Чуть погодя за ним последовал и Буров.

Эпилог

Александра. Три года спустя

В декабре, во время дождей, в Баии нечем дышать. Ночью в нашем доме были открыты ставни, завешенные москитными сетками, я оставляла распахнутой настежь даже дверь, но духота оставалась почти прежней. Дети, впрочем, спали в эту жару спокойно. Мой мальчик, Ману, даже умудрялся натягивать на себя одеяло, и я во второй раз за вечер подошла убрать его, освобождая вспотевшую, курчавую головку. Тут же из соседней кроватки высунулась вторая голова – растрепанная, с нимбом черных волосенок, – и двухлетняя Мария обиженно спросила: «Мама, а я?!»

– И ты, – я подошла к ней, поправила одеяло.

Восстановив таким образом справедливость, Мария сама себе сунула в рот соску и заснула. Я с книгой в руке вернулась к зеленой лампе на столе, вокруг которой вились ночные бабочки. Мужа дома не было: час назад за ним явилось, громко крича и причитая, целое семейство из соседнего квартала: начались внеплановые роды. Для нас с Жозе это было привычным делом. Муж отодвинул тарелку с недоеденной фасолью, взял свой чемоданчик и ушел, не позволив мне проводить себя даже до калитки: лил дождь.