Я стою рядом с колесницей Кришны у ворот Хастинапура, прежде чем он отправится в путь в Дварку, и подаю ему охлаждающий напиток из кокосового молока. Я жалуюсь, что теперь мы стали видеть его все реже, и что даже когда мы жили в лесу, он приходил к нам чаще. Он сказал, что тогда мы больше в нем нуждались. Но в моем сердце он всегда будет так часто, как я пожелаю его там видеть! Когда он улыбался, в уголках его глаз проступали первые морщинки, на волосах появились первые седые пряди — мягкое напоминание о приближающейся старости. Все это подарила ему война, в которую он позволил себя втянуть по дружбе. Любовь пылала во мне огнем, хотя я и изображала некое раздражение. «В следующий раз не пропадай так надолго», — сказала я ему, а он ответил, что придет тогда, когда я этого совсем не жду. Я смотрела, как он уезжает. Зимнее солнце покрывало мои плечи мягкой вуалью света. Если бы в тот момент кто-нибудь спросил бы меня, чего я хочу, я бы однозначно ответила: «Ничего!»

Тогда я не знала, что провожаю его в последний раз.

Остальные воспоминания кружились в моей голове, как опавшие листья. В них не было никакой хронологии: вот я играю во дворе отцовского дворца, потная и вся в слезах гоняюсь за ускользающей от меня бабочкой, пока Кришна не поймал ее рукой. Она села на его ладонь, и он молча передал ее мне. И я, понимая что-то явно недоступное в мои годы, не стала ее ловить, а лишь нежно погладила по желтым крылышкам.

Вот еще одно воспоминание: мы в Индрапрастхе, в нашем большом зале, когда Кришна делал вид, что читает линии на моей ладони и ладони моего мужа. Когда речь зашла обо мне, он снова стал шутить и изрек пророчество о том, что у меня будет сто пятьдесят детей.

А вот я сама готовлю ему еду, отправив с кухни многочисленных слуг, чего я не делала ни для одного из моих мужей. А Кришна еще начал в шутку жаловаться, что блюда пересолены. Я вспомнила, как показывала ему наш сад — самый лучший сад на свете, в котором можно встретить все растения, кроме париджата — его я так и не смогла найти. Он засмеялся и протянул мне руку, сжатую в кулак, когда я разжала его пальцы, то увидела маленькое семечко. Я обязательно посажу его, и париджат разрастется в целую рощу.

А вот более мрачное воспоминание: после своей свадьбы я шла из Кампилии в Хастинапур. Я боялась оставить позади все то, что так долго меня раздражало, как будто я шла в тюрьму. Мне предстояло сменить своего обожаемого брата на мужей, которые были абсолютно чужими для меня. Кришна взял меня за руку, таким, кажется, привычным жестом, которого он никогда не делал, и повел к колеснице Юдхиштхиры. Он подбадривает меня, говоря, что меня ждет большое приключение, и я верю, что так все и будет.

А вот, годы спустя, мы сидим, погруженные во мрак, после того, как Шишупала пролил кровь во время раджасуи. Кришна не давал нам грустить. Он хлопал в ладоши и велел слугам принести лампы, много ламп. Он уверял, что говорил с моим мужем точно так же, как говорит сейчас со мной, и тот сказал ему, что он сам взял на себя вину за эту смерть. И что мы должны вести себя с достоинством, так как если проклятию и суждено было обрушиться на кого-то, то только на него.

Вот еще одно воспоминание, которое давно ко мне не приходило.

Однажды, в год изгнания, я стояла на безлюдном балконе дворца королевы Судешны. Я убежала туда на секунду, чтобы отдохнуть от ее постоянных требований и безумных глаз Кичаки, раздевающих меня все больше и больше с каждым днем. Я не видела своих мужей уже давно, что повергало меня в крайнее отчаянье. Еще ни один месяц мне предстояло прожить так, одинокой изгнанницей. Отчаяние разливалось в моем сердце, как чернила по белому листу бумаги. Я решила, что все эти мучения были посланы мне в наказание, ведь в глубине души я была неверна своим мужьям. Может, нужно было тогда сброситься с балкона, чтобы все закончилось проще? Это была бы совсем незначительная потеря. Мои мужья оплакали бы меня, а когда годы нашего изгнания завершились, они бы забыли печали и занялись претворением в жизнь своего предназначения.

Балкон выходил на узкую улочку, обычно заполненную купцами и слугами, спешащими из одного дома в другой. Но тогда я заметила на ней всадников в незнакомых одеждах. Возможно, они просто заблудились, но я все же прикрыла лицо, как это делали все местные женщины. Мне не хотелось, чтобы меня беспокоили. Они спорили о маршруте и не заметили меня, а я услышала в их речи знакомый акцент, свойственный жителям моего города. Ностальгия охватила меня. Я слушала всадников и боролась с порывом поприветствовать их. Они уже почти проехали мимо, когда последний участник процессии посмотрел на меня — это был Кришна!

Это было невозможно, но это действительно был он. Я не могла перепутать его ни с кем, тем более что на его тюрбане красовалось павлинье перо, которым он весело размахивал. Он не вымолвил ни слова и не показал, что узнал меня, ни одним жестом. Но, когда мы обменялись взглядами, мое тело словно пронзила молния. В течение следующих месяцев этот взгляд всегда был со мной, так ощутимо, как будто он взял меня за руку своей теплой ладонью, давая понять, что я не забыта. Он дал мне силы жить дальше и не поддаваться отчаянью, хотя это зачастую свойственно всем нам.

Только теперь я поняла, что он всегда был рядом, иногда выходя на сцену, а иногда теряясь в декорациях моей жизни. Когда мне казалось, что он забыл про меня, он помогал мне, но делал это так тонко, что я не замечала. Он любил меня, даже когда я вела себя несносно. Его любовь отличается от всех чувств, которые я видела в своей жизни. Он никогда не требовал меня вести себя каким-то определенным образом, и никогда не показывал неудовольствия или гнева, если я не делала того, чего он хотел. Это исцеляло меня. Если к Карне я испытывала любовь, подобную всепоглощающему огню, то любовь Кришны была словно бальзам, лунный свет, падающий на пересохшие равнины. Как же слепа я была, не понимая, какой это драгоценный дар!

Теперь меня мучает только один вопрос: я хочу вспомнить первые минуты, когда он появился в моей жизни. Что тогда произошло? Какими были его первые слова? Как зародилась эта любовь, поддерживающая меня всю жизнь, до самой смерти?

Но как же мне спросить, ведь мои заледеневшие губы не слушаются меня?

Он все понял без слов. Я чувствовала его теплое дыхание, благоухающее каким-то неизвестным ароматом, и все вспомнила.

Я была окружена каким-то красным светом, хотя и не была в комнате. Волнистые стены источали тепло. У меня еще не было ни тела, ни имени, и все же я уже знала, кто я. Кто-то сказал мне знакомым голосом, что настал мой черед. Я должна была идти вперед, чтобы выполнить свой долг, но я задержалась. Мне было так уютно и спокойно там. К тому же меня пугала возложенная на меня ответственность.

— Я и вправду смогу изменить историю? — спросила я. — А как же грех, который ляжет на меня после того, как я принесу столько разрушений?

Голос струился, как тонкий ручеек, бегущий по камешкам:

— Помни, что ты — инструмент, а я — деятель. Если ты поймешь это, то тебя не коснется ни один грех.

— Инструмент, — повторила я. — Деятель. — Звучало достаточно просто, но я подозревала, что с началом игры все усложнится. — А что если я забуду? — спросила я.

— Скорее всего, так и будет, ведь в основном все забывают. Это очень заманчиво, заставлять мир играть по твоим правилам. Тебе будет очень этого не хватать, а, может, ты будешь так думать. Но это неважно. Когда придет твой смертный час — я напомню тебе. И этого будет вполне достаточно.

Какая-то неведомая сила подтолкнула меня вперед, но все же я сделала это с безмерной любовью. Я чувствовала, что постепенно выскальзываю из помещения с красными стенами и принимаю форму того, кем я являюсь. У меня появились руки и ноги. На моей шее лежало ожерелье из драгоценных камней, а саму меня завернули в золотую ткань. Мне становилось жарко, нужно было поторапливаться. Дым от огня заставлял меня кашлять. Я споткнулась на каменном полу, залитом маслом, которое священники лили в огонь на протяжении сотен дней. Воздух наполнился едким запахом, которого я раньше никогда не чувствовала. Его название пришло ко мне вместе с головокружением: месть. Мой брат схватил меня за руку, не дав мне упасть.

Постепенно все превращается в снежную пыль, даже мой мозг. Собрав последние силы, я все-таки сформулировала мысль: «Я пришла в этот мир из огня яджны! Ты был там, со мной, еще до моего рождения?»

Я чувствовала, что он улыбается. Он был рад, что я провела временные параллели.

Я ведь и правда все перепутала? Делала совсем не то, что следовало бы?

У меня были еще вопросы, но мне было крайне сложно сконцентрироваться, так как мысли проходили сквозь меня, как вода сквозь пальцы.

— Ты сделала то, что должна была сделать. Ты отлично сыграла свою роль.

— Даже когда я была в ярости? Даже когда затаивала ненависть в своем сердце? Любила не тех мужчин? Мучила самых близких мне людей? Причиняла боль стольким людям?

— Даже тогда ты не сильно навредила им. Смотри!

Надо мной появился свет, вернее исчезла окутывающая меня темнота. Горы исчезли. Моему взору предстали люди, но не в их привычном облике, а в образе бесполых существ, сияющих неземным светом. Их лица были спокойны, лишены тех страстей, которые обуревали их при жизни. Немного напрягшись, я все-таки различила, кто из них кто. Вот Кунти и мой отец, завершающие свою беседу. Вот Бхима, мирно проплывающий вместе с Сикханди и Дхаи-ма. Дурьодхана расположился между Дроной и моим братом, все они смеются над недавно сказанной шуткой. Здесь же четверо моих мужей (видимо, Юдхиштхира все еще продолжает идти на вершину горы) вместе с Гандхари, обнимающей Сахадеву, как маленького ребенка. За ними множество других людей, чьи тела избавлены от ран, полученных при сражении в Курукшетре. Их лица выражают восторг и удовлетворение актера, успешно сыгравшего свою роль в великой драме.