Читра Дивакаруни - Дворец иллюзий

Каждый день мы посылали на крышу наблюдателей, чтобы те смотрели, не видно ли где-нибудь вдалеке Арджуны, но каждый раз они возвращались ни с чем. Почему же у него, величайшего воина в Брахате, это довольно легкое, хотя и печальное задание отняло столько времени? В окружающих нас вещах мы постоянно обнаруживали тревожные приметы, явно указывающие на то, что привычный для нас мир рушится. Совы периодически кричали днем, а в воздухе чувствовался запах дыма, хотя огня нигде поблизости не было. Придворный священник, подойдя к алтарю, чтобы украсить божественные изваяния цветами, обнаружил на каменных щеках божества следы слез. На рассвете, вместо криков петухов, мы слышали голоса ночных животных: койотов и шакалов. Однажды, когда с террасы женской половины дворца я увидела, как вороны клюют орла, стремительно улетающего от них, я окончательно поняла, что Кришны больше нет с нами.

Когда Арджуна вернулся, поначалу никто его не узнал. Он поседел, его лицо осунулось, а тело было измождено. Его взгляд блуждал, не останавливаясь ни на ком из нас, чем он крайне напоминал того посланника из Дварки. Арджуна еле стоял на ногах, а его голос звучал еле слышно, как будто он готовился отойти в объятия смерти. В конце концов, он рухнул в обморок, и Юдхиштхира едва успел подхватить его. Только в этот момент мы поняли, что он вернулся один.

После того как Арджуна пришел в сознание, он поведал о случившемся:

— Эти глупцы поубивали друг друга! Я не представляю, что на них нашло. Все мужчины клана Яду решили провести день отдыха в садах Прабхасы. Возможно, они много выпили, а, может быть, солнце грело слишком сильно. Но они начали оскорблять друг друга, и началась драка, хотя они пообещали Кришне, что никогда до такого не опустятся. А потом они поделились на два лагеря и дрались друг с другом до тех пор, пока все участники сражения не были мертвы. Все, кроме возничего Кришны. Он-то и рассказал мне все это. Он также сказал, что воины Яду пришли без оружия, ведь они и не думали сражаться, но сорвали росший на берегу моря тростник и стали пронзать им сердца друг другу, словно копьями. Вы можете представить такое?

Ни Баларама, ни Кришна в том сражении не погибли. Они не принимали в нем участия, но и не пытались разнять дерущихся воинов. Правда, я не могу понять почему, ведь они запросто могли бы это сделать, так как имели огромный авторитет.

Не знаю. Может быть, они испытывали отвращение к этим глупым людям, некогда бывшим великими воинами. Возможно, они просто поняли, что пришло время для того, чтобы все завершить. Баларама гулял по пустынному пляжу, где достиг состояния транса. Дарук увидел, как дыхание жизни покидает его и выходит через рот в виде белой змеи, уплывающей в море. Кришна тоже все видел, но не издал ни звука, хотя он и любил Балараму, несмотря на имевшиеся у них разногласия. Кришна приказал Даруку идти в город и оповестить Пандавов о случившемся, чтобы те по возможности защитили женщин. Сам же Кришна пошел отдохнуть в рощу, находящуюся неподалеку, и лег на землю, наполовину скрытый высокой травой, где его и настигла стрела охотника. Да, он был убит простым охотником, наш Кришна, некогда ослепивший меня своей бесконечной космической сущностью. Я бы никогда не поверил в это, если бы не видел его мертвое тело своими глазами.

Вы даже не можете представить, что творилось в Дварке. Жены Кришны кидались к моим ногам и молили, чтобы я вернул их мужа: «Верни нам его назад, мы не можем жить без Кришны!» Мы завернули его тело в шелк его любимого желтого цвета. Он все еще улыбался, вы же помните его удивительную улыбку? Мне выпала честь возложить его на погребальный костер, но как же тряслись мои руки, когда я высекал огонь. Вскоре пламя поднялось в небо, и многие его жены бросились в огонь. Нет, я даже не пытался их остановить. Больше того, я бы сделал то же самое, если бы не считал своим долгом сообщить вам эту новость. Всю мою жизнь Кришна был рядом, направлял меня и терпел мое невежество. Я не могу описать, как же это сложно остаться жить в мире, в котором уже больше нет Кришны.

Я собрал всех, кого мог, и мы направились в Хастинапур. Как только мы вошли в город, то сразу услышали за спиной страшный гул, а обернувшись, увидели, что на город надвигается огромная волна. Она стерла с лица Земли красивые золотые купола соборов Дварки и не оставила ничего, кроме водорослей и морской пены.

Но впереди нас ждали не менее страшные события. На обратной дороге, когда мы ехали через лес, на нас напали бандиты. Я пытался выстрелить из своего лука Гандивы, но не мог натянуть тетиву. Тогда я решил пустить астру, но не мог вспомнить ни простого, ни сложного заклинания. Мне вспомнился мой брат Кама, как я убил его, и подумал, что это возмездие. Но это было даже хуже. Со смертью Кришны мой дух, который делает меня сильнее, испарился. Я не смог остановить бандитов, и они взяли в плен женщин и украли золото. Я, тот кто заставлял целые фланги воинов сломя голову бежать от одной стрелы!.. Женщины плакали и кричали: «Спаси нас, спаси нас!», но я не смог ничего сделать. Вот и пришло время мне умереть.

После этого Арджуна заплакал, и слезы, стекая, задерживались в его глубоких морщинах под глазами. Его подбородок задрожал. Мне не хватило сил смотреть на все это. Я никогда не видела, чтобы он так плакал. Юдхиштхира и все остальные тоже плакали. От осознания того, что мои мужья, как и Кришна, подошли к концу своих жизней, мое сердце разрывалось на части.

Очищая Землю от зла, меняя ход истории и вырастив из ребенка настоящего царя, в конце концов, они стали ненужными. Юдхиштхира обнимал сотрясающегося от рыданий Арджуну. Он сказал:

— Брат, ты прав. Видимо, пришло время умереть, всем нам.

Я стояла на старой мостовой под аркой главных ворот и вглядывалась в Хастинапур, мысленно прощаясь с ним навсегда. Его тенистые аллеи мерцали, окутанные поднимающимся из-за жары маревом, напоминая мне картинку из сна. Я уже дважды покидала этот город, и каждый раз по-разному.

Первый раз я покидала его, когда еще была наивной невестой, сердце которой восторженно трепетало от скорого исполнения всех желаний и оттого, что меня ожидало: приключения, любовь, царствование, собственный дворец. Я была убеждена, что должна носить свои самые роскошные одежды и золотые украшения, чтобы ослеплять своей красотой всех окружающих. Я пыталась быть идеальной в каждой детали, Дхритараштра дал нам колесницу, чтобы я могла скрыть свое волнение. Я хотела, чтобы все жители города запомнили меня как героическую и величественную женщину, вокруг которой вершится история. Я мечтала, что люди начнут слагать легенды о прекрасной Панчаали и что они будут плакать, когда узнают, что я оставляю их ради лучшей жизни.

Второй раз я прощалась с Хастинапуром, когда была уже совсем другой женщиной, одетой в простую одежду, более подходящую для слуг. Мои волосы свисали на лицо, и на мне не было ни одного украшения, все они были проиграны моим мужем в кости. Но, несмотря на это, мои глаза сияли ярче всяких бриллиантов, так как меня закалили ненависть и воспоминания о прошлом. Разве не я владела красивейшим в мире дворцом, который посмел отнять Дурьодхана? Я гордо подняла голову. Я хотела, чтобы жители города запомнили мое унижение и мои слова проклятия. Меня переполняло желание того, чтобы они съеживались под моим взглядом, осознавая, что именно подданные всегда вынуждены расплачиваться за грехи своих правителей.

Но теперь, я, как и мой муж, была облачена в одежду из коры дерева, как это делают все, кто решил отречься от мирской жизни. На мне не было золотых украшений, я все раздала их. В действительности, кроме этой скромной одежды у меня вообще ничего не было. За своей спиной я слышала плач Парикшита, его жены, Уттары и Субхадры, а за их причитанием было слышно то, чего я однажды так страстно желала — плач народа Хастинапура. Они жалели о том, что теряют нас. Но мне больше не хотелось видеть слезы на их глазах. Я не могла поверить, что тогда, в молодости, мне казалось, что такие вещи могут сделать меня счастливее. Теперь мне уже не хотелось ничего, даже от Парикшита, которого я полюбила больше, чем своих собственных сыновей. Я мысленно пожелала городу и его жителям всего наилучшего. Но в глубине души уже чувствовала какую-то необъяснимую отдаленность от всего, что до сих пор наполняло мою жизнь. Я была поражена тем, как, в сущности, она была похожа на все то, что меня окружало: мраморные здания, цветущие деревья, гладкие булыжники на мостовой, стоптанные ни одним поколением ног, далекие горы, виднеющиеся в дымке цвета индиго. Возможно, мои чувства были похожи на те, что переживал Кунти. Ты, словно не пришвартованная маленькая лодка на берегу бескрайнего океана, с нетерпением ждешь, когда тебя подхватит поток и понесет прочь. В этом есть столько неожиданной свободы, когда вдруг все, что ты считал смыслом жизни, в одно мгновение становится неважным.

Но, как только я ступила за городские ворота, предатель-ветер принес мне запах париджата — давно знакомый аромат ночного жасмина из моего Дворца иллюзий, а вместе с ним и чувство сожаления. И почему я не выращивала париджат здесь, в Хастинапуре? Как фейерверк придворного мага, приуроченный к коронации Парикшиты, сожаление взорвалось в моем сердце, наполняя его потоком обжигающих искр.

Однако я не была готова завершить свою жизнь. Она казалась мне абсолютно удивительной, с ее приключениями, победами, моментами настоящей славы. Даже стыд за жажду мести, наполнившую мою жизнь, показался мне чем-то драгоценным из-за своей уникальности. Я бы хотела прожить жизнь снова, но обладая большей мудростью. Я боролась с желанием положить свою руку на руку Юдхиштхиры и попросить его подождать еще год, месяц, хотя бы день. У меня осталось столько незаконченных дел. Я не успела научить жену Парикшиты секретному способу консервации манго так, чтобы оно сохранялось на протяжении десяти лет. Я не похвалила Уттару за то, какой сильной она выросла. Я не успела попросить прощения у Субхадры за те мучения, которые я ей причинила. И конечно же Парикшита! Как много всего мне нужно было рассказать ему! Поведать ему обо всех ошибках, совершенных мною в жизни, чтобы он никогда их не повторил. Мне следовало бы ослушаться Вьясу и предупредить его об опасностях, подстерегающих в будущем. Но было слишком поздно. Юдхиштхира уже шагал вперед. Его ничего не выражающее лицо было неподвижным. Другие уверенно шли вслед за ним, как они это делали всю жизнь.