Кришна со свойственным ему добродушием обнял меня за плечи.

— Правда, не хотела бы, сакхи? (Так он стал называть меня в последнее время: сакхи — милая подруга. Мне нравилось это обращение, хотя иногда я подозревала, что он использовал его в шутку.)

— Тогда ты гораздо мудрее большинства из нас! — На мгновение улыбка мелькнула на его губах, будто он знал шутку, которую больше никто не знал.

30

Маскировка

Двенадцать лет, которые мы должны были провести в лесу, подходили к концу. Теперь, согласно пари Юдхиштхиры, которое он проиграл, мы должны были весь год прятаться. Если в течение года Дурьодхана узнает о нашем местонахождении, нам придется провести в изгнании еще двенадцать лет.

Юдхиштхира решил, что мы проведем время в царстве Матсья, располагающегося к югу от города Индрапрастха.

— Никто и не подумает искать нас так близко, — сказал он. — Мы замаскируемся и устроимся на работу во дворце царя Вираты. Я слышал, что его владения велики и дела там ведутся не лучшим образом. Если мы не будем привлекать к себе внимания, то все будет хорошо. Но никто не должен заподозрить, что мы знаем друг друга. Если мы встретимся, мы должны будем вести себя так, будто мы незнакомы. Ни в коем случае мы не должны общаться друг с другом. Помните, если нас обнаружат, нас заставят провести еще двенадцать лет в изгнании.

Как было условлено, я пришла в город Вираты одна, вечером, когда небо было столь темно, что напоминало цвет синяков. Я быстро шла по оживленной улице, которая вела во дворец. Никогда прежде в своей жизни я не отваживалась появляться на улице без сопровождения. С трудом я пробиралась среди шумных торговцев, толкающих свои тележки, и всадников, которые подгоняли лошадей, не обращая внимания на пешеходов. Мужчины пялились на меня — и кто мог их винить? Все порядочные женщины в это время были дома в безопасности. Кроме того, в сари из древесной коры, с волосами, подобными вороньему гнезду, годы не знавшими гребня, я, должно быть, выглядела, как безумная. Я пыталась не обращать внимания на их замечания, стараясь скрыть свое душевное страдание. Где-то в тени, одетый в грубое домотканое одеяние, Бхима следил за тем, чтобы я добралась до дворца царицы Судешны невредимой. Я не хотела, чтобы он забыл указания Юдхиштхиры и открыто пришел помогать мне.

Чтобы отвлечься от горестных мыслей, я думала о мужьях. Бхима должен был пройти в царскую кухню и попросить, чтобы его взяли на службу, как только я войду в ворота. Он должен будет готовить еду для людей, которые недостойны даже мыть посуду после него! Юдхиштхира уже обосновался во дворце. Несколько дней назад он надел белое дхоти брахмина, а на шею — четки из туласи и прибыл во двор старого царя. Юдхиштхира сказал, что может превосходно вести философские беседы и играть в кости, и что ему нужен кров. Вирата, любивший азартные игры, нанял его. Теперь Юдхиштхиру, поборнику истины, придется научиться льстить придворным. Накула и Сахадева работали в царских коровниках. В течение долгих лет Вирата с любовью собирал прекраснейших коров со всего Бхарата. Близнецы заботились о них. Покидая меня, они пытались приободрить меня, напоминая мне о том, как они любят животных. Но я знала правду: им придется трудиться под палящим солнцем, очищая хлев от навоза, и терпеть издевательства надсмотрщиков.

А Арджуна, наш доблестный воин? Вчера, в темной, как чернила, ночи он произнес слова, которые привели в действие проклятие Урваши. Утром его волосы струились каскадом по спине. Без усов и бороды лицо выглядело будто голое. Его стан был гибок и строен, он был одет в красный шелк. Когда он шел, его бедра покачивались, а улыбка стала застенчивой, но все же уверенной. Как его тело научилось этой женственной утонченности? На его руках красовались коралловые браслеты. Когда он попросил меня заплести его волосы в косу, я не могла сдержать слез. Он собирался стать учителем танцев принцессы Уттары. Ему предстояло жить на женской половине дворца. Мне придется сдерживать свои эмоции при виде его утраченной мужественности, из-за чего он был обречен терпеть издевки, поскольку стал евнухом.

— Как я смогу прожить целый год, не делясь своими невзгодами ни с одним из вас? — воскликнула я.

Арджуна вытер мои слезы краем своего сари. Возможно, изменение было не только физическим, потому что он заговорил с новой для него нежностью.

— Ты сделаешь это. Ты сильнее, чем ты думаешь. Помни, что сказал Кришна, когда он пришел попрощаться с нами: «Время справедливо и милосердно. Не важно, каким долгим покажется этот год, в действительности он будет не дольше, чем год радости в городе Индрапрастха».

Он спрятал свой любимый лук Гандива в дереве сами за чертой города, обернув его воловьей кожей, чтобы уберечь от непогоды. Я думала о Кришне, который вез нас на своей колеснице на край спящего города. Покидая нас, он помахал рукой так беззаботно, будто мы должны были увидеться через неделю. Я хранила в душе два образа: завернутое оружие и улыбку Кришны в темноте. Когда я дрожащей рукой постучалась в ворота царицы, готовая умолять о работе служанки, эти образы утешили меня. Я буду терпеливой. Я буду храброй. Пройдет и этот год.

* * *

Судешна сказала:

— Мне жаль слышать обо всех невзгодах, что ты испытала, но я не могу нанять тебя. Даже несмотря на то, что ты была служанкой царицы Драупади, одевала и причесывала ее. Должно быть, ты хорошая — все знают, какой дурной нрав был у этой женщины! Это действительно правда, что она, бывало, кидалась в своих мужей вещами, когда злилась?

— Ты слишком красива, вот в чем дело. Даже в своей грязной одежде и с грязными волосами. Представь себе, что случится, когда ты помоешься! Что если мой муж влюбится в тебя? Или мой сын? Или мой брат? Хотя я не слишком беспокоюсь за своего брата. Он может позаботиться о себе. Ты слышала о нем? О самом великом бойце Матсьи — возможно во всем Бхарате, и генерале армии Вираты? Он постоянно влюбляется в моих служанок, а потом бросает их. Хотя, конечно, он делает все возможное, чтобы дарить им достаточно подарков, когда они ему надоедают. Он щедрый мужчина, мой Кичака.

— Ты говоришь, что собираешься все время закрывать лицо покрывалом? И оставаться во внутренних покоях? Никогда не выходить, когда рядом появляются мужчины? Ты сейчас поклялась не украшать себя, пока честь царицы Драупади не будет восстановлена, когда отомстят за нанесенное ей оскорбление?

— Я ценю такое проявление преданности, хотя ты чрезмерно строга по отношению к себе.

— Что скажешь о своих мужьях? Кто они — гандхарвы[21], полулюди, полубоги? Ты говоришь, они все время за тобой следят, даже несмотря на то, что вы были прокляты и должны были расстаться? Они очень сильны и вспыльчивы? Ну, это должно тебе дать большой стимул оставаться целомудренной.

— Я думаю, я смогу устроить тебя на работу без опасений. Это всегда было моей проблемой — я слишком добра. Просто не могу сказать нет.

— Так ты сможешь причесать меня, как Драупади для раждасуи яджны? Давай посмотрим. Вирата собирается устроить большую встречу в ближайшее полнолуние — нечто вроде поэтического фестиваля, ему нравятся такие вещи. И ты можешь убрать эти прыщики с моего лица? Хорошо, хорошо! Я чувствую, мы поладим!

— Кстати, как тебя зовут? Ты хочешь, чтобы я называла тебя просто служанка? Ну хорошо, если тебе так больше нравится. Теперь скажи мне то, что я страстно желаю узнать: как Драупади умудрялась контролировать пять мужей? Я едва справляюсь с Виратой, а он старый! Как она спала со всеми пятерыми? Ах да: еще один момент. Эти твои мужья-гандхарвы — каково это быть замужем за ними? Я имею в виду, есть ли у них те же приспособления, что и у мужчин?

* * *

Иногда мне казалось, что год никогда не окончится, то время злобно вонзало в меня свои каблуки. Было унизительно быть на побегушках такой беспомощной женщины, как Судешна. Принеси мое зеркало, саириндхри. Сделай еще немного халвы из сандалового дерева — красной — и в этот раз истолки ее мельче. Мне не нравится эта прическа. Переделай ее! Даже в самые тяжкие бедствия в лесу я хранила свое достоинство. Наши гости выражали мне свое почтение. Люди, которых я любила, находились рядом, даже когда я редко виделась с ними. И Кришна. Случалось ли раньше, чтобы он не посещал меня хотя бы раз в год? У меня странно ныло в груди, когда я думала об этом. Я задумывалась над тем, можно ли умереть от одиночества.

Но нужно отдать должное Судешне: она была добра, хоть и легкомысленна. Она сказала мне, что я могу сидеть в ее личном саду, когда захочу. Я знаю, что тебе грустно. Я дам тебе немного покоя. Но, возможно, было бы лучше, если бы она была по-настоящему бессердечной. Потому что именно в ее саду любвеобильный Кичака и увидел меня.

Сад Судешны был таким, как я ожидала: большой, незамысловатый, полный нарочито дорогих цветов. И все же я не могла удержаться от того, чтобы ходить туда, хотя этот сад всего лишь пробуждал во мне тоску по своему изысканному саду, где за каждым углом был сюрприз: стул, наполовину спрятанный под горным эбонитовым деревом, ряд ушир, испускающих пикантный аромат, — но только для того, кто знал, как потереть их листья. Теперь сад потерян, все потеряно: банановая роща, выращенная благодаря волшебству Майи; бледно-золотистые цветы кетаки; деревья симсупа, которые шептали мое имя. В одном уголке сада Судешны я нашла ашоку — то самое дерево, под которым в Рамаяне Сита переносила свои печали. Когда у меня выдавалась свободная минутка, я сидела под этим деревом, пытаясь пробудить в себе ту же силу духа. Она возвышала свой разум, забывая о демоницах, насмехавшихся над ней, и думала о своем возлюбленном Раме, так обретая покой. Но я не знала, как это делать. Когда меня не отвлекали работой, гнев переполнял мою душу, как густой дым, гнев по отношению к Кауравам, которых я винила в моем теперешнем положении. Меня терзал гнев на Юдхиштхиру, чье глупое благородство сделало его жертвой этих хищников; гнев на других моих мужей, которые слепо повиновались ему, и гнев на Карну, на которого я не имела права злиться.