Тогда Арджуна сказал:

— Он любил нас.

Мы с Юдхиштхирой принимали гостей. Арджуна стоял у окна, которое выходило на старую ашваттху[11], которая жадно поглощала свет, падающий из комнаты. Воздушные корни дерева свисали, напоминая спутанные волосы. Я не могла видеть лицо Арджуны, богато украшенные портьеры заслоняли его. Но это не имело значения, колдунья хорошо обучила меня. По тому, как понизился его голос, я поняла то, в чем он никогда не признается: все детство моим мужьям недоставало любви. Кунти отдала им всю свою стальную преданность, но не нежность. Наверное, она вырвала ее из себя, когда осталась в лесу, овдовевшая и одинокая. Наверное, это был единственный способ выжить, который она знала.

Затем в их жизни появился Бхишма с его громким, львиным смехом. Он катал их на плечах и прятал в своей комнате конфеты, чтобы они их искали. Он рассказывал им чудесные, страшные истории по ночам. Он хвалил мальчиков за их первые достижения, которые Кунти не замечала, и покупал игрушки, не хуже тех, что были у Дурьодханы. Когда Кунти лупила их за непослушание, а Бхишма тайком намазывал мазью их ссадины. Как могли не любить его?

Любовь. Ни один аргумент, даже самый веский, не может сравниться с этим словом. Я завидовала Бхишме за то, что мои мужья так привязаны к нему. Но он помог мне понять кое-что о Пандавах, кое-что очень важное. Детский голод — это голод на всю жизнь. Неважно, какими известными и сильными они стали, мои мужья всегда будут мечтать о том, чтобы о них заботились. Им нужно знать, что они заслуживают любви и заботы. Если кто-то внушит им это чувство, они привяжутся к этому человеку навсегда.

Я ухватилась за это знание, как путешественник в пустыне хватается за камень с золотыми прожилками, на который он случайно набрел, зная, что придет время, когда этот камень обретет ценность.

* * *

Дедушка велел возничему отвезти нас к уединенному участку реки, недалеко от Хастинапура. Я сидела, напряженная, в своем углу и жалела о том, что рядом со мной нет Дхаи-ма. Я хотела взять ее с собой, но Бхишма отослал ее. Я слишком стар, чтобы нуждаться в дуэнье, дорогая! Он так смеялся, что его волосы, спадавшие на плечи, волновались, как вода в ветреный день.

Мы начали прогулку. Дикие цветы цвели вдоль реки, круглые и желтые, с черными сердцевинами, а кое-где встречались груды белых камней. Даже я, предпочитающая сады дикой природе, отметила их странную несимметричную красоту. Купола дворца, казавшиеся еще ярче на расстоянии, сверкали на фоне багровеющего неба. Я не могла отвести глаз от пенящегося потока реки. Как много событий здесь произошло. Одни младенцы тонули, другие были спасены.

Когда я об этом подумала, я представила подпрыгивающую в бурлящей воде корзину с ребенком в золотых доспехах. Он не плакал. Проплывая мимо нас, он открыл глаза и уставился на меня, хотя, без сомнения, новорожденный не смог бы этого сделать.

Бхишма посмотрел на меня проницательным взглядом:

— Что такое, внучка?

— Мне показалось, я видела… — сказала я и замолчала, покачав головой. Это было слишком сложно объяснить. Я боялась быть излишне откровенной.

Но Бхишма понимающе кивнул.

— Река хранит многие воспоминания. Она предлагает тебе те, которые ты больше всего хочешь узнать. Но она коварна, как ее течения. Иногда она показывает тебе то, что ты хочешь видеть, а не то, что было на самом деле.

Он ждал ответа, но меня спасла группа местных женщин, несущих большие корзины на головах, появившаяся впереди на дороге. Когда они узнали дедушку, их охватило возбуждение.

— Бхишма Питамаха! — закричали они восторженными голосами. — Дедушка!

Должно быть, он часто здесь гулял, потому что они не удивились, увидев его, и, к моему изумлению, не выказывали благоговейного страха. Они предложили Бхишме маленькие зеленые бананы из своих корзин и спросили о его здоровье, поинтересовавшись, как его подагра и помогли ли травы, которые они ему давали. Он спросил женщин о детях, которых он знал по именам, и дал несколько серебряных монет. Позже он поделился бананами со мной. Плоды были недозревшими, они вязали во рту, но Бхишма невозмутимо сжевал несколько штук.

Женщины рассматривали меня с большим любопытством. Когда мы прошли мимо, они собрались под деревом мадуки и стали показывать пальцем и хихикать, разговаривая на местном диалекте. Мне показалось, они сказали «пять»? Ты уверена? Пять! В их глазах была зависть. Но я могла ошибаться. Это могло быть сочувствие.

* * *

Не то чтобы я сомневалась в любви дедушки к Пандавам и ко мне, или в его обещании беречь их всю жизнь. Но что, если придет время, когда ему придется выбирать между этой клятвой и другой, более старой, с которой он прожил всю жизнь: защищать Хастинапур от всех врагов?

Человек с благими намерениями, любила говорить Дхаи-ма, опаснее, потому что он верит в правильность того, что делает. По мне, так любой мошенник лучше.

* * *

— Моя мама, — сказал Бхишма, — называла меня Деваврата.

— Твоя мама? — я так удивилась, что проговорилась. — Но я думала…

Он улыбнулся.

— Что мой отец вырастил меня в одиночку? Не совсем, хотя так он предпочитает рассказывать. Она держала меня при себе, пока мне не исполнилось восемь. Это были, пожалуй, мои самые счастливые годы. Она научила меня всему, что я знаю. Она до сих пор иногда приходит ко мне, здесь, в реке, если у меня серьезные проблемы или когда мне нужно знать ее мнение.

Я не знала, как понимать эти слова. Он имел в виду в буквальном смысле то, что сказал? Или река успокаивала его разум, помогая думать? В его обветренном лице читалась мальчишеская тоска. Я чувствовала, что он не часто такое говорит. Вопреки моим убеждениям, это заставило меня немного смягчиться, так, что когда он спросил, как мне Хастинапур, я ответила ему правду:

— Мне не очень хорошо во дворце. Слишком много людей в нем ненавидят моих мужей. Он никогда не будет моим домом.

Бхишма разгладил свою бороду. Я подумала, что обидела его. Но, наверное, он знал, что такое, когда тебя ненавидят, потому что сказал:

— Вам нужен собственный дворец. Я должен был раньше подумать об этом. Я поговорю с Дхритараштрой. В любом случае сейчас самое время, чтобы он назвал наследника королевства.

По дороге домой я спросила его немного застенчиво:

— Ты говорил своей матери обо мне?

— Да, — ответил Бхишма. — Но она сказала, что ты — большой огонь, способный осветить нам путь к славе — или уничтожить весь наш род.

Во рту у меня внезапно пересохло. Снова, когда я меньше всего этого ожидала, я услышала пророчество Вьясы, преследовавшее меня.

— Почему она это сказала? Как я могу уничтожить великий дом Куру и зачем мне желать этого, если я сама его часть?

Бхишма пожал плечами. Казалось, он не придал значения моим словам.

— Не знаю. Она любит дразнить меня загадками. Не смотри так испуганно. Иногда то, что она говорит, не нужно понимать буквально.

Его небрежное добродушие успокоило меня.

— Я тоже знаю похожего человека, — сказала я с иронией, и я внезапно поняла, как давно не видела Кришну.

Бхишма засмеялся своим сильным, радостным смехом.

— Они невозможные, не правда ли? Они сводят тебя с ума, но жизнь без них немыслима.

Когда он помогал мне подняться в колесницу со своей старомодной галантностью и говорил мне, что мы должны вскоре прогуляться еще, я почувствовала, что стена между нами исчезла. Я подумала, что каким-то необъяснимым образом я понимаю его лучше, чем люди, которые провели всю свою жизнь рядом с ним. Мне было приятно довериться Бхишме. Таким образом я расслабилась, позволив ему проникнуть в мое сердце. Тогда я еще не знала, что однажды горько пожалею об этом.

* * *

Бхишма действительно был человек слова. На следующий же день, на открытом собрании, он так сурово отчитал слепого царя, что тот согласился отдать Юдхиштхиру то, что принадлежит ему по праву. Дхритараштра объявил дрожащим голосом, что разделит королевство и отдаст Пандавам большую часть, оставив своему сыну меньшую часть. За занавеской, где я сидела вместе с другими женщинами, я едва сдерживала свое ликование, осознавая, какую роль я сыграла в таком удачном для меня и моих мужей повороте событий. (Я решила, что сделаю все, чтобы мои мужья узнали о моем успехе.) Но Кунти, которая знала слепого короля лучше меня, сжала губы. И оказалась права. На следующий день мы узнали, что он отдал моим мужьям Кхандав — наиболее пустынную и необитаемую часть царства, оставив Хастинапур для своего Дурьодханы. Младшие Пандавы хотели оспорить такую несправедливость, но Юдхиштхира сказал:

— Неужели не лучше жить в своем собственном доме, даже если это пустыня? Кроме того, это возможность сделать что-то из ничего. Показать, что мы чего-то стоим.

Дхритараштра поспешно провел церемонию коронацию Юдхиштхиры, а потом быстро нас выпроводил. Наверное, он боялся, что мы передумаем уходить.

— В конце концов, — сказал он Юдхиштхиру, — теперь твоя задача управлять твоими собственными подданными.

— Каких подданных он имел в виду? — спросил Бхима, когда мы садились в большую разукрашенную колесницу, которую царь подарил нам на прощание. — Кобр или гиен?

Мы уехали незаметно. Лишь небольшая свита сопровождала нас. (Кхандав пользовался плохой репутацией среди слуг.) К моей радости, мы оставили Кунти во дворце. Не знаю, что Бхишма извлек из нашего разговора у реки, но он убедил ее — а только он мог это сделать, — что путешествие будет слишком трудным. Прощаясь у ворот дворца, она выглядела пораженной, потому что ее сыновья уезжали жить своей жизнью без нее. На фоне огромных дверей ее фигурка была такой маленькой, что я устыдилась своего торжества. Но не надолго. Возможно, из мести, Кунти настояла на том, чтобы я оставила Дхаи-ма с ней.