Я уставилась на нее, я пыталась вникнуть в то, что она говорит. Может, она пошутила, когда сказала, что все пятеро должны жениться на мне? Нет, судя по ее лицу, она говорила серьезно. Я хотела вскричать: «Пятеро мужей? Вы с ума сошли?» Я хотела сказать, что я уже замужем за Арджуной! Но вдруг я вспомнила предсказание Вьясы, которое неожиданно всплыло в моей памяти, и я не стала спорить с Кунти.

Но в ее словах я услышала умело скрытое оскорбление. «На этой женщине», — сказала она, словно я служанка, у которой нет даже имени. Это разозлило меня и сильно ранило. Помня все те истории, которые мне рассказали о Кунти, я восхищалась ею. Я представляла, что если она действительно окажется моей свекровью, то будет любить меня как свою дочь. Теперь я понимала, как я была наивна. Такая женщина, как она, никогда не будет снисходительна к той, которая способна соблазнить ее сыновей.

Братья, раздумывая, смотрели на меня. Они не пытались возражать ей. Вероятно, они всегда подчинялись своей матери. Или, возможно, эта идея не казалась им столь отвратительной, как мне.

Только Арджуна выпалил:

— Мама, как ты можешь нас об этом просить? Это противоречит дхарме[10]!

— Давайте теперь есть, — сказала Кунти. Ее стальной голос выражал спокойствие.

Вот она, женская сила в действии! Несмотря на мою ярость, я испытывала восхищение ею.

— Уже поздно. Вы устали. Мы можем обсудить это завтра.

Арджуна затаил дыхание. Я ждала, что он заступиться за меня, скажет матери, что мы уже муж и жена, имеющие обязательства друг перед другом. У нее не было права разрушать это.

К моему огорчению, он ничего не ответил.

Теперь, когда Кунти добилась своего, она обратилась ко мне с улыбкой, но я чувствовала шипы, скрывающиеся за ее любезностью.

Когда пришло время спать, братья развернули матрасы и легли один возле другого. Кунти положила свой матрас у их изголовья, а мне дала самый старый, набитый тряпьем матрас. Я должна была спать у их ног. Сначала я хотела отказаться, но я так устала, что решила отложить свой бунт на следующий день.

Всю ночь я то просыпалась, то снова засыпала, прислушиваясь к унылому крику сов, и смотрела на луну, двигающуюся по темному небу. Мне было неудобно, я чувствовала себя жалкой и разочарованной. Но больше всего я злилась на Арджуну. Я ожидала, что он станет моим защитником. Это было самое малое, что он мог сделать после того, как вырвал меня из дома. И когда мой внутренний голос стал шептать, что Карна никогда бы со мной так не поступил, я не пыталась заглушить его.

Ночь казалась мне бесконечной. Кто-то храпел, кто-то гневно кричал во сне. Вдруг мне показалось, что я увидела мужчину в окне. Моим уставшим, тоскующим по дому глазам привиделось, что у мужчины было лицо Дхри, однако это было невозможно. С другой стороны, и хорошо. Дхри пришел бы в ярость, увидев меня лежащей на полу, у ног этих мужчин в день моей свадьбы, в то время как моя постель должна была быть устлана ароматными шелками. Но больше у меня не было брата, который мог защитить или побаловать меня. Слезы жалости к себе застилали мне глаза. Я надела свадебный венок на шею мужчины, который даже не побеспокоился назвать мне свое имя, и это изменило всё.

Я была готова погрузиться в отчаяние, как вдруг меня поразило: «Это то, на что она надеется!» Мысль эта моментально высушила мои слезы. Я решительно вздохнула — так, как, наверное, могла вздохнуть Кунти, будь она на моем месте. Я расслабила мышцы, как этому меня научила колдунья. «Всему свое время», — сказала я себе. Зачем беспокоиться о будущем, которое могло измениться как угодно, несмотря на все мои ожидания или желания Кунти? И вместе с этой мыслью ко мне пришел сон.

* * *

— У тебя горят баклажаны, — сказала Кунти дружелюбным голосом. — К тому же ты положила слишком много соли. О, посмотри, какие у тебя красные глаза! Я должна была бы догадаться, что такая принцесса, как ты, выросшая в роскоши, не имеет ни малейшего представления о приготовлении пищи!

Она снисходительно вздохнула.

— Не переживай, ты можешь чистить горшки, пока я буду готовить карри.

Но теперь я была готова.

— Почитаемая матушка, — сказала я, кланяясь, — конечно, я молода, и мои кулинарные умения не могут равняться с вашими. Но мой долг — облегчать вашу ношу настолько, насколько это в моих силах. Пожалуйста, позвольте мне помогать вам. Если ваши сыновья будут недовольны едой, то я охотно приму осуждение.

Я снова принялась за приготовление пищи, сосредоточившись на том, чему меня учила колдунья: довести масло до кипения, потом поджарить баклажан. Я умоляла огонь придержать свое пламя. Закрыв глаза, я вообразила пряную пасту из семян мака и корицы с кусочками баклажана, и вкусный запах заставил меня открыть глаза.

Когда во время обеда братья осыпали меня похвалами за необычайно вкусный карри и просили добавки, я возвратилась на кухню, предоставив Кунти возможность ухаживать за ее сыновьями. Лицо мое, со взглядом, устремленным в пол, выражало невозмутимое спокойствие. Но мы обе знали, что первый бой выиграла я.

15

Сто тысяч рупий

В первую же ночь все мои мечты были разрушены. А мечтала я о дворце в сто тысяч рупий, где, согласно предсказанию, мои мужья должны были сгореть дотла.

Я часто представляла себя насекомым. Как и мои сестры, я привязывалась к новому побегу, высасывая его сок. У меня не было глаз, поэтому я отдавала всю свою неуемную энергию на поглощение сока. Я, как сотни моих сестер, пила, и росла, и выделяла красную смолу до тех пор, пока она не покрыла меня и всех нас. Внутри я оставалась спокойной. Я росла. А внутри меня зрели яйца. Луна росла, становясь полной, она увеличивалась в один, два, три раза. Смола текла, распространяясь по веткам, окрашивая их в красный цвет, от этого дерево принимало вид танцующего пламени. Ожидающие селяне соглашались: «Да, совсем скоро». Яйца вылупились, сотни других молодых насекомых, перелетели на новые деревья, селяне срезали ветви и содрали смолу, отправив ее в Варанават, где Дурьодхана приказал построить дворец для своих пяти племянников.

А я? Я умерла. Не надо носить по мне траур. Я сделала свое дело.

* * *

Дворцы всегда меня поражали. Даже дворец отца, в котором царили мрак и навязчивая идея о мщении. Для чего же наши дома предназначены? Чтобы осуществлять наши мечты или чтобы выдавать наши личные секреты? Связь также существенна: мы растем, чтобы стать тем, чем мы живем внутри. Это была одна из причин, почему я стремилась покинуть дворец отца. (Но, непонятно почему, к тому времени, как я его покинула, было слишком поздно. Принципы, которым он следовал, уже оставили на мне свой отпечаток.)

Часто я представляла свой собственный дворец, который я однажды построю. Из чего он будет сделан? Какой формы? Дворец Кришны в Дварке был из розового песчаного камня, арки, похожие на волны океана, красиво обрамляли его. Он был великолепен, но я точно знала, что мой дворец будет другим. И только моим.

Когда я спросила Кришну, каким бы мог быть мой дворец, он ответил: «Ты уже живешь внутри дворца с девятью воротами — в самом поразительном здании. Пойми это правильно: он будет твоим спасением или твоей погибелью».

Иногда его загадки были утомительны. Я вздохнула. Мне приходилось долго ждать, чтобы найти ответы, которые он не давал мне. Но одно я уже знала наверняка: мой дворец не будет иметь себе подобных.

В ту ночь, лежа в хижине, я думала о дворце в сто тысяч рупий, сияющий, как крылья. Над его входом будут вырезаны фигуры богов, чтобы вселять в его обитателей веру в спасение. Когда Пандавы узнали эту опаляющую правду? Они никому об этом не говорили. Как же сильно их ранило предательство двоюродного брата, друга их детства, но они умело скрывали эту боль. Братья продолжали смеяться и петь, кататься на лодках по озеру Варанават. Они пригласили смотрителя, предателя Пурочана, на званый обед и не подложили ему яда в пищу. Откуда они черпали силы, чтобы сохранять такое достоинство?

* * *

Спустя несколько лет, Сахадева, младший из братьев, прилежный хроникер их жизни, рассказал мне конец истории.

Он сказал:

— Когда она поняла, что Дурьодхана пригласил нас на праздник на озере Варанават с целью убить нас, наша мать ушла в свои покои, рыдая там день и ночь. Мы метались возле ее комнаты, не зная, что делать. Наша мать всегда была такой сильной, нашей прочной основой. Когда она вышла, мы бросились успокаивать ее. Но ее глаза были сухими. Она сказала нам: «Я излила все слезы моей жизни, больше их не будет».

(Однако в этом она ошибалась. Женщина никогда не сможет излить слезы всей ее жизни. Откуда я это знаю? Скоро Кунти вновь будет лить слезы, и я вместе с ней.)

— Она обратилась к Видуру, главному министру слепого короля, который сочувственно отнесся к нашей истории. По его совету она заставила нас вырыть тоннель от дома к лесу, который должен был обвалиться после того, как мы его использовали, чтобы остановить погоню. Но наша мать не позволила бы нам бежать, пока не подошло время. Между тем она каждый день давала подаяние бедным и открывала двери дома для бездомных странников, давая им приют.

— Однажды ночью из Нишада прибыла женщина с пятью сыновьями. Они прибыли на ярмарку с плетеными корзинами и перьевыми стрелами. Мать предложила им еду и столько вина, сколько они пожелали. Она пригласила их расположиться на ночь в главном зале, хотя они предпочли бы спать в конюшнях. Когда они спали, наша мать заставила нас поджечь дом. Ее план был безупречен: останки тел семьи из Нишада примут за наши. Дурьодхана поверит, что избавился от нас. Но мы также были в смятении. Так поступить с нашими гостями, которые ели приготовленную нами еду и ушли спать, ничего не подозревая? Убить их значило совершить великий грех.