Причиной поездки была моя мама. Точнее, ее здоровье.

Несколько месяцев после нашей с Леной свадьбы она играла в молчанку, таким образом демонстрируя свое возмущение и неприятие моего выбора. Затем позвонил отец, вроде как по делу, но при этом несколько раз упомянул, насколько сдала наша матушка в последнее время. Чувство вины он во мне пробудил, но не настолько, чтобы бросить все и вновь начать играть по их правилам. В итоге неделю назад позвонила сама мама и сообщила о серьезной болезни, в силу которой она переосмыслила многое, в том числе и мое скоропалительное решение пойти в пику семье. Мама уговаривала приехать в Кельн, повидаться. Говорила она еле слышно, часто всхлипывая и делая театральные паузы.

Да, просить прощения или признавать вину мама не научилась, но я этого и не ждал. Кроме того, ссора с родителями действительно тяжелым грузом давила на плечи, не давая в полной мере насладиться семейным счастьем.

Конечно, я все-таки пошел на примирение. Сообщить Лене не решался до самого дня отлета, а когда сказал, приготовился к скандалу. Почему-то мне казалось, что она подобный порыв с моей стороны совершенно не оценит. Однако супруга лишь всплеснула руками и спросила, деловито поглаживая круглый живот: “Как же долго ты вредничал. Когда вылетаем?”

Сказать, что я был в шоке, – все равно, что не сказать ничего. Лена же объяснила свою позицию очень просто: напомнила мне, что у нас будет сын, и она заранее ненавидит ту девушку, которая однажды заберет ее мальчика от нас.

– Я все больше понимаю твою маму, – бурчала супруга, собирая вещи в дорогу. – Она вас выносила, родила, вырастила, а вы… разбежались кто куда!

– Совсем недавно ты радовалась, что нас разделяют тысячи километров, – напомнил я улыбаясь.

– Не помню такого, хотя я и обижена на нее до сих пор за тот телефонный звонок,– отмахнулась Лена. – Приедем и поговорим с ней, пригласим погостить у нас… На день-другой… Может быть. У ребенка должна быть бабушка.

Эта женщина не уставала удивлять меня, заставляя тем самым любить ее сильнее и дорожить каждым днем, проведенным вместе. Хотя и споры у нас по-прежнему случались довольно часто, но и в них я находил свою прелесть, с ужасом думая, что мог бы жениться на некой согласной на все бездушной кукле.

И вот случилось новое испытание – именно так я воспринимал эту совместную поездку в загородное имение родителей. С опаской поглядывая на покруглевшую жену, помог ей выбраться из такси и повел к дому. У самого порога она вдруг остановилась, взяла меня за руку, не дав открыть дверь, и шепнула:

– Твои нервы передаются мне, а от меня все идет нашему сыну. Прекрати, Клаус, обещаю, что буду паинькой.

Улыбнулся, обнял ее и ответил нарочито спокойно:

– Жаль, что мама не давала мне таких обещаний. В любом случае, мы здесь всего на пару часов.

– Замечательно, – Лена быстро поцеловала меня в губы и отошла, показывая на дверь: – Тогда давай не будем нагнетать. Открывай и приглашай меня в отчий дом.

Заразившись ее оптимизмом, я невольно расслабился и вошел, пропуская жену вперед. Чтобы там ни было, свой выбор я сделал, и мама непременно его примет. Со временем.

В небольшой гостиной, двери которой оказались открытыми, спиной ко мне стоял Дитрих. Чуть дальше виднелся накрытый на шесть персон стол, возле которого суетилась горничная.

– О, – восторженно сообщила Лена, – я уже забыла все обиды. Ты посмотри, какой торт! И соленья! А молоко есть?

Спустя минуту, перекинувшись с Дитрихом буквально парой приветственных фраз, Лена восседала за столом, напоминая, что не ела с самого аэропорта.

Ну, а я остановился рядом с братом, с удивлением замечая в нем необычные перемены. Более серьезный взгляд, понимающую улыбку в адрес моей беременной супруги и некое спокойствие в движениях. Он не пытался меня задеть, уколоть или вывести на эмоции. Просто пожал руку и заметил, что мне идет быть женатым. Я ответил ему тем же, при этом чувствуя себя несколько странно, словно впервые знакомился со своим собственным братом, не узнавая его.

– Дитрих, что там с мамой?

– А что тебе сказали? – деловито осведомился он.

– Что она практически на смертном одре, ждет нас, чтобы благословить и попрощаться.

– Красиво звучит, – Дитрих покивал, склонив голову. – Я, как ценитель поэзии, в восхищении. Текст явно не отец сочинял.

– Значит, все как всегда?

– Ну, когда я приехал, забыв предупредить о визите, она играла в покер с фрау Хильдой. Потом, конечно, сказала, что это временное улучшение состояния здоровья, и улеглась в постель с видом мученицы.

– Лихтенштайн? Они по-прежнему общаются после той истории?

– Не поверишь, но после той истории даже мне пришлось с ней пообщаться, правда, уже в качестве адвоката.

Я выгнул бровь в изумлении, не совсем понимая, что же произошло.

– Ты о чем?

– Оу, я думал, ты слышал. Громкая история вышла, даже местные газеты писали. Где-то через два месяца после отъезда Лены, к бабке явилась Софи с новорожденным ребенком и заявила, что это ее внук. И, собственно, они теперь претендуют на наследство.

– Как так? – теперь я окончательно ничего не понимал. – Он же умер больше двух лет назад. Каким образом?

– Вот здесь-то и вся соль этой истории. Пока Софи и Рикард были женаты, то постоянно пробовали завести ребенка с помощью ЭКО и ИКСИ. У них ничего не выходило, хотя попыток они предприняли очень много. А после смерти герра Лихтенштайна Софи, как его бывшая супруга, имела право использовать для оплодотворения его генный материал. И очередная процедура удалась – эмбрион прижился. В итоге все анализы показали, что у фрау Хильды теперь таки появился настоящий внук. Но ты бы видел лицо этой стервы, когда она вносила изменения в завещание в пользу этой француженки и ее ребенка. Собственно, после этой истории что-то изменилось и в наших родителях. До этого они даже не собирались тебе звонить.

– Ясно, – рассеянно пробормотал я, а в груди продолжала жить обида.

– Но они наши родители, мы должны принять их такими и стараться быть лучше их, – философски вздохнув, закончил Дитрих. – Кстати, отец не выдержал и намекнул мне на новое пари.

– Мне это не интересно, – сразу заверил я.

– То же самое он услышал и от меня.

Мы помолчали.

– Так что за пари? – Я повернулся к брату и улыбнулся. Все-таки от привычки вечно соревноваться не так просто избавиться.

– О! – воодушевился Дитрихю – Кто первый подарит дедушке и бабушке внуков, тот и барон. Ерунда, правда?

– Конечно. Они снова решили столкнуть нас лбами. Идиотизм!

– Да-да… К слову, какой у вас срок, Клаус?

– Тридцать одна неделя, – машинально ответил я, тут же найдя взглядом Лену и с улыбкой посмотрев на ее круглый животик. Потом пришло понимание, что братец и праздное любопытство – понятия весьма несоотносимые, и я запоздало уточнил: – А что?

– Да так, – ухмыльнулся Дит, глядя на вход в гостиную. – Извини, я отлучусь.

Я проследил за ним взглядом и едва не охренел. В комнату вплыла Кристина. С большим круглым животом впереди.

– Какой срок? – спросил Дита, чуть повысив голос.

– Тридцать одна неделя, – не оборачиваясь ответил он. Потом все-таки остановился и, взглянув на меня, добавил: – Отец хочет внуков. Это непременное условие. А у нас девочки. Двойняшки.

И сказано последнее предложение было с такой гордостью, что мне стало очевидно – Дитриху, как и мне, наплевать на соревнования, деньги родителей и их титул. Мы нашли свое счастье в другом, в том, что невозможно купить ни за какие богатства в мире…


Конец.