Поспешно двинувшись за ним, я остановилась у озера, растерянно глядя, как неловко мужчина скинул свою ношу и покачнулся в сторону явно самодельно прикрепленного двигателя.

Плыть окончательно расхотелось, даже несмотря на то, что в доме уже мог проснуться Клаус. Но бросать Дитриха одного было бы неправильным – мало того, что он был пьян, так еще и чем-то сильно обижен.

– Давай поплаваем у берега? – предложила я компромис собственным сомнениям, все еще примеряясь к предназначенному мне сиденью и размышляя, как отговорить мужчину от нехорошей затеи.

– Давай, – сразу согласился Дитрих, внезапно подхватывая меня на руки и подсаживая на катамаран. – Как прикажет моя русская госпожа! Готова?

Мой протест оборвался на корню, потому что в следующий миг наше хлипкое транспортное средство оказалось на воде. Чуть разбежавшись и подталкивая его на глубину, ко мне запрыгнул и сам Дитрих.

Он потянул за один из нескольких рычажков, дернул за шнур и мы рванули с места, двигаясь, по моему мнению, слишком быстро. Сначала я молчала, наблюдая за присмиревшим немцем, блаженно развалившимся на своем сидении, но, когда мы доплыли до середины озера, заволновалась:

– Послушай, – перекрикивая шум мотора, прокричала я. – Сбавь обороты!

– Ничего не бойтесь, фройляйн Елена! Вы под моей защитой! – отмахнулся он, “просыпаясь” и выруливая чуть левее. – Просто наслаждайся этой свободой! С Клаусом хрен так покатаешься!

– Да и слава Богу! – ответила я на русском.

– Моя твоя не понимать! – Дитрих хохотнул, зло блеснув глазами. – И здесь я проигрываю братцу! Но! Не будем отчаиваться, Елена! Зато я потрясающий рассказчик!

Катамаран снова вильнул в сторону, и меня слегка замутило. Только Дитриху уже не было дела до подобных мелочей.

– Стихи! Начнем с Гете! – сообщил он, поднимая глаза к небу и, кажется, забыв о моем существовании: – Но, ах! Лишь утро засияло, угасли милые черты! О, как меня ты целовала!!! С какой тоской смотрела ты!!! – Тут Дитрих вскочил на ноги и, еще немного повысив голос, продолжил: – Я встал, душа рвалась на части, и ты одна осталась вновь… И все ж любить – какое счастье! Какой восторг – твоя…

Дослушать не получилось.

Последний раз нашу хлипкую машину мотнуло в сторону, Дитрих красиво взмахнул руками и, сделав очень удивленное лицо, свалился в воду. А я, к своему ужасу, продолжила движение вперед.

Паниковать было некогда – слишком быстро приближался берег. Потянувшись к рычагам управления, я разом потянула за все выступы, и это возымело эффект. Правда, не самый нужный. Катамаран замедлил ход, но не остановился, и я, плюнув на всех ненормальных немцев в этой округе, спрыгнула в озеро буквально в десятке метров от земли.

Нырнув, ушла с головой, вскоре дотронувшись ногами до дна. Тут же оттолкнулась ногами, пытаясь скорее вернуться на поверхность. И тут паника все-таки накрыла – что-то не пускало меня наверх. Штанина зацепилась за выступающую корягу, а легкие уже разрывало от нехватки воздуха. Я забилась от страха, изо всех сил барахтаясь руками и свободной ногой. На миг даже решила, что это конец. Утону в грязном озере близ Кельна, и никто не узнает!

От мыслей о собственной смерти отвлек ботинок, мелькнувший перед затуманенным взором, а в следующий миг я получила не только свободу, но и ощутимый толчок под зад.

Это был Дитрих. Мы вынырнули почти одновременно, отплевываясь и щурясь. Я никак не могла прийти в себя, а он уже подставил мне плечо и, прохрипев: “Держись”, поплыл к берегу. Цепляясь за него, как за последнюю возможность остаться в живых, я бестолково гребла свободной рукой и ногами, совершенно позабыв, как нужно плавать.

Страх плотно засел в подкорках подсознания, поэтому, стоило немцу подняться на ноги и попытаться оторвать меня от себя, как он получил от меня двойную дозу объятий. Так и вышел на берег со мной, висящей на его шее и трясущейся всем телом.

– Ну, все, уже все, – шептал этот гад, придерживая мою спину. – Выбрались. Отпускай. Уже не опасно. Слышишь, Лена? Задушишь же…

– П-п-подел-лом! – отстукивая зубами незамысловатый ритм, ответила я, силясь внять его просьбам. – Н-нога…

– Что с ней? – всполошился Дитрих, пытаясь развернуться в плену моих рук и ног. – Дай посмотрю. Садись же.

Он плюхнулся на землю, дав мне почувствовать сушу. Несколько раз глубоко вздохнув, я все-таки смогла отпустить его и откинулась на спину, глотая непрошенные слезы, ручьем стекающие по лицу.

– Ну, ничего неисправимого, – услышала я голос Дитриха, касавшегося моей онемевшей ноги. – Джинсы порваны сильно – на выброс. А на коже царапина. До свадьбы заживет.

– С-сволочь, – проговорила я, шмыгая носом. – Чтоб теб-бя зак-кадировали на всю жизнь!

Надо мной появилась его физиономия, закрывающая собой солнце.

– Согласен. – Он наморщил свой породистый нос и, преодолевая себя, попросил: – Ну, прости. Я мудак.

– Д-да, – не стала отрицать правды.

– И должен искупить вину, – физиономия исчезла из виду, рядом послышалось шуршание. – Потом придумаю, как. Полежу минутку с тобой, а потом пойдем в дом. Что-то я выдохся. Надо же такой херне случиться. Дерьмо.

– Д-да, – снова согласилась я.

– А знаешь, откуда все беды? – Дитрих сел и задумчиво уставился на меня. – От любви.

Я даже трястись стала меньше от такого выпада.

– Только не говори, чт-то любишь меня, – застонала, прикрывая глаза. Еще пьяных признаний после неудачного утопления не хватало.

– Ты-то причем? – совсем сбил меня с толку этот псих. – Хотя… Хорошо было бы в тебя влюбиться. Тут тебе и родовое приданое, и общие интересы, да и девка ты симпатичная… Это бы решило многие проблемы.

– У тебя что, денег мало? – обалдев от такой заявки, уточнила я. – Зачем тебе наследство Лихтенштайнов?

– Хуже. У меня брат, который бесит страшно. Вот бы я его умыл, сыграв с тобой свадьбу. Да и бабла, знаешь, тоже много не бывает, нашел бы, куда потратить.

– После таких откровений, я к тебе на пушечный выстрел не подойду, – с кряхтением усевшись, предупредила Дитриха о своих дальнейших планах. – И замуж вообще не собираюсь. Ни за одного из вас.

– Угу, – он обернулся и, чуть прищурив покрасневшие глаза, проговорил на манер Клауса, поправляя воображаемые очки на носу: – Не зарекайтесь, фройляйн Елена, посмотрим, как жизнь обернется.

Я хотела ответить нечто саркастичное, но мысли враз вылетели из головы, стоило увидеть подъезжающую машину. Вспомнилась лишь русская поговорка: помяни черта, он и появится… И кто только Дитриха за язык тянул?

ГЛАВА 8

/Клаус/

Я проспал.

Это была первая мысль, стоило мне открыть глаза. Судя по положению солнца, уже минимум половина одиннадцатого.

Недопустимо.

Если честно, то очень хотелось во всем обвинить русскую девушку Лену, так как именно из-за нее я вчера несколько часов отпахал в зале, но все равно не смог уснуть до середины ночи.

Подавив в себе этот недостойный мужчины порыв, я отправился в душ. Холодная вода взбодрила и заставила мыслить здраво. Вчера поганка очевидно испугалась, стало быть, давить на нее и дальше – глупо. Пусть привыкнет, расслабится, а там посмотрим.

Одно я понял точно – против женитьбы я уже ничего не имею. И уж точно не стану отворачивать супругу к стенке во имя продолжения рода.

Довольно усмехнулся и в самом приподнятом настроении спустился на первый этаж, но почти сразу распрощался с добрым расположением духа. Посреди гостиной валялись мужские вещи. Куртка, пуловер, майка… И как завершение картины – две пустые бутылки из-под коньяка.

Не понял.

Поддев куртку носком, я брезгливо поднял ее кончиками пальцев и почувствовал, что она мокрая. Любопытно.

Где братец шастал ночью, раз пришел в таком виде, и почему после этого изволил надраться? Очевидно, что это были вещи Дитриха.

Моя душа аккуратиста не вынесла такого бардака, поэтому быстро приведя комнату в порядок, я направился на кухню готовить завтрак.

Задумчиво уставился на сковородку с нетронутой подгоревшей яичницей и потер висок. Шайсе, вечер потрясений и утро загадок! И все с появлением в жизни русской ведьмы!

Кинув случайный взгляд в окно, я нахмурился и вернулся к пасторальной вроде бы картине с лесом и озером, в которой меня что-то смутило. Приблизился к окну и, отдернув легкий тюль, прищурился, пытаясь разглядеть, что творится на водоеме, и мысленно проклиная плохое зрение.

Сердце тревожно заколотилось, едва я опознал в завалившемся на бок объекте на том берегу наш катамаран, а когда увидел высокую мужскую фигуру, держащую на руках маленькую женскую, то нервно сжал кулаки.

Прямо в тапках стремительно выбежал из дома, прыгнул в машину, достал запасные очки и, даже не пристегнувшись, выжал газ в пол, рванув с места не щадя шин.

Гравий застучал по днищу машины, но мне было не до возможных повреждений.

Я, шайсе, беспокоился…

Сжав пальцы на руле, вновь выругался и понял, что не просто беспокоюсь. Я боюсь.

Какого черта она вышла на воду вместе с пьяным Дитрихом?!

Не верю, что брат после ночных возлияний был трезв как стеклышко, особенно если учесть, что догонялся он точно после трех часов ночи, иначе я бы его услышал, пока не спал.

Дорога до соседнего имения казалась как никогда долгой. Я старательно гнал от себя плохие мысли. Но, несмотря на все усилия по возвращению самоконтроля, стоило припарковаться, как я выскочил из машины и бегом бросился к пирсу, где в последний раз видел Дитриха с Леной на руках.

Почти сразу увидел сидящую на берегу парочку. От сердца отлегло: русская была, очевидно, жива и почти здорова. Сидя рядом с братом, она щурилась и шмыгала покрасневшим носом.