— Ты что? Я же не виноват в том, что у тебя, такие волосы, словно растрепанные в спальне, и такие карие глаза. — Он провел большим пальцем по губе Расти. — И как противостоять тому, что твой ротик выглядит так, словно ты недавно целовалась, и просит большего… что твои груди всегда трепещут…

— Трепещут? — переспросила она, затаив дыхание, когда Купер прикоснулся к ее груди.

— Да… И в чем моя вина, если твои соски все время вздернуты и готовы?..

— Они всегда такие.

Ах, как Купер их любил! Улыбнувшись, он тихонько ущипнул одну из смуглых жемчужинок, нежно перекатывая ее между пальцами.

— Но вздернуты и готовы к чему, Купер?

Наклонившись вперед, он губами и языком продемонстрировал к чему. Знакомое ощущение пронзило Расти между бедер, словно кто-то принялся разматывать там шелковую ленту. Вздохнув, она обняла голову любимого ладонями и оттолкнула от себя. Купер посмотрел на девушку в замешательстве, но уже через мгновение она с силой откинула мужчину на подушки.

— И что мы будем делать? — не сопротивляясь, спросил он.

— Ради разнообразия я собираюсь заняться с тобой любовью.

— Мне казалось, ты только что этим занималась.

Расти встряхнула взъерошенной головой, ее «конский хвостик» давно и безнадежно растрепался.

— Но это ты занимался любовью со мной. Теперь моя очередь.

— А в чем разница?

Улыбаясь, словно довольная кошка, девушка многообещающе взглянула любимому в глаза, прильнула ближе и принялась покусывать его шею:

— Сейчас увидишь…


Утомленные страстью, они мирно лежали рядом.

— А я-то думал, только дамы легкого поведения знают, как делать это умело. — Голос Купера уже осип, так часто он выкрикивал имя любимой. Теперь у него остались силы только на то, чтобы легонько поглаживать ее спину кончиками пальцев.

— А я делала это умело?

Наклонив голову, Купер долго смотрел в глаза девушке, лежавшей на его груди:

— А разве ты этого не знаешь?

Взор Расти был еще затуманен любовью. Она взглянула на любимого и тряхнула головой — застенчиво и неуверенно.

— Это ведь был первый раз, когда ты…

Девушка кивнула в ответ. Купер мягко прошипел под нос очередное ругательство и подарил ей нежный, полный самого искреннего чувства поцелуй.

— Да, у тебя все получилось замечательно, — сказал он с долей юмора, выпустив губы возлюбленной, — просто великолепно.

После долгой паузы Расти вдруг попросила:

— Расскажи мне о своей семье.

— О семье? — Пытаясь собраться с мыслями, он рассеянно потерся своей ногой о ее, стараясь не задеть рану. — Это было так давно, что я почти ничего не помню. На самом деле все, что я могу воскресить в памяти о своем отце, — это то, что каждый день он уходил на работу. Он был продавцом. Нервная профессия в, конечном счете довела его до обширного инфаркта, он умер мгновенно. В то время я еще был в начальной школе.

Мать никак не могла смириться с тем, что отец умер так преждевременно, оставив ее вдовой. Она никак не могла смириться и с тем, что я… существую, так мне кажется. В любом случае все, что я значил для нее, — лишь долг, обязанность. Ей пришлось много работать, чтобы тянуть семью.

— Она больше не вышла замуж?

— Нет.

Судя по всему, в этом мать обвиняла своего безупречного сына, он явно был лишь обузой. Расти легко читала между строк, дополняя рассказ любимого и составляя для себя полную картину его жизни. Купер вырос нелюбимым. И нет ничего удивительного в том, что вместо того, чтобы пожать руку, протянутую в искреннем, теплом порыве, мужчина яростно кусал ее. Он просто не верил в людскую доброту, не верил в любовь. Никогда не чувствовал их. Личная жизнь Купера была измазана грязью, изранена болью, разочарованием и предательством.

— После окончания школы я присоединился к морским пехотинцам. Мать умерла в мой первый год во Вьетнаме. От рака молочной железы. Она была из тех женщин, которые до последнего упрямятся, не желая обследовать опухоль, — до тех пор, пока уже не станет слишком поздно.

Расти гладила подбородок Купера ногтем большого пальца, то и дело проникая в ямочку посередине. Ее сердце разрывалось от жалости к Куперу, который рос одиноким, нелюбимым ребенком. Что может быть хуже?! По сравнению с его тяготами собственная жизнь уже не казалась ей такой нелегкой.

— Моя мама тоже умерла.

— А следом ты потеряла брата.

— Да. Джеффа.

— Расскажи мне о нем.

— Он был просто потрясающим, — произнесла Расти с нежной улыбкой. — Его любили все вокруг. Джефф был дружелюбным, общительным — из разряда тех людей, которые в любой компании будут своими. Людей словно магнитом тянуло к нему. Брат был настоящим, прирожденным лидером. Он мог заставить всех смеяться. Он мог все.

— Ты и так часто об этом напоминаешь. Расти резко вскинула голову;

— Что ты имеешь в виду?

Похоже, Купер колебался, стоит ли продолжать беседу в этом ключе, но затем, очевидно, все-таки решил высказаться со всей откровенностью:

— Отец ведь все время ставит тебе в пример брата, призывая следовать по его стопам, ведь верно?

— У Джеффа были отличные перспективы в области торговли недвижимостью. И безусловно, отец хочет, чтобы и я добилась успеха в этой сфере.

— Но он хочет для тебя именно твоего будущего или будущего твоего брата?

Расти выскользнула из объятий Купера, свесив ноги с кровати:

— Не понимаю, что ты имеешь в виду.

Купер схватил прядь рыжих волос, пытаясь удержать возлюбленную рядом. Он на коленях пододвинулся к девушке, прижавшись к ней сзади.

— Черта с два, все ты понимаешь, Расти! Все, что ты говорила об отце и брате, сводится к одному: от тебя только и ждут, что ты влезешь в ботинки Джеффа, станешь собственным братом — только в женском обличье

— Мой отец всего-навсего хочет, чтобы я добилась успеха.

— Какой успех ему еще нужен? Ты — красивая, умная молодая женщина. Любящая дочь. Твоя карьера складывается великолепно. Разве этого ему не достаточно?

— Нет! То есть да, конечно, этого вполне достаточно. Просто отец хочет, чтобы я реализовала весь свой потенциал.

— Ага, или потенциал Джеффа.

Расти сорвалась с кровати, но Купер удержал ее за плечи:

— Возьми, например, эту охотничью поездку на Большое Медвежье озеро.

— Я же тебе говорила, что это была моя идея, а не отца!

— Но почему ты почувствовала, что должна была это предложить? Почему это было для тебя так необходимо — поддержать традицию, которую твой отец установил вместе с Джеффом? Признайся: ты поехала на охоту только потому, что это могло понравиться твоему отцу.

— И что в этом плохого?

— Ничего — если это был только жест самопожертвования, любви. Но думаю, этой поездкой ты хотела что-то доказать отцу. Наверное, дать ему понять, что ты такая же потрясающая и исключительная, каким был Джефф.

— Ладно, и мне это не удалось.

— Вот в этом-то все и дело! — вскричал Купер. — Тебе не нравится охота и рыбная ловля. Так какого черта?! Почему это автоматически должно превращать тебя в неудачницу?

Расти наконец-то удалось вырваться. Соскочив с кровати, она обернулась:

— Ты ничего не понимаешь, Купер!

— Похоже на то. Я действительно не понимаю, почему ты, ты сама, такая, какая есть, не устраиваешь своего отца. Почему ты все время что-то доказываешь ему, стараешься стать лучше ради него. Да, он потерял сына: это горе, настоящая трагедия. Но у него все еще есть дочь. И он пытается выделить из нее то, чем она не является. Вы оба одержимы Джеффом. Не знаю, насколько он был хорош, но убежден, по воде он не ходил.

В осуждение Расти направила на него карающий перст:

— Ты так красноречиво читаешь морали о навязчивых идеях других! А сам? Так же одержимо носишься со своей болью. Взращиваешь ее и, похоже, получаешь удовольствие от своей безысходности!

— Это полная чушь!

— Ну конечно! Тебе намного легче восседать на этой своей горе, чем снизойти до других людей, смешаться с общей массой. Если бы ты только смог немного приоткрыть свою душу, позволить окружающим заглянуть в нее, понять, что ты за человек. Но нет, тебя это приводит в ужас, не так ли? Еще бы, ведь тогда вскрылось бы все твое нутро. И кто-то смог бы понять, что ты — не жестокий, циничный, бесчувственный ублюдок, каким хочешь казаться. И этот кто-то вдруг бы решил, что ты способен дарить любовь и получать ее взамен

— Детка, я давным-давно разочаровался в любви.

— Тогда что же это все было? — Расти кивнула в сторону постели.

— Секс. — Мужчина постарался произнести это слово как можно более грязно.

Его безобразный тон заставил девушку пошатнуться, но в тот же момент она гордо откинула голову:

— Только не для меня. Я люблю тебя, Купер.

— Это всего лишь слова.

— Нет, это я и чувствую!

— Ты призналась в порыве страсти. Так что это не имеет никакого значения.

— Значит, ты не веришь в то, что я люблю тебя?

— Нет. В таком смысле — нет.

— О да. — Она пустила в ход свою козырную карту, — Зато ты все еще любишь своего неродившегося ребенка.

— Заткнись.

— Ты все еще оплакиваешь это дитя, потому что любил его. И так же искренне горюешь по тем парням, смерть которых видел в лагере для военнопленных. Их ты тоже до сих пор любишь.

— Расти… — Купер сорвался с кровати и угрожающе двинулся на нее.

— Ты был свидетелем того, как мать долгие годы лелеяла свои обиды, горечь и злость. Она упивалась своими бедами. Неужели ты хочешь потратить свою жизнь на то же самое?

— Лучше так, чем жить, подобно тебе, постоянно стремясь быть тем, кем ты не являешься.

Враждебная искра проскочила между возлюбленными. Она была столь яркой и сильной, что оба даже не услышали дверной звонок. Лишь когда Билл Карлсон позвал дочь по имени, они поняли, что уже не одни.