Наталья Нестерова - Двое, не считая призраков

— Батарейки сели, — приврал Антон. — Позвоним из автомата.

В кассах метрополитена Антон купил телефонную карточку для таксофонов. На ней было написано: «30 единиц».

— В каких единицах измеряют телефонный разговор? — спросила Катя.

Антон не знал, но ответил с умным видом:

— В грамм-децибеллах.

— А! Я думала, в калорий-метрах. Включился автоответчик, и Катя скороговоркой произнесла:

— Папа, Алла, со мной все в порядке, не волнуйтесь, буду завтра, целую, Катя.

Повесила трубку на рычаг, испугавшись своей смелости, с надеждой посмотрела на Антона.

— Хорошая девочка! — похвалил он и повторил: — Большая хорошая девочка!

Антон тоже сделал звонок — сестре, удостоверился, что дачу они не продали и ключ лежит на прежнем месте. Татьяна заговорила о том, что в их бизнесе началось какое-то обратное кино, как по мановению волшебной палочки… Антон не дослушал и быстро попрощался.

Ему показалось, что утром его разбудил Катин взгляд. Она сидела возле кровати, полностью одетая, и требовательно смотрела на голого, едва прикрытого одеялом Антона.

Это была другая Катя. Постаревшая? Повзрослевшая? Опять другая!

Конечно, случившееся ночью событие в жизни девушки играет большую роль. Но, как диктовал опыт Антона, сие событие делает из мрамора глину, а не наоборот. Девушка становится покладистее, мягче, плаксивее и доверчивее. А вовсе не превращается в суровую классную даму. Катя же выглядела именно строгой училкой, озабоченной и хмурой.

— Проснулся? Наверное, хочешь позавтракать? Я пыталась что-нибудь приготовить. Но газовая плита не работает, пьезоэлементы сломались, очевидно.

Антон сообразил, что Катя видела только те плиты, которые зажигаются от пьезоэлементов или маленькой электрической искры. О том, что к горелке надо поднести спичку, Кате неведомо. Антон вскочил и бросился на кухню. Слава богу, все краны на плите выключены.

— Признаться, готовить совсем не умею, — раздался за спиной голос Кати.

Антон обернулся, подошел к ней, обнял, стал целовать шею (чтобы ночной запах изо рта не отвращал ее):

— Ты не хочешь чуть-чуть полежать со мной в кроватке?

Антон клянчил, как мальчишка, Катя отвечала по-взрослому трезво:

— Очень хочу, но сейчас не время.

Голый, возбужденный, на тесной дачной кухне он обнимал девушку, закованную в джинсы и свитер, и она не подавала признаков желания расстаться с одеждой.

Чтобы остудиться, Антон нагишом (соседей не наблюдалось) выскочил во двор, ухая и вскрикивая, растерся снегом. Вернулся в дом, вытерся полотенцем и стал одеваться.

Что он вчера сделал неправильно? Из кожи вон лез, чтобы Катю не испугать, не травмировать!

Приехали на такси, предварительно заскочив в магазин за продуктами. Дом холодный и стылый. Включили обогрев и пошли кататься с горки. Катя веселилась и радовалась так, что с ней случилась икота. Антону больше всего в катании с горы нравилось кувыркание с Катей у основания спуска.

Потом пришли домой, он накрыл стол, сидели у камина. Как договаривались, рассказывали страшные сказки. Катя трепетала от страха (от страха ли?), пришлось ее обнять, посадить себе на колени…

Он был очень терпелив, внимателен, нежен до приторности и осторожен. Он тысячу раз спросил «тебе не больно?». На тысячу первый Катя хихикнула:

— Так часто «тебе не больно?» меня спрашивал только дантист.

Антон ценил юмор, но секс и юмор несочетаемы. Если девушке весело, значит, ты не сумел довести ее до нужного состояния. И он утроил старания. Он уже знал: за терпение и осторожность ему воздастся сторицей — завтра и в каждый из дней последующей жизни.

Но наутро получил девушку непонятно серьезную, задумчивую, словно вместе с ласками передал ей многотрудный печальный жизненный опыт.

Катя взялась резать хлеб, Антон отобрал у нее нож — вместе с хлебом вполне могла отрезать и пальцы. Она ничего не умела делать по хозяйству — очнувшаяся от летаргического сна царевна.

— Когда мы поженимся, — сказал Антон притворно весело, в душе замирая, — первое время готовить буду я, но потом ты постепенно подключишься.

— Хорошо, — просто ответила Катя.

— Ты поняла, о чем я говорю? Мы с тобой поженимся!

— Конечно.

Вчерашняя Катя обязательно пошутила бы на тему: на обесчещенной девушке положено жениться. Катя сегодняшняя восприняла его предложение как само собой разумеющееся, сто раз слышанное. Она читала инструкцию на коробке с чаем и на банке с растворимым кофе:

— Знаю выражения: чай заваривают, а кофе варят. Здесь нет этих глаголов! Кофе надо кипятить?

— Не надо. Садись, ешь. Катя! Что произошло? Что тебя беспокоит? Почему ты вдруг переменилась?

Опустив голову, она ковыряла вилкой в тарелке с яичницей. Антон увидел, как в желто-белую массу закапали слезы.

— Катенька!

Антон вскочил, забрал у нее вилку, поднял Катю, сел на ее место, усадил девушку на колени. Эта поза стала для них уже привычной.

— Что с тобой? Почему ты плачешь? Я тебя обидел?

Нет! — Обняла его за шею. — Ты очень хороший, самый лучший! Хотя наверняка наврал, будто у тебя была только одна девушка. Но сейчас это не важно. Антон, твои родители живы?

— Умерли.

— И ты… ты бываешь на их могиле?

— Конечно.

— А я… я… ни разу… никогда! — рыдала Катя. — Никогда не была на маминой могиле! Мне в голову не приходило! Я ее не оплакивала, понимаешь? Родная дочь не оплакивала свою маму, чтобы… там… ей было легче…

— Тихо, тихо! — гладил ее Антон. — Успокойся, моя девочка! Мы обязательно съездим на кладбище (там сейчас снегу — крестов не видно), мы все сделаем, как ты хочешь. Катенька, ты ведь совсем не помнишь маму…

— Мы прожили вместе два часа, а потом она умерла… папа… он всегда… никогда… Я думала, мама как фея, понимаешь? Какая может быть у феи могила? Но мама была живым, нормальным человеком, о котором все забыли…

Катя рыдала, Антон ее успокаивал и думал о легком сдвиге по фазе на идее умершей мамы, который произошел у девушки из-за потери невинности. Но Катя не переставала удивлять его. Высморкалась в его платок, вытерла глаза и спросила:

— Ты мне поможешь? Это очень важно.

— Если тебе хочется лунного грунта, то я тут же отправляюсь угонять космический корабль.

Катя шутке не улыбнулась, кивнула и опять спросила:

— У тебя есть деньги?

— Немного.

— Надо много.

— Сколько и зачем?

— Антон! Очень-очень тебя прошу: не выпытывай, просто помогай. Я потом… может быть… Идея! Давай продадим диадему? Где это можно сделать?

— Недавно я посетил ломбард…

— Отлично! — Катя вскочила на ноги и нетерпеливо потребовала: — Завтракай! Ты обычно долго ешь? Не очень долго? А можешь побыстрее?

В электричке Катя спала. У Антона, который держал ее за плечи, затекли руки, но он старался не возиться. Катин сон не был спокойным и тихим, она хмурилась, напрягалась и точно вела с кем-то трудный разговор.

— Это какой вокзал? — спросила Катя на перроне.

— Ленинградский.

— А где Казанский?

— Напротив, через площадь.

— Хорошо, нам туда надо, но потом. Сначала — ломбард.

В такси Катя на минутку стала прежней, прижалась к нему, зашептала на ухо:

— Ты меня прости за эгоизм и недомолвки! Я тебя очень люблю… я тебя люблю как-то сразу и полностью, даже говорить об этом лишнее, мне кажется. Я обязательно научусь хорошо готовить! Вот увидишь! Я всего добиваюсь, как папа… — запнулась она. — Через месяц будешь иметь на ужин утку по-пекински, брокколи в кляре с пармезаном. Ты любишь итальянскую или китайскую кухню?

— Я люблю тебя.

— Я знаю.

Приемщица в ломбарде, покрутив в руках диадему, равнодушно сообщила, что за бижутерию больше тысячи рублей не дают. Антон не успел рта открыть, как Катя обозвала приемщицу «непрофессиональным служащим» и потребовала заведующего.

Через несколько минут они сидели в кабинете начальника ломбарда — пожилого лысоватого еврея, который рассматривал диадему через увеличительное стекло, надетое на глаз, как у часовщика.

— Вещь аутентичная, — нетерпеливо сказала Катя. — Она есть во всех каталогах амстердамского общества ювелиров, называется «Диадема Кати».

— И свидетельство, паспорт на нее у вас имеется?

— Естественно! Но мы не продаем вещь, а закладываем, поэтому документы отдавать не обязаны.

— Вы знаете стоимость диадемы?

— В данный момент нас с вами должен интересовать размер залога, а не стоимость «Диадемы Кати», правильно? Хотя ваша процентная ставка…

Антон переводил взгляд с Кати на заведующего ломбардом, которые обменивались воспрос-ответами. Это были переговоры о сделке между дельцами, и Катя не выглядела наивной простушкой, скорее — гранд-дамой, знающей себе и сдаваемой вещи цену. Катя держалась уверенно и жестко. От ста тысяч долларов залога, требование — немедленно и наличными, цена все-таки сползла до восьмидесяти тысяч, которые, клялся и божился ломбардщик, он только и мог предоставить в течение получаса.

— Милый, я устала! — повернулась Катя к Антону. — Давай согласимся на предложение Марка Израилевича?

Его, оказывается, зовут Марком Израилевичем! Антон упустил момент, когда они знакомились.

— Пожалуй! — многозначно согласился Антон.

Но внутренне он паниковал: столько деньжищ! Сейчас Марк Израилевич уйдет за дверь и вернется с киллерами, или с милицией, или с чемоданом фальшивых купюр. Словно подслушав его терзания, Катя великосветски улыбнулась Марку Израилевичу:

— Надеюсь, вы не станете делать глупостей? Мой муж, — она показала на Антона, — и мой папа, чью фамилию я не рискую озвучить, не любят…

— Кидал, — подсказал Антон.

Катя явно не знала этого слова, вскинула в удивлении брови, но быстро вернулась в образ аристократки и приказала Марку Израилевичу: