Ну вот с такой программой мой сынок более-менее согласился, не забыв затребовать у меня подтверждения про «проснется, и мама дома». А я извелась вся, пока ехала в аэропорт, перед глазами все стояло его заплаканное личико. Обещание я сдержу – сегодня воскресенье, в понедельник вечером я рассчитываю вернуться.

И еще я на кое-что рассчитываю! Для начала я не забронировала номер в гостинице, надеясь быть приглашенной переночевать господином Красниным у него дома. Я решила, что правильней всего поговорить сегодня, а не в суетливый, загруженный делами понедельник, вот и приехала.

Это я нервничаю. Поэтому тут распинаюсь мыслями всякими.

Я летела в самолете и вспоминала тот подслушанный мной в баре разговор, когда Елена Михайловна сказала, что совместить наши с Красниным жизни невозможно, да он и сам не сомневается в этом. И я думала, насколько во мне крепка уверенность в том, что такая возможность есть? На что лично я готова, к каким глобальным переменам в своей жизни, чтобы быть рядом с ним, вместе с ним?

Я вдруг неожиданно вспомнила наш давний разговор с папой. Мы сидели как-то в уютном летнем кафе на берегу реки, говорили о делах, о маме, и я спросила его:

– Пап, почему ты с ней не развелся? Почему столько лет терпишь ее невыносимый характер, эти истерики и вечные театральные игры?

– Я ее люблю, Павлуша, – грустно улыбнулся мне он, отвернулся, посмотрел на реку, словно не со мной, а с собой разговаривал. – И всегда любил. Вот такой трудной. И никого, кроме нее. – Он снова повернулся ко мне и печально улыбнулся: – Я пробовал от нее уходить к другим женщинам, это не срабатывало, никогда. Для меня в жизни есть только она. Как бы невозможно и тяжело это ни было.


Домик, в котором проживал Павел Андреевич Краснин, меня сильно порадовал – братец моего московского жилища, может троюродный, но приблизительно того же года выпуска – старинный, практически в центре города, но главное для меня, как вы понимаете, – потолки!

Я стояла перед подъездной дверью, медлила и чувствовала, как от напряжения и тремора, нараставших во мне по мере приближения к цели от самой Москвы, меня уже вполне ощутимо поколачивает. Пропиликал домофон, открывая дверь и выпуская женщину средних лет, я приветливо поздоровалась и вошла в подъезд.

Да, и парадная тоже сильно порадовала и потолками и размерами.

Третий этаж, вот его дверь.

Наверное, я сейчас испытывала то же, что и человек, страдающий клаустрофобией, который надевает свитер и какое-то время орет – и страшно, и никуда не денешься!

«Как бы невозможно и тяжело это ни было», – вспомнила я еще раз папины слова и нажала на звонок, и сердце вдруг заколотилось как заполошное.

Прогремел отпирающийся замок, распахнулась дверь, и я увидела Краснина. Странное такое ощущение, будто я его год не видела, а не всего три дня! И он мне показался невероятно красивым – в легких хлопчатобумажных брюках, майке с логотипом какой-то арктической экспедиции.

– Оказывается, тебя все-таки можно застать дома, – заметила я очевидный факт.

– Иногда, – уточнил он.

И шагнул через порог ко мне, и обнял сразу, и с ходу поцеловал… А я уронила небольшую дорожную сумку, что держала в руке, на пол, обняла Краснина за шею и ответила на поцелуй. И мы стояли и неистово целовались на лестничной площадке и не могли остановиться, пока где-то этажом выше громко не хлопнула чья-то дверь – и мы словно опомнились.

Он отстранился от меня, не выпуская из объятий, и спросил весело:

– Ты каким чудом здесь образовалась?

– Московским рейсом «Аэрофлота».

– Идем! – распорядился он, подхватил мою сумку с пола, другой рукой взял меня за ладонь и потащил в квартиру.

– Здравствуй, – сказала я, когда он закрыл и запер на замок дверь за нами и повернулся ко мне.

– Здравствуй! – отозвался он, снова обнял, поднял над полом и куда-то понес.

– Краснин, мне поговорить с тобой надо, – обозначила я свой план проведения нашей встречи и главную цель моего визита.

– Обязательно! – пообещал он, донеся меня до кровати в спальне, поставил на пол и уточнил: – Немного позже.

Ну позже так позже, особых возражений у меня не нашлось, тем более мы уже снова обнимались, целовались и принялись стаскивать друг с друга одежду.

О господи, как же я по нему соскучилась!!

От соприкосновения наших обнаженных тел меня словно током ударило, и я торопила его, и пыталась что-то сказать и целовать одновременно, и приняла его всего, как дар божий, и уже летела, подчиняясь его силе и ритму, заданному им…

Наверное, мы на какие-то мгновенья оба провалились в дрему, ну, уж я точно, потому что проснулась-встрепенулась от его голоса:

– Я надеялся, что смогу завтра тебя умыкнуть из института и заняться с тобой любовью на прощание. Даже планы строил, как это сделать.

Он лежал на спине, закинув одну руку за голову, второй обнимая, прижимая меня к своему боку и тихонько поглаживая, и смотрел куда-то вверх, не в потолок, думаю, а в свои чувства и мысли.

– А ты собрался со мной прощаться? – удивленно спросила я.

– А ты собираешься оставаться? – ответил вопросом на вопрос он, повернул голову и посмотрел на меня испытующе.

– До завтрашнего вечера точно, – сообщила я.

– Тогда у нас вся ночь и полдня впереди, – притянул он меня к своей груди и легко поцеловал в губы.

– Краснин, я есть хочу, – внесла я прозаическую ноту в наше романтическое послележание. – У тебя есть какая-нибудь еда или в магазин надо идти или в ресторан?

– У меня есть еда даже для таких вегетарианочек, как ты, – уверил меня он и, чмокнув в нос, распорядился: – Пошли на кухню, будем тебя кормить!

Я сидела на диване в большой уютной кухне, одевшись в легкие шорты и майку, которые предусмотрительно взяла с собой, надеясь именно на такое развитие событий, и смотрела, как он колдует у плиты.

– Пал Андреич, да ты еще и готовить умеешь? – не удержалась я от озвучивания своего удивления, хоть и не очень сильного, помнится, Глория рассказывала, что он вкусно готовил.

– Умею, – посмотрел он на меня, традиционно усмехнувшись, не отрываясь от помешивания чего-то в сковородке.

– Ну, я еще в экспедиции поняла, что ты у нас и жнец, и швец, и на дуде игрец! – выразила я свое искреннее восхищение.

– Это все отец, – выключив огонь под сковородкой и принявшись накрывать на стол, по ходу дела рассказывал он. – Когда он взял меня первый раз с собой в экспедицию, то приставил к кухне и объяснил, что мужчина должен уметь все, а полярник должен уметь все в несколько раз лучше, чем другие. Готовить, так хорошо и разнообразно, уметь из любых исходных продуктов сделать прекрасное блюдо, потому что при нашей тяжелой работе еда очень важна. Ну и быт вести, это тоже важно – убирать, стирать, жить в чистоте и порядке – это как место в голове расчищать для правильного течения мысли и формул. Навсегда приучил. А готовить мне нравится, люблю я вкусно поесть.

Я слушала его в большом душевном замешательстве и принялась мысленно ужасно себя ругать! Нет, ну можно быть такой ограниченной идиоткой!

Оказывается, как невероятно важен для мальчика отец, как много он дает сыну, передает свои знания, умения и мудрость, тем более когда это достойный и любящий отец. Вот уже который раз Краснин упоминает про своего отца, про то, чему он его научил, с таким уважением и гордостью за него. Почему я раньше этого не понимала и даже не задумывалась об этой стороне мужской жизни? У меня же всю жизнь перед глазами находился яркий пример таких отношений – мой папа и дед Платон! Как я могла рассуждать, решать: расскажу – не расскажу про Архипку, подрастет, сам решит?! Почему я брала на себя роль судьи и вершителя их судеб?! Почему я не подумала, сколько упустят они оба, не общаясь и не зная друг о друге, как пострадает от этого мой сын и сколько недополучит в жизни!

Пока я занималась мысленным самобичеванием и поркой, Краснин уже поставил на стол большую тарелку с овощным салатом, вторую с рисом и жареными овощами, испускающими пар и чудесный аромат, миску с салатом из молодой капусты, хлеб, специи и разные растительные масла для заправки на выбор и два прибора, а потом сел сам напротив меня.

– Приятного аппетита, – пожелал он и принялся накладывать мне и себе в тарелки предложенное угощенье.

– Ум-м! – восхитилась я, отведав рис в его исполнении. – Краснин, это очень вкусно! Обалденно!

– Я рад, – улыбнулся он.

Некоторое время мы просто молча с удовольствием ели, поглядывая друг на друга, а потом он вдруг спросил:

– Ты заметила, что обращаешься ко мне только по фамилии и никогда не зовешь по имени, только в официальном формате по имени-отчеству?

– Да? Я не акцентировала на этом внимания, – пожала я плечами, прожевала и пояснила: – Но тебе очень идет твоя фамилия, есть в ней какая-то сила. Наверняка она что-то очень замечательное значит на древнеславянском. А тебе неприятно, что я по фамилии?

– Да нет, – улыбнулся он. – Я уже успел привыкнуть. Мне даже нравится, как ты это произносишь.

У меня была куча вопросов к нему, и я бы говорила и говорила о его жизни, привычках, о чем угодно – но я понимала, что оттягиваю момент трудных признаний, вот поужинать придумала, поддержать легкую беседу и тайно надеюсь продолжить эту беседу в кроватке, а может, потом улучить удобный момент…

Все это отговорки – надо резать к чертовой матери!

– Мне надо рассказать тебе кое-что очень важное, – вздохнув тяжко, сделала я предварительное заявление.

– Хорошо, расскажешь, только давай доедим сначала, – усмехнулся он моей серьезности.

– Давай! – обрадовалась я и этой небольшой отсрочке и тут же перескочила на другую тему, чтобы он не передумал: – У тебя замечательная квартира и дом старинный.

– Да, – поддержал светскую беседу за ужином Павел Андреевич. – Она еще от деда нам досталась, а ему правительство выдало, как важному ученому.