Все мальчики и парни, которые были у меня, всегда, увидев ее впервые, тут же бросали меня и, как загипнотизированные, увивались вокруг Глории, даже моя первая и единственная большая любовь – аспирант нашего института, за которого я думала, что выйду замуж. Я думала, и он так думал, но, попав в наш дом на мой день рождения и увидев Глорию, он тут же сделал предложение ей. Мама смеялась, папа ужасно расстроился, а мы с Глорией закрылись в моей комнате и хохотали до слез.

– Вот и хорошо, что они на меня переключаются, – говорила мне Глория всегда, еще с моего подросткового возраста. – Нам же не нужен дурной и глупый, нам нужен тот, кто тебя любить будет. А такой на других женщин не поведется, восхитится, смотреть станет, любоваться – это же хорошо и правильно, но нужна ему будешь только ты.

Я никогда ее не ревновала ни к ее красоте, ни к этим сбегавшим женихам, ни к ее шикарной жизни и мужчинам. Я много чего понимала про нее.

Никогда она не рассказывала про мужчин, с которыми жила или встречалась в тот или иной момент – что-то болтала желтая пресса и телевидение, что-то гламурные издания, большей частью вранье. Мы никогда не обсуждали эту тему и ни о чем не договаривались, так сложилось по нашему обоюдному пониманию, что это личное дело ее и тех мужчин, и я никогда и не проявляла излишнего любопытства.

Однажды она пришла ко мне в студию без звонка и предупреждения. Работать тут же стало невозможно, моя клиентка вся извелась, принялась болтать с Глорией, и я объявила сеанс законченным.

– Что-то случилось? – спросила я, когда мы наконец остались одни.

– Случилось, – улыбнулась она мне, обняла одной рукой и тут же успокоила: – Не пугайся, ничего страшного. Хочу с тобой посоветоваться.

Мы сели в моем маленьком кабинете на диван у журнального столика, я сделала нам чай, выставила на стол ее любимые сухофрукты, других сладостей она не ела. Конечно, можно было бы пойти в кафе, но результат нам обеим давно известен – посидеть и поговорить спокойно не дадут: тут же начнут мужчины к ней приставать с просьбой познакомиться и совать свои визитки.

– Павлуша, – без долгих прелюдий начала она, – я беременна, и я совершенно не знаю, что с этим делать. Я даже как-то растерялась первый раз в жизни, представляешь?

Нет. Не представляю. С двенадцати лет она точно знала, что, как и когда надо делать.

– Ты же знаешь, что я не хочу и не собираюсь выходить замуж, создавать семью, и я никогда не думала, что буду иметь детей, – несколько растерянно перечисляла она свои сомнения. – Я не хочу и не представляю себя в роли матери.

– Но ты с этой ролью прекрасно справлялась, лучше всех, – возразила я ей, – ты для меня была больше мамой, чем сестрой.

– Это не совсем одно и то же, Павлуш, – улыбнулась она своей прекрасной, всегда мудрой и загадочной улыбкой. – Ребенка надо выносить, родить, кормить грудью и заботиться о нем постоянно, всю жизнь, а я этого не делала, и если честно, то и не хочу делать. Я это поняла, когда Филипп стал настаивать на детях. Может, я просто еще не созрела, не доросла до материнства?

– Глория, – упрашивала я, сложив молитвенно ладони и прижав их к груди. – Давай родим этого ребеночка! Ты представляешь, какой он красивый родится и умный? Я тебе во всем помогу! Хочешь, я декретный отпуск возьму сама у себя и буду заниматься только тобой и ребенком?

– Я не знаю, Павла, – серьезно ответила она.

– А кто его отец? – наконец задала я самый логичный и правильный вопрос.

И тут она улыбнулась так… как улыбаются теплым приятным воспоминаниям, которые много чего значат для человека, – посмотрела задумчиво куда-то выше моей головы и улыбнулась.

– Он настоящий мужчина, – перевела она на меня взгляд, продолжая улыбаться, – хороший человек, очень яркая, неординарная личность, большой умница.

– И красавец, – подсказала я характеристику.

– Ну, не уверена, – усмехнулась Глория. – У него очень мужская харизматичная внешность, но красавцем его не назовешь. Особенно в том сиропном смысле, в котором сейчас рассматривают мужскую красоту.

– Умный, приличный, хороший мужчина, – подытожила я перечень характеристик будущего отца. – Значит, ребенок точно удастся красивым и умным. Ты собираешься сообщить этому папе?

– Нет, – усмехнулась Глория. – Он действительно уникальный мужчина и единственный, кто расстался со мной по своей инициативе.

– Что-о-о?! – спросила совершенно обескураженно я. – Да ладно, этого просто не может быть! Не в этой жизни и не с тобой!

– И тем не менее это так, – улыбнулась радостно Глория. – После чего, кстати, я стала уважать его еще больше.

– И почему он это сделал? Семья, дети? – принялась торопливо выпытывать я.

– Ничего подобного, – рассмеялась сестрица. – Он совершенно свободен от иных обязательств. Ни жены, ни детей, ни даже любовницы постоянной.

– Тогда я не понимаю, – растерялась окончательно я.

И она рассказала мне.

Глория вместе с мужчиной, которому делала дружеское одолжение, несколько месяцев выходила в свет, давая пищу для версий и сплетен всему бомонду, на самом деле помогала ему таким образом пройти непростой развод – ну, я в эти подробности влезать не буду. Просто она к нему хорошо относится, поэтому и позволила ему сопроводить себя на несколько мероприятий. А так как он чиновник федерального уровня, то должен был присутствовать на научном международном консилиуме в Питере, куда и попросил Глорию поехать вместе с ним.

И там, на этой конференции, Глория услышала выступление Павла Андреевича Краснина…

После она сама подошла к нему!!! Фанфары!! Моя сестра никогда сама не подходила ни к одному мужчине и никогда первой не проявляла своего интереса к ним!!

Она ему так прямым текстом и объявила и попросила показать ей город – она бывала несколько раз в Санкт-Петербурге, но полюбоваться его архитектурой ей не удавалось. Ясный пень, что мужчина со всей готовностью согласился!

Они бродили, бродили, сидели в кафе, и снова гуляли, и добродились до квартиры Краснина, где и осели на двое суток. Он ухаживал за ней – сам готовил, причем очень вкусно готовил, как уверяет Глория, сам накрывал на стол и сам убирал, сбегал за букетом и горячими булочками, пока она спала, и рассказывал все, о чем она просила, завораживая ее своим голосом. А утром третьего дня, накормив Глорию вкусным завтраком, он, грустно улыбнувшись, сказал:

– Мы, наверное, больше никогда не увидимся.

– Почему? – возразила Глория. – Я могу пожить и в Питере, тем более я не осмотрела и десяти процентов всех его достопримечательностей.

– Конечно, но только не со мной, – погладил он ее по руке.

– Ты сейчас даешь мне от ворот поворот? – сильно удивилась Глория.

– Это невозможно, и ты прекрасно это знаешь, – усмехнулся Краснин. – Ты настолько великолепна, что можно ослепнуть от твоей красоты, прикоснуться к тебе и умереть счастливым.

– Другим мужчинам, но не тебе, я правильно поняла? – рассмеялась она.

– Не совсем. Я не подхожу тебе никакой гранью своей жизни. И мы оба это понимаем. Моей зарплаты хватит только на одну пару твоих туфель. Ты с другой галактики жизни, недосягаемой для меня. И не потому, что у меня нет такой возможности – есть, и это ты понимаешь. При желании я мог бы поменять страну, и получать весьма серьезные деньги, и читать публичные лекции, и получать огромные деньги, и при этом легко войти в тот элитный круг, в котором ты живешь.

Он взял двумя руками ее ладонь, поцеловал, погладил и посмотрел ей прямо в глаза:

– Ты королева и самая прекрасная женщина в мире. И ради тебя можно было бы все это сделать с великой радостью. Но королеве надо служить, а у меня не получится служить женщине, я уже продан и предан с потрохами науке. – Он грустно улыбнулся, перевернул, еле касаясь, поцеловал ладошку Глории и снова посмотрел ей в глаза. – Я уже служу науке и самой великой «женщине» – Арктике. Я могу только любить женщину, могу разделить с ней жизнь пополам, стать не просто любовником, но по-настоящему близким другом, но на равных и в чем-то авторитетом, как мужчина. Для меня возможен только такой вариант отношений.

– Понимаю. У тебя была такая женщина? – спросила Глория, очарованная такой его откровенностью.

– Нет, – покачал он головой. – Я был женат, но мы так и не стали близкими людьми друг для друга.

– Значит, эта женщина еще будет, – наклонилась и поцеловала его в лоб Глория.

– Вряд ли, – обнял ее Краснин, благодаря за понимание.

Они проговорили еще около часа, а потом он проводил ее в аэропорт.


– Я чувствовала какое-то недомогание в последнее время, обратилась к врачу и вчера узнала, что беременна. От Краснина. Других мужчин у меня не было уже больше полугода. И знаешь, я второй день думаю, что если и рожать от кого, то только от такого мужчины. Он очень талантливый, бесконечно одаренный и умный, он очень мужчина и какой-то правильный.

– Глория, умоляю тебя, давай родим! – уговаривала я.

– Только при нескольких условиях! – вздохнув, решительно заявила она. – Ты выносишь эту беременность вместе со мной, одна я не справлюсь. И этого ребенка я рожу для тебя, я не смогу стать нормальной матерью, я хочу и буду жить своей привычной жизнью, ребенок туда не вписывается, ты же понимаешь. Зато ты хоть пятерых родишь, всегда останешься такой же девчонкой молодой, заводной оптимисткой, энергичной и при этом великолепной мамой.

Она всегда меня хвалила! И всегда рассказывала мне, какая я неординарная, прекрасная, умная и так далее. Я не очень-то ей верила, но зато никогда в жизни не комплексовала ни по одному поводу. Каким-то непонятным образом Глория навсегда излечила меня от всяких комплексов.

Мы выносили эту беременность!

К пяти месяцам я переехала к ней и каждый день выгуливала их с ребенком по паркам, кормила правильной едой и читала книжки вслух.

Я прочла тонны книжек! И русскую классику, и английскую, и детские сказки, и стихи – я читала, и читала, и читала с выражением, часами! Ходила за ней по квартире и читала, лежала рядом на кровати и читала, мы готовили на кухне вдвоем, я клала книжку рядом с собой и опять читала!