– Приоткрыть шторы? – спросила она. – На улице так хорошо!

Тибби опять покачала головой.

– Не надо, так тоже хорошо.

Энни поняла, что матери больше не хочется видеть яркий свет. Ее мир сократился до кровати и окружающих лиц. Энни кивнула, на глазах у нее выступили слезы, и некоторое время они просто сидели в тишине, пустынной грустной комнаты.

Потом Тибби произнесла:

– Спасибо тебе за то, что ты вызвала Филиппа домой.

Мать широко открыла глаза, пристально глядя на дочь, словно говоря: «Я понимаю, что это значит!». Потом она улыбнулась, и Энни опять показалось, будто Тибби сказала: «Все правильно»…

Эта смесь боли, облегчения и любви, наполнившая Энни, казалась слишком тяжелой для нее. Они сидели молча, и дочь держала руку матери между своих ладоней. Энни думала, что мать продолжает распутывать нить своих воспоминаний, как делали это они со Стивом, пытаясь связать воедино пестрые картины прошлого. Но Тибби внезапно сказала ясным чистым голосом:

– У вас с Мартином проблемы? Поэтому ты такая грустная?

В голове Энни вихрем пронеслись слова отрицания, успокоения, признания, она уже было открыла рот, чтобы сказать: «Ну, конечно, нет! Мы счастливы». Но, подняв голову, натолкнулась на внимательный взгляд материнских глаз. «Ты сама хотела сказать ей правду», – подумала Энни.

– Когда?

– После взрыва. Мы оказались с ним в развалинах вместе.

Тибби кивнула.

– Я так и думала… – Интуиция матери снова заставила Энни почувствовать себя совсем юной девушкой, почти ребенком. «Не уходи, Тибби! Это будет для меня слишком большой утратой!»

– Ну и что ты собираешься делать? – Энни безнадежно посмотрела на мать.

– Ничего. Что тут можно сделать?

Внезапно она увидела, как блестят в сумраке комнаты материнские глаза. Тибби слегка скривила губы. Это был жест нетерпения и разочарования, единственное экономное движение, на которое у матери хватило сил.

Энни знала, что ответила не правильно. Прошло несколько долгих минут, прежде чем Тибби вновь заговорила.

– Я в свое время тоже ничего не делала, – сказала она. – Не повторяй моих ошибок… Не повторяй…

Последние слова уже больше напоминали легкий выдох. Признание причинило ей боль и мать закрыла глаза обессилев. Энни потрясло это открытие, она сразу все поняла. Значит, и ее родители когда-то так же, как они с Мартином, потеряли друг друга! Возможно, дело тогда было в другом мужчине или в чем-то еще, но что бы там у них не случилось, родители остались вместе. Может быть ради нее и Филиппа. Тибби ушла в домашние заботы, занялась садом, а Джим взял на себя другую часть повседневных материальных забот. Энни почувствовала всю печаль такого существования, бесконечную и безмолвную, как пыль, покрывавшая теперь материнскую мебель.

«Не повторяй моих ошибок».

Но не бывает одинаковых ошибок. Они все разные, и это выясняется только потом, когда уже известные их последствия.

Энни поднесла к губам материнскую ладонь, чувствуя легкие кости под высохшей старческой кожей. Что-то в словах матери было верным, было в них и понимание, и сострадание, и поддержка.

– Ты нас понимаешь, – прошептала она, – я люблю тебя, мама!

Тибби улыбнулась, не открывая глаз. Ее голова утонула в подушках.

– Я знаю… – сказала она дочери.

Энни оставалась у нее, пока не убедилась, что мать уснула. Тогда она осторожно положила материнскую руку на покрывало и вышла на свет вечернего солнца. После полумрака комнаты его яркость ослепила женщину, и она некоторое время постояла на ступеньках, ожидая, пока привыкнут глаза, потом села в машину и поехала назад к Мартину и детям, ожидающим ее в уютном доме, казавшимся таким надежным укрытием от всех жизненных передряг.

А Тибби умерла этой же ночью незаметно, во сне.

Завещания она не оставила, кроме того, которое они с мужем оставили много лет назад в пользу своих детей. Не оставила она и никаких указаний о своих похоронах. Энни была уверена, что мать хотела бы быть похороненной на кладбище, но ничего не сказала, когда брат с отцом решились на кремацию.

– Это разумно, – энергично доказывал Филипп, и Энни мрачно отвернулась, отказываясь понимать, как что-либо, связанное со смертью матери, может называться разумным.

Были сделаны все необходимые приготовления, и Тибби была кремирована посте коротенькой торопливой службы, проведенной в уродливой современной часовенке. Занавеси, которые раздвинулись, пропуская скользящий гроб, напомнили Энни такие же бархатные шторы в театре. Ей хотелось биться в истерике и рыдать, но она, окаменев, стояла рядом с Мартином и орган играл траурную музыку над их головами.

После окончания церемонии все вышли на улицу, залитую солнечным светом.

Энни, отец и брат решили, что они и их друзья соберутся в родительском доме после похорон, и сейчас она, оглянувшись назад, увидела, как за машиной Мартина следует небольшая кавалькада других автомобилей. Отец сел на переднее сиденье, Филипп устроился рядом с Энни, которая никого не замечала, поглощенная своим горем. Одиночество и пустота после смерти матери были так сильны, что она чуть не закричала: «Подождите! Мы оставили ее одну! Вернемся назад!»

Мартин остановился поодаль от дома, чтобы оставить место другим машинам. Затем печально вереницей они вчетвером подошли к воротам, и отец Энни, взглянув на фронтон здания сказал:

– Я собираюсь выставить его на продажу. – Зеленые створки ворот распахнулись, скрипнув при этом, как когда-то приветствовали Энни, возвращавшуюся из школы.

– Может быть, это и правильно, – сказал Филипп. – Дом стал слишком большим.

Они вошли, а Энни задержалась у входа. За своей спиной она слышала, как подъезжают другие автомобили, раздавались приглушенные, тихие голоса. Энни посмотрела надверной молоточек из латуни, который Тибби обычно тщательно начищала, на окна, слегка запыленные, и от того тусклые.

«Это же только дом» – пыталась утешить себя она. И все же он был чем-то больше. Для Тибби это была тщательно обустроенная респектабельная святыня, место поклонения той семейной жизни, которая уже давным-давно пришла в упадок. В конечном итоге, это было смыслом существования ее матери, и вот теперь дом должны будут продать, а новые владельцы будут смеяться над его старомодным убранством.

Мартин подождав ее у дверей, подошел к ней и взял под руку.

– Без Тибби это уже совсем другой дом, – сказал он, стараясь утешить жену.

– Знаю, – ответила она и спустя мгновение прошептала: – Как жаль! Для меня это такая потеря!

Они вошли в дом.

Энни делала то, что от нее ожидалось, то же, что в свое время делала ее мать. Она приветствовала старых друзей и обменивалась с ними печальными вежливыми улыбками, предлагала гостям холодные закуски, разливала по бокалам белое вино и передавала его желающим. А потом, когда наступило небольшое затишье, поднялась наверх в спальню матери.

Энни присела на краешек кровати, и ровная светлая поверхность покрывала сразу же захрустела под ней своей накрахмаленной тканью. Потом она встала, подошла к встроенному стенному шкафу, немного подождав, открыла зеркальные дверцы, посмотрела на одежду матери, аккуратно развешанную на вешалках, еле сдерживая слезы, глянула на туалетный столик, на старомодные стеклянные флакончики с любимыми духами Тибби, осторожно взяла в руки один из них…

И вот, пока Энни стояла и смотрела на материнскую комнату в ее голове все громче и громче, все настойчивей зазвучал голос. Сердце гулко забилось в груди.

СТИВ! СТИВ!

Она поставила флакон с духами на столик и решительно подошла к телефону, стоявшему на тумбочке рядом с кроватью Тибби. Энни набрала номер Стива, опять выслушала объявление автоответчика, и тепло от звуков голоса любимого снова разлилось по ее телу…

В этот раз она назвала свое имя и, подумав, добавила несколько слов.


Стив вернулся домой раньше, чем обычно. Он провел ленч с одним парнем из рекламной компании, которого он терпеть не мог, и теперь у него было отвратительное настроение. Поэтому, а также для того, чтобы как-то убить время он напился, и вот теперь он сидел в комнате, наблюдая, как от солнца остается один краешек, и день угасает, оставляя ему головную боль и мерзкий, металлический привкус во рту.

Квартира, где он сидел, выглядела голой и заброшенной. Он зашвырнул куртку на спинку дивана, встал и пошел в кухню, чтобы приготовить себе еще выпить. Затем, с полным стаканом виски в руке он вернулся, подошел к столу и нажал кнопку автоответчика.

И вдруг, в первую секунду, когда Стив услышал ее голос, он еще не был уверен в том, что это голос ему не послышался. Так уже ни раз случалось с ним в то время, когда он еще надеялся, что Энни ему позвонит, Но сейчас он уже не ждал от нее звонка. Энни, конечно, ушла навсегда. И вот, наконец!

Стив нажал на кнопку и перемотал пленку, чтобы прослушать еще раз. Голос Энни не исчез. Она была здесь, говорила с ним, ее голос звучал так невыносимо близко.

– Это Энни, – сказала она. Затем была пауза, и Стив увидел Энни совершенно отчетливо, вплоть до малейших черточек ее лица. Она торопливо заговорила.

– Я хочу увидеть тебя… Еще ведь не очень поздно, правда? Скажи, что не поздно…

И все.

Стив закрыл глаза. Холодное виски приятно жгло язык. Сделав глоток, Стив улыбнулся. Улыбка была вымученной, но он больше не колеблясь, уверенно набрал памятные ему цифры. Она оказалась дома. Как только он услышал знакомый голос, понял, что любит ее даже больше, чем раньше.

– Спасибо, что позвонил, – тихо сказала она.

– Что случилось, Энни?

– Моя мать умерла несколько дней назад.

– Поверь, мне так жаль.

Энни повернулась спиной к кухне и уперлась лбом в стену.

– Дело не в этом, – сказала она, – Стив, ведь ничего не окончилось, правда? То, как мы расстались…

– Да, – спокойно ответил он, – ничего не кончилось.