– Ну, конечно.

Энни подняла глаза, взглянула на стену над кроватью мальчугана, с каракулями, нацарапанными фиолетовым мелком и добавила: про себя:. «Это невозможно…» Но что именно «невозможно» в эту минуту она и сама бы не смогла сказать – то ли невозможно что-либо изменить, то невозможно продолжать жить такой жизнью…

Она подоткнула плотнее под тельце сына теплое одеяло.

– Спокойной ночи, глупенький, спи спокойно.

– И еще от двери воздушный поцелуй!

Это была обычная просьба Бенджи и часть ритуала ежевечернего прощания мамы с сыном.

Энни покорно стояла у двери и посылала ему поцелуи, пока малыш, удовлетворенный, не уронил головку на подушки. Тогда она включила ночник и тихонько затворила за собой дверь.


Мартин на кухне уже расставлял стаканы на подносе. Муж и жена сосредоточенно двигались по комнате, заранее зная каждый, что необходимо делать, Энни закончила приготовление овощей, а потом начала накрывать на стол и торопливо протирать до зеркального блеска ножи перед тем, как положить их возле каждого прибора. Она взяла из ящика с бельем салфетки, придирчиво их осмотрела, нет ли складок, потом отыскала ветвистый бронзовый канделябр (их свадебный подарок) и воткнула в него несколько длинных белых свечей. Как всегда было очень приятно готовиться к приему гостей Энни снова улыбнулась при мысли о том, что делает все точно, как Тибби, так же размеренно и тщательно.

– Ну, как у нас получается? – спросил Мартин.

– Все отлично.

– Ну вот, – он даже засветился от радости, глядя на нее, словно сам сделал все приготовления. – И не о чем было беспокоиться.

Энни решила, что если она не хочет окончательно погубить вечер, то не имеет смысла возобновлять перепалку. Она улыбнулась и пошла посидеть на диване с Томасом.

Волосы сына, еще мокрые после душа, были гладко зачесаны назад; лицо мальчика блестело и он, ожидая, пока обсохнет, увлеченно занимался какой-то головоломкой.

Энни сидела рядом с сыном и внимательно наблюдала за его игрой, когда в назначенное время, как и договаривались, в прихожей зазвенел звонок, и Мартин поспешил навстречу гостям.

Вечеринка началась точно так же, как и десятки ей подобных на протяжении последних лет. Шесть человек, пришедших на праздничный обед, были старыми друзьями. Одну пару Мартин и Энни знали еще со своих студенческих лет. Томас был лучшим другом детей второй пары с тех самых пор, как начал ходить. Среди приглашенных был и партнер Мартина по бизнесу с женой.

Как и у всех добрых знакомых, часто проводивших свободное время вместе, у них тоже были общие впечатления и воспоминания, оставшиеся после совместных праздников и уикэндов. Чтобы понять друг друга с полуслова, им порой достаточно было многозначительных недомолвок, легких улыбок, незатейливых, только им знакомых шуток. Вот и сегодня, как только все собрались, гостиная наполнилась радостными приветствиями, разговорами и смехом.

Друзья, все шестеро, навещали Энни в больнице, посылали ей цветы и приносили подарки, предлагали по очереди присмотреть за детьми. Вернувшись из больницы, Энни, конечно, с каждым из них уже виделась, но этим вечером вое было немного иначе, потому что они собрались специально в ее честь. Она чувствовала с какой теплотой все к ней относятся. На столе стояло шампанское, и Энни выпила целых два бокала, стараясь не выходить из роли растроганной всеобщей любовью виновницы торжества. И тем не менее она ощущала какую-то отстраненность от всех, сидящих за праздничным столом.

Энни посмотрела на Тома, выбиравшего из блюда орехи со сливами и, ничего ему не сказав, пошла в кухню посмотреть, готова ли рыба, а потом, возвращаясь назад, она внезапно поразилась тому, насколько у них у всех наигранно оживленные лица.

– Том, пора спать… – шепнула она сыну, стараясь скрыть, что пошатнулась.

Том пошел с обычным своим недовольным видом, напутствуемый веселыми пожеланиями остальных участников застолья.

– Не унывай, парень! Спокойной ночи!

Энни вместе с ним вышла в холл, обняла сына у подножья лестницы. Свет здесь был тусклым, неназойливым, и она с тайным сожалением посмотрела в темный дверной проем, ведущий в супружескую спальню.

Когда Энни вернулась к своему месту на диване, партнер Мартина как раз вспоминал, как они вчетвером: он, его жена Гейл и Мартин с Энни, отдыхали в Провансе.

– Представляете, и это было целых десять лет назад!

– Девять, – поправил его Мартин.

В то лето все две недели шли бесконечные дожди, такие сильные, что когда кому-либо надо было идти в туалет во дворе, кемпинга, то приходилось одевать ботинки и укрываться зонтом. Из-за погоды они целыми днями сидели безвылазно в помещении и играли в бридж, совершенно бесконечную игру, к тому же недоставлявшую им никакого удовольствия, потому что Ян и Гейл играли превосходно, а Мартин с женой были откровенно слабыми игроками. Энни фанатично любила солнечные ванны и постоянно злилась из-за того, что лишилась своей ежегодной порции загара. И вот сейчас друзья ее добродушно поддразнивали, как часто делали это и раньше, а она изо всех сил; старалась улыбаться в ответ.

– У меня сохранились фотографии той поездки, – сказал Мартин. Я их тут как-то просматривал, когда Энни была еще в больнице.

Он порылся в ящике и достал целый конверт. Фотографии начали передавать из рук в руки, сопровождая каждую воспоминаниями и взрывами смеха. Когда они, наконец, дошли до Энни, она взглянула на свое изображение и на других на фото так, как будто видела группу давних, полузабытых знакомых.

Потом Энни отдала фотографии Мартину, а сама пошла опять на кухню, там она зажгла свечи, посмотрела на их отражение в черном стекле окна, выходящего в сад. Маленькие овальные язычки огня покачнулись, задрожали, а потом загорелись ярким и чистым пламенем.

– Все готово, – прошу к столу, – позвала она гостей. Они вошли все вместе и стали рассаживаться за столом, подшучивая и споря друг с другом. Энни украсила рыбное заливное крохотными, похожими на перышки побегами кервеля, и стала передавать тарелки с заливным по кругу навстречу восторженным возгласам:

– Энни, ты восхитительна!

– Вы только посмотрите на это! В особенности ты, Гейл, дорогая моя!

Мартин обошел вокруг стола подливая всем еще шампанское, а Энни села напротив него во главе всей компании. Баранина еще находилась в духовке, розовея изнутри в ожидании, пока подрумянится тесто.

Все, что происходило за столом, весь ход вечеринки был под бдительным контролем хозяйки, но сквозь шумевшее в голове шампанское Энни сосредоточенно пыталась уловить причину какой-то смутной тревоги, навивавшейся в душе. Что-то совсем неуловимое… Возможно, не нужна была сегодня вся эта демонстрация ее кулинарного искусства, а, может, тревожно от того, что она всем и себе в том числе пыталась доказать, что ничего особенного не произошло и все по-старому, в то время как случилось слишком много всего, и прошлое уже не вернуть, как не старайся. Пожалуй, случись ей подавать сегодня сухие бисквиты – это, по крайней мере, было бы честнее.

– Неужели я им всем лгу? – внезапно с отчаянием подумала Энни. Справа от нее Дэвид – его сын был другом Томаса – взял бутылку и наполнил ее бокал, потом поднял свой и провозгласил:

– За тебя, милая Энни! И за новые встречи!

– За новые встречи! – эхом отозвалась Энни и выпила.

Вокруг нее продолжалось веселье. Спустя некоторое время она почувствовала, что вино помогло – все трудные вопросы куда-то отступили, ушли на дно сознания. Энни подала запеченную баранину и снова села в свое кресло, глядя на лица друзей.

При свете свечей комната выглядела чуть таинственно и была наполнена ароматами вкусной еды и дорогих духов и хорошего вина. На одной из женщин были длинные блестящие серьги, и, когда она наклонялась через стол, рассказывая какую-то историю, серьги в ее ушах качались, разбрасывая по всей комнате яркие, цветные лучики. Наконец, рассказчица добралась до самой сути своей забавной истории, и раздался взрыв хохота, Энни тоже рассмеялась от всей души.

– Наша Энни сегодня совсем не похожа на себя. Она какая-то особенная, – произнес Дэвид в ответ на чью-то реплику и тепло сжал ее ладонь.

Энни обвела взглядом стол и сидящих за ним гостей, подумала о том, какие рядом с ней приятные и остроумные люди. Вот сейчас они сидят в уютной комнате, хорошо закусив и подвыпив, и им так легко и так весело вместе. Сквозь сияние свечек Энни смотрела на Мартина. В эту минуту его лицо значило для нее не больше и не меньше других лиц, – одинаково знакомое и чужое. Ей внезапно стало очень холодно, так холодно, что она даже вздрогнула. Они все чужие! Даже Мартин! Чувствуя озноб во всем теле, Энни вдруг поняла: только один человек ей, действительно, близок и нужен в эту секунду, и этот человек – Стив. Она почувствовала, как на шее шевельнулись волосы, как будто их коснулась ладонь Стива, и перед глазами возникла больничная палата и мягкий приглушенный свет ночников. Она знала, что и Стив тоже думает о ней, и их мысли друг о друге стали мостом, соединившим их через расстояния.

Это была настоящая тоска, настолько нестерпимая, что Энни сжала кулаки, вдавливая ногти в ладони, чтобы сдержать стон отчаяния. Казалось, что вся эта вечеринка проходит где-то не здесь, а вдалеке, а она видит всех своих гостей из холодного пустого пространства…

– Энни, как ты себя чувствуешь? – заботливо спросил Мартин.

Она снова увидела лучи от сережек и постаралась как можно непринужденнее улыбнуться.

– Все нормально. Спасибо, милый. Как ты думаешь, подавать десерт?

Энни отодвинула стул и пошла к холодильнику нетвердой походкой, радуясь возможности спрятать от всех свое лицо. Она посмотрела в белое чрево холодильника, где среди пакетов и свертков разнообразных продуктов стоял стеклянный кувшин с лимонным кремом. Все сильнее ее охватывало чувство нереальности происходящего; все вокруг было ненастоящим. Единственной реальностью стала та кромешная тьма, которую разделяла она со Стивом, и единственным настоящим чувством было то, которое сейчас испытывала к нему, своему случайному знакомому.