ЕСЛИ ОНА УМРЕТ…

При мысли об этом его снова охватил ужас, и он судорожно сжал стакан. Но Энни не умрет! Ее раны пока еще очень серьезны, но все-таки теперь была уверенность в том, что она будет жить. Наступили мгновения простого человеческого счастья. Сейчас Рождество, их дети спят наверху, и все будет прекрасно.

Мартин поставил пустой стакан и пошел наверх в комнату мальчиков. Взял красные чулки, которые они повесили у себя в ногах на спинки кроватей, потом поправил одеяла, и, несколько минут смотрел на спящих детей. В своей спальной Мартин достал из-за шкафа подарки, которые Энни заботливо припрятала там.

Он доставал их один за другим и аккуратно укладывал в детские чулки. Его трогала и волновала забота, с которой жена выбирала подарки, учитывая наклонности и интересы детей, Сразу было ясно, кому из сыновей предназначена та или иная игрушка. Именно сейчас он понял и оценил то, как незаметно и любовно Энни дирижировала их повседневной жизнью, обыденными делами и заботами. Почему раньше он этого не понимал и даже не замечал?

Закончив раскладывать подарки, Мартин положил раздувшиеся красные мешочки на кровати мальчиков, потом отнес самые крупные игрушки вниз, в гостиную, и разложил их под елкой. Сказочные огоньки елочных гирлянд образовали разноцветную, мерцающую в темной комнате пирамидку.

Мартин увидел, что возле камина сыновья оставили стакан виски, кусок мясного пирога для Санта Клауса и морковку для оленя, на котором тот приедет. На этом всегда настаивала Энни.

– Почему бы не угостить чем-нибудь старого оленя? – послышался Мартину ее вопрос. Вот и сегодня, должно быть, Томас попросил бабушку приготовить это угощение.

Мартин улыбался, выливая виски назад в бутылку. Потом он с жадностью съел пирог и морковку. Внезапно ему пришло в голову, что он, оказывается, практически ничего не ел с того самого дня, когда произошло несчастье.

– Здравствуй, Санта Клаус, – сказала бы сейчас Энни, будь она дома. – Пойдем спать, Мартин.

Он почувствовал на своей руке теплое прикосновение ее ладони и ощутил знакомое чувство радости и покоя, от того, что она лежит в постели рядом с ним. Мартин выключил елочные гирлянды и пошел в спальню. Как бы ни было ему самому плохо, он сделает это рождество счастливым для детей.


Как он и предполагал, дети проснулись ни свет, ни заря. Сначала Бенджи, а за ним и Том прибежали к нему с чулками, подпрыгивающими у них за спинами. Сыновья вопили от радости, глаза у них горели.

– Посмотри! – кричал Бенджи. – Он приходил!

– Все хорошо? – прошептал Томас.

Мартин откинул одеяло, и они устроили кучу малу рядом с отцом – колючую мешанину из острых локтей и коленок.

– Тс-с-с, не разбудите дедушку с бабушкой. Да, Том, все хорошо, все очень хорошо.

– Хэй, па! Счастливого Рождества!

Он обнял их на минуту, и они утихли, затаив дыхание, прислушиваясь к таинственному шороху и треску внутри чулок с подарками.

– Ну что? – спросил Мартин. – Вы не собираетесь посмотреть, что принес вам в подарок Санта Клаус.

Сыновья одновременно нырнули в мешки. Мартин с удовольствием наблюдал за ними. И хотя он точно знал, что произойдет, сейчас он диктовал вместе с ними, разворачивая подарки. Для Бенджи, который очень любил рисовать, раскрашивать или мастерить что-нибудь, в чулке оказались толстые круглые фломастеры, наполненные яркими, светящимися красками, и он сразу же схватил их своими маленькими неумелыми пока пальчиками. Еще там были блокноты с оранжевыми, черными и фиолетовыми страницами, так и ждущими, чтобы на них что-нибудь начеркали, а еще строительные кирпичики, которые так восхитительно – удовлетворенно клацали соединяясь, и картинки, чтобы раскрашивать и вырезать их. Для Томаса, живого, сообразительного и задиристого мальчугана, в мешке оказались карманные головоломки и миниатюрные роботы. Там были игрушки-трансферы, превращавшиеся в нечто совершенно иное, если правильно повернуть или нажать в нужном месте. А еще в его чулке была модель самолета, которая, если ее запустить, безошибочно возвращалась в руки владельца.

И кроме того, для обоих мальчиков было припасено «смертельное» оружие космических пришельцев, о котором они так давно мечтали и против которого были решительно настроены и Энни, и Мартин. Но сейчас он, увлеченный, как и сыновья, разглядыванием подарков, только улыбался. В который уже раз строгие педагогические принципы Энни отступили перед зовом ее мягкого сердца.

– Как здорово! – подвел итог Томас, откидываясь назад и удовлетворенно вздыхая. Потом он вспомнил про мать, и лицо его омрачилось.

– Жалко мамы нет дома… – Мартин привлек его к себе.

– Она скоро вернется, – пообещал он. – Прошлой ночью ей стало значительно лучше. Скоро вам можно будет повидаться с нею.

Тень на лице сына сразу исчезла.

– И тогда я смогу шпарить своим гамма-бластером эту проклятую больницу.

– И я, – встрял Бенджи.

– Ну, ну, – хмыкнул Мартин, – шпарьте-ка, вы лучше сами в свою комнату. Я приготовлю чаю и расскажу деду и бабушке о маме.

Он выбрался из кучи оберток и коробок вместе с детьми, скакавшими вокруг него и стрелявшими во все стороны из своих «смертоносных» штучек.

ВСЕ ПРЕКРАСНО! – подумал Мартин, – все должно быть очень хорошо.

Он раздвинул шторы и увидел, что свет рождественского утра уже озарил городские улицы.


Рождество было именно таким, каким его Стив и представлял себе. Из палаты напротив в своих розовых, похожих на турецкие, халатах пришли женщины, те из них, которые могли ходить. Они пожелали всем мужчинам счастливого Рождества. Затем началась суматоха других посещений. Пришел священник с больничным хором, который исполнил несколько хоралов, за ними явились лечащие врачи, причем некоторые из них пришли со своими женами и детьми. Дети поменьше явно скучали и бегали взад и вперед по палате, скользя на паркетном полу. После докторов приехали телерепортеры, чтобы сделать репортаж о том, как отмечают Рождество жертвы террористического акта. От всей этой суматохи Стив потерял чувство времени, ему все казалось, что еще раннее утро, хотя, в действительности, был уже полдень. Вскоре принесли рождественский обед. Заведующий хирургическим отделением разрезал индейку, и санитарочки забегали с тарелками, разнося их пациентам. Внесли вино из импровизированного винного погреба Стива; оно оказалось приятным дополнением к тому, что уже было выпито утром.

После обеда старый продавец газет, блаженно улыбаясь, откинулся на подушки и быстро погрузился в сон, безмятежно посвистывая носом.

Сразу после полудня начались визиты родственников. Одна за другой появлялись семьи. Родители, жены и дети, окружали кровати больных.

Когда в коридоре раздалось цоканье каблуков, Стив, еще не видя следующего посетителя, уже знал, кто идет.

На Кэсс было меховое пальто, купленное ею в Риме по случаю. Шкурки были подстрижены и покрашены до такой степени, что мех потерял свой натуральный вид. Единственным напоминанием о животных остались кисточки хвостиков, свисавших с плеч. Меховая шляпка была плотно надвинута ей на глаза так, что видны были только ярко накрашенные губы. В этом наряде у Кэсс был сногсшибательный вид, словно в палату зашла обложка журнала мод. И, конечно, ее появление произвело эффект разорвавшейся бомбы. Все присутствовавшие обернулись и в течение минуты рассматривали экстравагантную посетительницу. А Кэсс остановилась рядом с кроватью Стива и посмотрела на него.

– Привет!

– Боже, Кэсс, – произнес он. – Ты не изменяешь себе даже на Рождество!

Он попытался вспомнить, когда видел ее в последний раз, и не смог. В любом случае, их последняя встреча была несколько месяцев назад.

Кэсс пожала плечами под своими мехами, расстегнула пальто. Под ним на ней была кашемировая узкая блузка кремового цвета. Она блестела и походила на мех сиамской кошки, подчеркивая сходство Кэсс с этим животным. Стиву было знакомо загадочное выражение ее зеленых дымчатых глаз. Такими они казались потому, что Кэсс была близорука, но не хотела носить очки.

– Ну и классный у тебя вид! – сказал он и закашлялся, в ту же секунду, поймав себя на мысли, что его фраза прозвучала двусмысленно. Кэсс была хороша как всегда.

– О тебе, пожалуй, этого не скажешь.

– Благодарю…

Она прошла вперед и села на край его кровати. Ее ноги под короткой вязаной юбочкой в белых чулках казались еще длиннее.

– О, дорогой, я не имела ввиду ничего такого. Просто я хотела сказать, что все это чудовищно.

– Ладно, ладно, я все понял.

– Ну вот, – подумал Стив, – кажется опять начинаем спорить.

Похоже на то, что они совершенно не способны понять друг друга. Даже трудно представить, что эта хорошенькая девушка с широкими раскосыми глазами когда-то была его женой. Она оглянулась, зябко передернула плечами.

– Ух, ненавижу больницы! Как только ты тут можешь лежать!

Он улыбнулся.

– Ого, еще как могу! Лежу, слушаю разговоры, присматриваюсь к сестричкам. Есть тут одна, очень хорошенькая, рыженькая такая… Вот так вот, наблюдаю, размышляю и сплю. Так что бывают случаи и похуже.

Кэсс рассмеялась и скрестила ноги.

– А я вот не могу так много думать. Бедненький ты мой!

Стив подумал о том, что она по-прежнему чертовски привлекательна. Если бы она лежала рядом с ним, он повел бы рукой по впадине меж ее грудей, по упругому животу, а потом еще ниже к атласному холмику меж ее покатых бедер. Он вспомнил, как она вздыхала от наслаждения и ее широко открытые глаза рассеянно останавливались на его лице.

Стив неловко пошевелился под одеялом, чувствуя тяжесть гипса на сломанной ноге.

– Болит? – невинно спросила Кэсс, указывая глазами на его ногу.

– Да нет, это не от боли.

Она уловила намек в его фразе и, довольная произведенным эффектом, засмеялась. Стиву внезапно пришло в голову, что в сущности, они очень плохо знают друг друга. Он узнал Энни значительно ближе и глубже, хотя все часы, проведенные под обломками, они только держались за руки, да потом он старался поудобнее уложить ее голову. Кэсс, глядя на него, ревниво спросила: