— Не стоит, пап, — возразила Ксюша, стараясь придать голосу спокойствие и бодрость. — Я отлично себя чувствую, только немного устала. Сейчас посмотрю телик и лягу спать.

— Ну, целую тебя. Если что — звони.

Она с облегчением нажала на рычаг и глянула на табло электронного будильника. Господи, да уже девять. День прошел, как во сне. А Костя так и не объявился. Попробовать связаться с ним еще?

Ксюша быстро пробежала пальцами по клавишам телефона. Из трубки доносились осточертевшие уже долгие гудки. «Ну же, Костя, подойди! Пожалуйста, услышь меня!»

— Да, слушаю, — раздался совсем близко знакомый, родной голос.

Ксюша от счастья на мгновение утратила дар речи. Она судорожно вдохнула, закашлялась и только и смогла произнести:

— Костя!

— Ксюша? Ты? — что-то неприятно резануло ее по уху.

Что-то в его тоне было не так, но Ксюша не понимала, что именно. Какая-то странная, чужая интонация.

— Как твои дела? — спросил Костя.

— Плохо. — Она из последних сил старалась не разреветься, но слезы уже предательски щекотали нос. — Очень плохо, Костик. Я болела, лежала в больнице. Ты даже не пришел меня навестить.

— Меня не было в Москве, — произнес он очень спокойно. — Я приехал только полчаса назад.

— А я тебе весь день звоню, — жалобно проговорила Ксюша. — Где же ты был?

— Ездил отдыхать. Ты же порвала только один билет, второй остался цел и невредим. — Теперь в его голосе она уловила явную издевку.

— Прости. Пожалуйста, прости меня. Не знаю, что тогда со мной было — затмение какое-то.

— Как Ольга? — уклонился от ответа Костя.

— Кость, тут столько всего приключилось, ты даже представить себе не можешь. — Ксюша, наконец, овладела собой, и возбужденно затараторила в трубку. — Я должна тебе рассказать. Это… это немыслимо, фантастично. И… ты приезжай ко мне. Можешь прямо сейчас?

В трубке воцарилась напряженная тишина.

— Кость, — нетерпеливо окликнула Ксюша. — Ты где? Куда пропал?

— Я здесь. — Голос его звучал отчужденно.

— Ты приедешь?

— Нет.

Она подумала, что ослышалась.

— Ты сказал «нет»? Я верно поняла?

— Да, верно.

— Но почему? — ее охватила досада. — Ты что, устал? Это ничего не значит — отдохнешь у меня. Мне просто необходимо, чтобы ты был здесь, у меня… у меня жуткие неприятности.

— Ксюш, послушай. — Костин тон немного смягчился, но все равно остался холодным и отстраненным. — Я не смогу к тебе приехать. Ни сейчас, ни завтра, ни через неделю. Вообще никогда.

— Ни-ког-да? — Ксюша по складам произнесла это пугающее, невероятное слово.

Что значит «никогда»? Это говорит Костя, ее Костя, который десять лет бегал за ней, как нитка за иголкой? Который ради нее на все был готов? Он, наверняка, сошел с ума!

— Ты сошел с ума, — гневно проговорила Ксюша. — Сейчас не время для шуток.

— Я не шучу. Я совершенно серьезно говорю тебе — я не приеду.

— Но я не понимаю! Что происходит? Мне действительно очень плохо, тебе же не наплевать на это?

— В какой-то мере наплевать, — абсолютно невозмутимым голосом произнес Костя. Помолчал чуть-чуть и добавил. — Теперь.

В голове у Ксюши забрезжила смутная догадка. Она принялась лихорадочно сопоставлять факты. Она порвала свой билет, и Костя поехал отдыхать один. Был в отпуске больше месяца, говорит неузнаваемым тоном. Что все это может означать? Только одно.

— Ты… ты нашел себе кого-то? — упавшим голосом пробормотала Ксюша. — Скажи честно, не увиливай.

— Ты угадала, нашел. Ее зовут Марина. Мы познакомились в поезде. Я соврал тебе — на самом деле я уже три недели, как вернулся в Москву.

— И все это время… — Ксюша замолчала, раздавленная свалившимся на нее новым несчастьем.

— Все это время я жил у нее, — веско, точно приговор прочитав, произнес Костя.

— А… как же я? — Ксюша громко шмыгнула носом.

— Ты? Прости, но ведь ты не любишь меня. Я тебе не нужен. Я долго не понимал этого, надеялся на что-то, ждал. Но любому терпению приходит конец. Я пытался тебе звонить из Адлера, но все время не было связи.

— Ты звонил мне из Адлера?!

— Да. Не один раз.

— Так это был ты!!

Ксюша без сил привалилась к комоду. Вот, значит, откуда были эти загадочные звонки, которые пугали ее до полусмерти. Вовсе не из ада, а с южного курорта!

— Я совершенно тебя не слышала, — проговорила она, с трудом шевеля губами.

— Я тоже. Я подумал, что это знак.

— Какой еще знак?

— Что нам пора расстаться навсегда.

— Нет! Этого не может быть! — в ужасе крикнула Ксюша. — Ты не должен так поступать со мной! Не должен! Ведь я тоже поняла! Я все поняла!

— Что ты поняла? — устало спросил Костя.

— Что ты нужен мне! Я не могу без тебя, мне худо. Горько, одиноко. Ты не можешь вот так взять и разлюбить меня, это немыслимо.

— Ты права. — Костя тихонько вздохнул. — Это было очень тяжело. Но я старался, и у меня получилось. Возможно, не до конца, но получилось. А скоро получится окончательно.

— Не надо так, прошу тебя. — Ксюша, стиснув зубы, подавила рвущиеся из груди рыдания. — Мы… мы оба поспешили, но еще ничего не поздно. Нам необходимо встретиться и все решить. Пожалуйста!

— Поздно, Ксюша, поздно. Мне, действительно, очень жаль. Прощай.

В ухо ей ударили короткие гудки, каждый из которых казался ударом грома. Она стояла, сжимая в руках трубку, так, что костяшки пальцев побелели от напряжения. Неужели она потеряла его? Погналась за журавлем в небе и упустила синицу. Как там говорил шофер-Лесовичок? «Синица умная птица, и зимует в наших краях. А журавль норовит в холода улетать подальше, в чужие страны».

Зря тогда Ксюша не послушала его, не придала значение таким мудрым, пророческим словам. Теперь остается лишь локти кусать…

…Ее привели в себя оглушительные хлопки за окном. В просвет между шторами было видно снопы разлетающихся, разноцветных искр. Кто-то пускал ракеты, может, по поводу дня рожденья или свадьбы, а, может, и просто так.

Ксюша положила телефон и медленно пересекла комнату. Прижалась лбом к холодному стеклу, глядя в озаряемую яркими вспышками темноту. Салют стих. Мгла стала густой и желеобразной, как студень. Ксюша открыла створку, и на нее пахнуло ночной прохладой. По небу неслись черно-серые, низкие облака. Потом ветер развеял их, и выглянула луна. Она была круглая, полная, сдобная, как колобок. Ксюша отчетливо видела темные точки посередине золотисто-розового круга — глаза, нос и рот. Физиономия, ухмыляясь, смотрела прямо на нее — точь-в-точь, как в тот роковой день, когда с минуты на минуту должен был придти Николай. Тогда, однако, Ксюша испытывала эйфорию и азарт, а сейчас ничего, кроме отвращения и брезгливости. Она еще немного подышала свежим воздухом и захлопнула окно. Плотно задернула занавески, не оставив любопытному светилу ни единого шанса на подглядывание. В задумчивости села на постель. Взгляд ее рассеянно скользил по комнате, выхватывая разные предметы, пока не наткнулся на лежавшие на тумбочке оплывшие остатки свечей. Ксюша одним махом сгребла их, отнесла в кухню и выкинула в мусорное ведро.

Никогда в жизни она не станет больше прибегать к магии для исполнения своих желаний. С нее хватит!

Ксюша вернулась в комнату и хотела, было, ложиться спать, но в это время звякнул ее мобильный. Пока она доставала его из сумки, сигнал прекратился. Ксюша лениво нажала клавишу «просмотр», уверенная, что звонила мать, беспокоясь о том, как она одна в квартире. Но на табло значилось: «Костя».

Ее словно подбросило. Как это понимать? Он случайно набрал ее номер? Или хотел что-то сказать и передумал? Или… или пожалел о своих словах и надеется все вернуть обратно? Как хорошо бы было, если бы последнее!

Ксюша стремительно начала одеваться. Усталости и подавленности как не бывало. Она не станет перезванивать, просто поедет туда, где была несколько часов назад. Добьется, чтобы Костя впустил ее в дом и выслушал. Ведь он сам сказал, что не смог пока разлюбить ее до конца! Значит — у нее есть надежда. Не нужно плакать и взывать к жалости, не нужно громких и красивых слов — вместо этого она поглядит ему в глаза, и все встанет на свои места. Они не могут друг без друга, а остальное не имеет никакого значения.


Костя, сгорбившись, сидел в кухне не табурете. На столе перед ним стояла остывшая чашка чая, и лежал наполовину засохший бутерброд с сыром. В руке Костя держал мобильник. Крошечный «Панасоник» почти целиком умещался в ладони и весело помаргивал зеленым глазком, словно хотел сказать своему хозяину: «Не унывай, все будет в полном порядке».

Ровно час назад ушла Марина. Перед уходом она плакала, тихо, беззвучно, и оттого еще более горько. Костя пытался утешить ее, неловко гладил по голове, целовал в мокрый от слез висок, бегал за водой. Он был сам себе противен — словно со стороны видел свое каменное лицо, пустые глаза, губы, раздвинутые в резиновой улыбке. Марина все это тоже видела. Она перестала плакать, несколько раз судорожно вздохнула и спокойно произнесла:

— Котик, я пойду. Ты не сердись. Ночевать сегодня не останусь, Димка с утра куксился, боюсь, как бы не разболелся.

Костя молча кивнул. Он прекрасно знал, что дело не в ребенке и ему было невыразимо стыдно. Дело в нем самом, в его ненормальной привязанности к Ксюше. Марина — чудесная девушка, и физически она ему подходит, и хозяйка отменная. Те полтора месяца, что они знакомы, она вела себя безупречно и благородно по отношению к нему. Но время идет, и она видит, чем дальше, тем больше — сердце Костино так и не освободилось. Нет в нем места для нее и сына, нет, хоть убей. Что ей сказать, как возразить, если на самом деле это чистая правда?

— Может, останешься? — неуверенно спросил Костя.