– Вы же знаете, судья, что я всегда ношу только голубое. Впрочем, я рада, что вам нравится мой наряд.

Бернс кивнул и повернулся к Лайонелу. И судья, и Харрисон заметили гримасу отвращения на лице южанина. Глядя на Белл, Лайонел глумливо усмехнулся. Увидев это, Бернс расправил плечи и зло поджал губы.

– Расскажите мне, что вам известно, Лайонел, и побыстрее.

– Мы с братом нашли письма этого черномазого к его матери. Когда мы прочли их, мы поняли, что это он убил нашего отца.

– Подождите минутку. Я тоже читал эти письма, но такого вывода не сделал.

– Но ведь этот ниггер убежал, так? Он дотронулся до моего бедного отца, верно? За убийство и за свою дерзость он должен умереть, и я приехал сюда, чтобы увидеть своими глазами, как его отправят на тот свет. Я признаю, что в своих письмах он не писал открыто; что убил отца. Но мы с братом зашли к матери, чтобы узнать, как все случилось. Мы записали ее правдивый рассказ на бумаге – эта бумага у вас есть, – а потом дали ей ручку, и она эту бумагу подписала. Она утверждает, что моего отца убил вот этот ниггер. Какие еще доказательства вам нужны?

– Да, это серьезный аргумент, – согласился судья. – Скажите, Ливония Эддерли говорила вам о происшествии при свидетелях?

– Да, там был мой брат Реджинальд… и еще мамаша этого черномазого. Но она не в счет. Ведь любому южанину известно, что нельзя верить словам негра.

Харрисон буквально нутром чувствовал излучаемую Лайонелом ненависть. Он посмотрел на присяжных. Казалось, что они ощущают некоторую неловкость. Однако нельзя было сказать, что они ненавидят Лайонела Эддерли. Следовательно, ему пора было браться за дело.

– Теперь ваша очередь, Харрисон, – обратился к Макдональду судья.

– Не верь ни одному моему слову, – тихо пробормотал Харрисон, наклонившись к Адаму. – Если я кивну, значит, я лгу. Передай это братьям и сестре, но так, чтобы никто больше не услышал.

Макдональд принялся шумно отставлять в сторону стул. Затем подошел к столу судьи Бернса.

– Что ж, может быть, это серьезная улика, а может быть, и нет. В этом еще надо разобраться.

– Совершенно верно.

Харрисон повернулся к Лайонелу и с полминуты пристально разглядывал его, стараясь, чтобы присяжные заметили отвращение на его лице. Голос его, однако, зазвучал тихо и вкрадчиво:

– Я рад, что похож на своего отца, упокой Господи его душу. Он был хорошим человеком. Вы похожи на своего отца, Лайонел?

– Думаю, да. Я горжусь им.

– Что ж, значит, можно сказать, что вы восхищаетесь своим отцом.

– Да.

– Что случилось после того, как он умер? Что-нибудь изменилось на вашей плантации и вообще в ваших краях?

– Началась война – вот что случилось.

– Я готов биться об заклад: вы считаете, что ваш отец этого бы не допустил – раз уж вы так им гордитесь. Разве я неправ?

– Откуда мне знать? – ухмыльнулся Лайонел. – В любом случае мы бы сейчас жили по-другому, если бы не его смерть. Мы потеряли все, а отец ни за что бы не допустил этого.

– Сколько вам было лет, когда ваш батюшка преставился?

– Семнадцать.

– А вашему младшему брату?

– Двенадцать.

– Семнадцать лет – это уже подходящий возраст для того, чтобы участвовать в боях. Вы не записались добровольцем, Лайонел?

– Нет. Физический недостаток не позволил мне вступить в армию конфедератов.

– Что это за недостаток?

– Я должен отвечать, судья?

– Да.

– У меня плоскостопие.

Харрисон не поверил Лайонелу и знал, что ему не верит ни один человек в зале.

– Ваш отец когда-нибудь бил вас?

– Нет, никогда.

Это тоже была ложь. Харрисон подошел к столу, взял лежащую на кем Библию и протянул Лайонелу так, чтобы он видел, что это за книга. Судья не привел всех участников процесса к присяге, и теперь Макдональд собирался исправить это упущение.

– Когда суд был созван на совещание и его честь судья Джон Бернс вошел в этот зал, все присутствующие встали. Это было не просто свидетельство уважения к судье, которого он, вне всякого сомнения, достоин. Это был знак для всех находящихся здесь: все, что здесь говорится, – правда. Вы заставляете присяжных и судью терять драгоценное время. Итак, я еще раз вас спрашиваю – ваш отец когда-нибудь бил вас?

Лайонел пожал плечами:

– Ну разве что иногда отвешивал оплеуху. Ничего похожего на…

– Ничего похожего на то, что он делал с вашей матерью? – перебил его Харрисон.

– Она сама напрашивалась! – выкрикнул Лайонел. – Жена должна повиноваться мужу. Мать знала это, но ей нравилось выводить его из себя.

– А не случалось ли между вашими родителями драк из-за вас, сыновей?

– Может быть, я не знаю.

– Не знаете? Тем не менее у меня есть подписанное заявление одного из ваших соседей, который однажды, оказавшись у вас дома, видел, как вы с Реджинальдом прятались за юбками матери, в то время как ваш отец избивал ее.

– Я был тогда еще очень мал.

– Вам было шестнадцать. К этому времени вы уже переросли свою мать.

– Вы сильно сгущаете краски. – Лайонел повернулся к судье. – Мы здесь обсуждаем не поведение моего отца, а судим вон того черномазого. Займитесь своим делом и утихомирьте этого адвоката.

– Не указывайте мне, что делать, – рявкнул Бернс.

– Правильно, дорогой! – выкрикнула Белл.

– Харрисон! – с улыбкой сказал судья. – Надеюсь, вы знаете, к чему клоните.

Лайонел вот-вот готов был сорваться. Макдональд решил дать ему ненадолго расслабиться, а потом нанести главный удар. Прежде чем снова обратиться к свидетелю, он кивнул судье.

– Я согласен с вами, Лайонел. Мы собрались не для того, чтобы обсуждать поведение вашего отца. Скажите, вы честный человек?

– Любой джентльмен с Юга – честный человек.

– А не были ли показания Ливонии вырваны у нее силой?

– Конечно, нет. В этой бумаге только то, что она хотела сказать. Она очень долго держала все это в себе, потому что боялась.

– Чего боялась?

– Что черномазые возьмутся за нее. Моя мать знала, что, если она обо всем расскажет, мамаша этого ниггера убьет ее.

– Я прошу присяжных не обращать внимания на это дурацкое заявление, – вмешался Бернс. – Этот человек говорит о вещах, о которых он не может судить с уверенностью.

– Если мать подсудимого столь жестокая и опасная женщина, как вы ее представляете, почему она сразу не расправилась с Ливонией и не убежала?

– У нее на это не хватило смелости, вот почему. Не сообразила в силу своей глупости.

– После смерти вашего отца вы нечасто встречались с матерью, не так ли?

– Мне было очень тяжело наблюдать, как она теряет зрение. Мы с братом остались жить в доме, а она со своей черномазой служанкой переехала в особняк недалеко от границы наших владений.

– Вы вступили во владение имуществом вашего отца?

– Пытался.

Харрисон кивнул, подошел к присяжным и окинул их взглядом.

– Вот как я себе это представляю. Лайонел утверждает, что показания матери не были вырваны у нее силой, и ожидает, что вы ему поверите. Ведь он, в конце концов, белый, а значит, мы должны верить ему, а не Адаму, не так ли? Однако мне, видимо, стоит попытаться выяснить правду. Если он лжет в чем-нибудь одном, он вполне может солгать и в другом, верно? Лайонел, как вы находите наш небольшой городок?

– Он просто чудесный.

– А здешние люди вам нравятся?

– Да. Они очень приятные.

– На прошлой неделе вы провели много времени в Блю-Белл?

– Да, нам с братом пришлось побывать в городе. Мы хотели отправиться верхом в горы, но не нашли прокатных лошадей.

– Вы бывали в прекрасном магазине Моррисона?

– Да.

– А в салуне?

– Да.

– Короче говоря, вы встречались с большим количеством приятных людей, не так ли?

– Да.

– Приходилось ли вам сталкиваться с теми из местных жителей, кто бы вам не понравился?

Лайонел сделал вид, что задумался.

– Нет, мне понравились все.

– Даже наша Белл?

Лайонел, должно быть, сообразил, куда гнет Макдональд, и, быстро взглянув на судью, промолчал.

– Отвечайте, Лайонел, – приказал Бернс.

– Да, она мне понравилась так же, как и все остальные. Тут в голосе Харрисона явственно зазвучали гнев и презрение.

– В таком случае у вас странные понятия о том, что хорошо и что плохо. Вы ведь лжете, Лайонел, не так ли? Вы всех нас ненавидите.

– Неправда!

– А как насчет Белл? – снова осведомился Харрисон.

– Она достойная женщина.

– Он врет, судья! – крикнула со своего места Белл. – Он назвал меня грязной, дешевой шлюхой. Билли это слышал.

– Но она в самом деле шлюха, – стал оправдываться Лайонел.

– Благодарю вас, Белл, – с улыбкой сказал Харрисон. – Теперь у нас возникла еще одна проблема, ваша честь. Похоже, мы и парни с Юга говорим на разных языках. Лайонел, может быть, для вас слово «хорошо» означает то же самое, что «отвратительно»? А что вы думаете о других женщинах города? Например, о Мэри Роуз?

– Она дрянь, потому что живет с черномазым.

Харрисону очень захотелось ударить сукиного сына, но он стремился уничтожить его иным способом.

– Харрисон, в чем дело? Почему вы расспрашиваете его о жителях города? – поинтересовался Бернс.

– Ответы свидетеля дают представление о его характере, судья, – пояснил Харрисон. – Когда человек утверждает, что говорит правду, я должен выяснить, насколько я могу ему верить.

Бернс кивнул.

– А что вы думаете о Кэтрин Моррисон? – продолжил Макдональд. – Что вы сказали о ней Дули, Генри и Гоусту?

– Я не помню.

– Ну что ж, зато я помню. По моей просьбе Генри записал ваши слова и поставил под бумагой свою подпись, удостоверяя ваши высказывания. Если будет нужно, мы вызовем его сюда и попросим рассказать, как было дело. – Харрисон подошел к столу и взял лист бумаги. – Лайонел назвал Кэтрин сучкой и шлюхой, заявив, что, по его мнению, она переспала с большинством мужского населения Блю-Белл. Мало того, он сказал Генри, что им следует объединиться с Белл и работать на пару. Он прошелся по матери Кэтрин, но я не собираюсь повторять эти гнусности. Если хотите, можете ознакомиться с тем, что он говорил.