Почему Джуди не поделилась со мной своими сомнениями, думает Рич, когда через пару минут направляется обратно к своему рабочему месту. Вместо этого Джуди и Кэт обговорили все наедине, как хотела Кэт. Разумеется, Джуди не хотелось вмешиваться, в тот момент мне и самому бы, наверное, не понравилось, если бы она вмешалась. А Кэт и подавно.

По правде говоря, Рич, как и Кэт, верил в то чудо, которое подарит им медицина, хотя после первой неудачи немного остыл. Но после положительного теста на беременность Рич позволил надежде расти, по чуть-чуть каждый день. Его эмоции слегка отставали от эмоций жены, как обычно, он плелся за ней, беря пример с ее энтузиазма. Но после последней неудачи Рич уже не был так уверен, что Кэт снова поднимется. Но ведь он не может пробежать эту дистанцию в одиночку, так что же с ними будет?

* * *

На самом деле Кэт не спит, она просто спряталась от внешнего мира. Она пролежала без движения несколько часов. Занавески остались задернутыми, несмотря на отчаянные попытки дневного света пробиться в щель между ними. Кэт лежит все в той же позе, свернувшись калачиком под одеялом.

Проходит десять минут…

Пятнадцать…

Семнадцать…

Время тянется невыносимо медленно. Бесси свернулась около ее живота. Один полумесяц внутри другого. Обычно кошка спит на покрывале в ногах, но сегодня она словно бы почувствовала, что Кэт нуждается в ее присутствии, поэтому поддела мордой одеяло и залезла под него. Ее тепло и мягкая шкурка немного успокаивают.

В какой-то момент Кэт слышит звонок городского телефона, но не может заставить себя снять трубку. Включается автоответчик. Ее собственный голос просит звонящего оставить сообщение. На автоответчике она такая собранная, взрослая, жизнерадостная, словно это кто-то другой.

После звукового сигнала раздается мамин голос:

– Дорогая, как ты? – Пауза. – Кэт, малышка моя, я знаю, что ты дома. Это мама. Рич только что звонил и поделился новостями. Мне очень жаль. Правда. Я знаю, как ты надеялась, что все получится, и все мы надеялись, но… милая, я не знаю, что сказать. Мы о тебе думаем, я и папа. Надеюсь, ты там отдыхаешь. Я хочу приехать навестить тебя. Пожалуйста, перезвони, когда прослушаешь сообщение. Обнимаю.

Что-то щелкает, и мама замолкает. Кэт тянется за берушами, чтобы больше ничего не слышать.

46

6.33. Снова Кэт просыпается раньше Рича. И опять она парит в невесомости, как космонавт. Она здесь третий день… или четвертый. Сбилась со счету. Голова пылает, словно кто-то вскрыл ее черепную коробку и заполнил огнем. А на улице начинают петь птички. Кэт снова тянется за берушами и вставляет их плотно-плотно, пока не перестает слышать вообще. Мозг готов взорваться. Кэт не сомневается, что чувствует, как разные химические соединения вступают в реакцию, пожирая серое вещество. Она бы все отдала, чтобы полностью отгородиться от звуков и от мыслей, обрести тишину.

Рич просыпается, собирается на работу, снова умоляет ее встать с кровати, но как только он уходит, Кэт признает свое поражение. Она не может двигаться и не может никуда идти. Даже кокон из знакомого одеяла в знакомой спальне не кажется ей безопасным, что уж говорить о походах куда-то. Она хочет, жаждет безопасности, а для этого остается только надеяться, что она снова провалится в сон. Во сне можно найти умиротворение. Часами она пытается уснуть, но чем сильнее старается, тем больше ей не хочется спать. Она может лишь гонять одни и те же мысли по кругу, повторять снова и снова:

Я заслуживаю это.

Я не рождена быть матерью.

Бездетные женщины бесполезны.

Я всех подвела.

Я неудачница.

Я ненавижу свое тело.

Ненавижу себя.

Я не заслуживаю быть счастливой.

Снова и снова эти слова приходят, кружатся, ударяются друг о друга и взрываются, а Кэт ощущает, как ее личность распадается, исчезает, сгорает в химическом пожаре ее мозга. Она так и лежит без движения на боку, парализованная, застывшая, словно один из жителей Помпеи, которого навек погребли вулканический пепел и лава.

* * *

– Я так и не могу дозвониться до нее, Рич. Она не подходит к телефону. Я уже и на городской звонила, и на мобильный. Хочу с ней повидаться.

Рич стоит на улице перед дверью офиса в Лестере. На улице прохладно, но Рич вышел, чтобы поговорить без посторонних.

– Джуди, простите, она говорит, что никого не хочет видеть, часто и на мои звонки тоже не отвечает. И так всю неделю. Я так понял, у нее еще не закончились выделения, но вряд ли из-за этого надо лежать днями напролет. Она вообще не встает с кровати.

Пауза. Джуди раздумывает.

– Ты считаешь, она снова впала в депрессию?

– Мне кажется, она от меня ускользает.

– Да, похоже на то. Я чем-нибудь могу помочь?

Рич вздыхает.

– Я очень беспокоюсь за нее, но мне сложно, поскольку приходится работать. Компания переживает трудные времена. На нас оказывается такое давление. Я боюсь, что, если я перестану держать руку на пульсе, меня при первой же возможности отправят на свалку.

– На свалку?

– Простите. – Рич использовал их с коллегами шутку. Все они ходят по краю и не знают, кто будет следующим. – Я хотел сказать, что они меня уволят.

– Да, должно быть, это ужасно. Я хочу предложить вам с Кэт куда-нибудь съездить развеяться, но думаю, это будет непросто.

– Да какое там, я даже спросить ее об этом не осмелюсь. Мне страшно.

– Понимаю.

Снова молчание. Ричу не хочется торопить свою тещу, но он беспокоится, что слишком долго отсутствует на рабочем месте. Рич не уверен, можно ли доверять своим коллегам, что они при первой же возможности не заложат его, видя, что он бездельничает.

Джуди спрашивает:

– Она ест?

– Я не уверен, каждый вечер ей готовлю, но, когда меня нет рядом, такое впечатление, что она не ест.

– Плохо.

Я знаю, думает Рич. Но что поделать? Его даже посещала безумная мысль установить автоматическую кормушку, как для кошки, которую они оставляют, когда уходят до позднего вечера. Круглые сутки такая кормушка крутится, потихоньку выдавая еду. Он бы поставил ее на тумбочку, заполнил бы орешками и всякими легкими закусками, Кэт всего лишь нужно было бы только протянуть руку… Рич одергивает себя. Похоже, он тоже сходит с ума.

Джуди продолжает:

– Подожди-ка минутку. Хочу кое-что обсудить с Питером.

– Конечно. – Рич борется с нарастающим беспокойством.

Вскоре теща возвращается.

– Если не возражаешь, я заеду. Я знаю, что она никого не хочет видеть, но мне невыносимо от того, что она там страдает одна-одинешенька.

– Она может не открыть дверь.

– У меня же есть ключ.

– Точно.

Когда Кэт нужен был уход после химиотерапии, Джуди открывала дверь своим ключом.

– Тогда, конечно, поезжайте. Для меня тоже будет облегчением, если вы увидитесь.

* * *

Кэт подпрыгивает. Кто-то нависает над кроватью.

Это вор-домушник.

Спустя минуту она понимает, что это мама. В полумраке она видит лишь, что Джуди открывает и закрывает рот, как золотая рыбка.

– Подожди. – Кэт вытаскивает из ушей маленькие желтые затычки. – Как ты сюда попала?

– Вошла. Что это у тебя такое?

– Беруши. – Кэт приподнимается.

– Зачем? У вас такая тихая улица. – Джуди качает головой. – Неудивительно, что ты не слышишь мои звонки.

Разве может Кэт объяснить?

Джуди подходит к окну и распахивает занавески. В комнату льется солнечный свет: опаляющий и горячий. Кэт прикрывает глаза. Джуди садится на край кровати – темный силуэт на ослепительном фоне.

– Дорогая, я волновалась. Рич сказал, что ты пролежала всю неделю.

Кэт вздрагивает, смущается. В глубине души она понимает, что это абсурд, но сила, которая пригвоздила ее к матрасу и не отпускает, всемогуща. Движение приводит ее в ужас.

– Не могу встать, – отвечает Кэт.

– У тебя все еще кровотечение? – спрашивает Джуди уже мягче. Она пододвигается по кровати так, чтобы сжать плечо Кэт через одеяло.

Кэт кивает.

– Немного.

– Дорогая, мне так жаль…

– Это моя вина, – бормочет Кэт.

Мама наклоняется.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что. Мне не стоило даже пытаться. Я не создана для деторождения.

– А вот сейчас ты говоришь глупости. – Слова, возможно, и звучат критично, но тон матери добрый.

– Разве? – Кэт понятия не имеет, глупости это или нет. Ее мысли вообще не отличаются особым смыслом. – Моя чертова матка пришла в негодность после этого чертова рака. Неудивительно, что ребенок не захотел там остаться. – Она начинает рыдать. Как и раньше, раз уж Кэт плачет, то уже не может перестать, только всхлипывает между рыданиями, судорожно заглатывая побольше воздуха, как привыкла с детства. Мама обнимает ее. Ее грудь мягкая и пахнет стиральным порошком. Она пользуется одним и тем же стиральным порошком несколько десятков лет. Наконец Кэт отстраняется и спрашивает:

– Можешь принести мне салфетки?

– Разумеется.

Джуди идет в туалет – уже вполне по-деловому – и возвращается с длинным куском туалетной бумаги.

– Ты ела?

И правда, ела ли она?

– Я не уверена.

– Господи, милая!

Кэт не удивлена, что мама сердится, она и сама на себя сердита.

– Я пойду приготовлю тебе сэндвич.

Кэт откидывается на подушки, смотрит из окна. Приходится щуриться. Весь мир все еще кажется чем-то отдельным от нее. Но, по крайней мере, паника немного отступила. Хорошо, что мама приехала. Кэт слышит, как Джуди гремит посудой, а потом на кухне закипает чайник. Это первый звук за долгие дни, который она не хочет вычеркнуть из своей жизни.

Вскоре Джуди возвращается с подносом. На нем сэндвич с сыром на черном хлебе и чашка дымящегося чая.