– Господи, мне не хотелось бы думать, что моя мать скажет, узнай она, зачем на самом деле мы встретились. – Упс. Это могло прозвучать грубо. Лу поясняет: – Не стоит мотать себе нервы и рассказывать матери про ребенка, пока я сама не разберусь с этим вопросом.

– А у нее какие-то проблемы с этим?

– Думаю, да. Я призналась в своей ориентации только год назад. Она только еще привыкает… Но по поводу детей… могу ошибаться, но я не представляю, чтобы она одобрила такой шаг.

– Господи. – Адам делает глоток пива. – Такое впечатление, что вам приходится преодолевать большое сопротивление.

– Можно сказать и так. – После его замечания Лу понимает, с чем пришлось столкнуться за последние несколько месяцев. – Хотя догадываюсь, что многим гомосексуалистам тяжело стать родителям по тем или иным причинам.

– Возможно, если ты гей, то приходится из кожи вон лезть, чтобы это случилось, и поэтому мы все тщательно взвешиваем. – Адам набивает рот чипсами. Здоровый аппетит, отмечает про себя Лу. Хорошо. Малоежки ее бесят. Она не хотела бы таких детей. Адам между тем продолжает: – Я знаю много гетеросексуалов и гомосексуалистов, которые не согласятся, но лично я считаю, что родительство связано с чертами характера, а не с ориентацией.

– И я так думаю. – Лу вспоминает своих родителей. Оба гетеросексуалы, но пока был жив отец, отношения с ним складывались куда проще. Возможно, он мог бы помочь поднять этот вопрос в разговоре с матерью. – София не сомневалась, что моя мать будет в шоке, если я заведу ребенка.

Внезапно Адам ударяет по барной стойке кулаком с такой силой, что жидкости в бокалах начинают раскачиваться из стороны в сторону.

– Не хочу проявить неуважения к вашей матери… но меня бесит, когда люди считают, что могут судить, кому быть родителем, а кому – нет! – восклицает он. Лу удивлена – и обрадована – силой его реакции. – Одному богу известно, как много семей я вижу – а ваша работа, полагаю, еще хуже, – где гетеросексуальные пары не утруждают себя размышлениями по поводу важных жизненных проблем и выбирают самый худший из возможных вариантов, особенно когда речь о детях. Но никто не обвиняет их огульно в том, что их сексуальная ориентация как-то влияет на них как на родителей.

– Мне ли не знать, – говорит Лу, направляясь к одному из круглых дубовых столов. Даже по прошествии нескольких недель после операции ей трудно долго стоять. – Вам бы посмотреть на родителей тех детей, с кем мне приходится работать. У нас в школе учится мальчик, мать которого родила шестерых детей от пяти разных мужчин.

Адам пододвигает табурет.

– Обалдеть! И дети все еще живут с ней?

– Нет, четверо под опекой.

– Четверо!

Лу кивает.

– Аар… – В последний момент она умолкает, чтобы не выдать имя своего подопечного. – Этот мальчик в душе просто прекрасный ребенок, но неудивительно, что он не может справиться с гневом.

Адам протягивает ей пачку чипсов, и Лу зачерпывает горсть. С ним так легко общаться… Хотя и общение с Карен и Анной ей тоже очень помогает. Учитывая, что они знакомы довольно короткое время, удивительно, насколько комфортно Лу чувствует себя в их компании, наверное, после всего того, через что пришлось пройти. Тем не менее ни одна, ни другая ее толком не понимают, когда речь заходит о детях. София и Хоуи в этом вопросе еще дальше от нее, оба пока не дозрели до того, чтобы стать родителями, возможно, никогда и не дозреют. Но с Адамом она наконец обрела возможность поделиться своими самыми сокровенными убеждениями.

– Знаешь, – с жаром говорит она, переходя на «ты», – надеюсь, что-то из моего личного опыта помогло бы мне стать лучше. Я теперь готова стать матерью. Моя собственная мать не слишком толерантна, она в общем-то ханжа, и я понимаю, что могла бы вести себя иначе – надеюсь, лучше, – если у меня будет ребенок.

Адам подхватывает эстафету.

– А меня травили в школе. Обычная история. Я плохо вписывался в коллектив. Никогда не был частью толпы. Я тянулся к учителям. Они меня защищали, и, думаю, мне всегда легче было со взрослыми. Другие дети терпеть меня за это не могли, считали меня учительским любимчиком. Полагаю, они просто ощущали, что я не такой, как все. Ты же знаешь, как легко можно прицепиться к какой-нибудь слабости, и понеслось… – Такое чувство, что и сам Адам расслабился. – Но, как и ты, я считаю, что этот опыт позволяет мне лучше разобраться в чувствах детей. – Он высыпает остатки чипсов из пачки прямо к себе в рот. – Помню, как ты сказала, что события детства наделили тебя сочувствием к детишкам, с которыми приходится работать.

Лу польщена, что Адам помнит их разговор, состоявшийся какое-то время назад.

– Это правда, связь есть. – Она на минуту задумывается, а потом произносит: – Думаю, ты коснулся одной из главных причин, по которой я хочу завести ребенка.

– Да?

– На самом деле все очень просто. Я просто хочу дать жизнь счастливому человеку.

Адам улыбается:

– Хорошая причина. Такое объяснение куда лучше, чем могли бы дать многие.

– Надеюсь, ребенок не будет страдать от моей ориентации, хотя теперь нас все чаще принимают такими, как есть, ты согласен?

– Наверное, да. В любом случае кому вообще хочется стать совершенно нормальным? Только представь себе мир без чудачеств и особенностей характера. Именно это и делает нас нами.

В этот момент дверь в паб открывается. Входит какой-то старик и медленно, нетвердой походкой, бредет к барной стойке. Лу узнает его. Он живет в квартире на чердаке прямо напротив. Улица такая узкая, что его окна всего метрах в шести от ее. Время от времени они болтали у газетного киоска. Старик жил на Магдален-стрит несколько десятков лет, но впервые Лу встречает его в «Короне». Он кажется жалким и одиноким. Лу всегда считала, что старик редко куда-то выбирается, но сегодня он щегольски одет, а его длинные волосы, похожие на паутину, недавно расчесаны. Он заказывает коктейль «Виски Мак»[24] и трясущимися руками относит бокал к ближайшему столику, садится, достает широкоформатную газету и ручку, складывает газету и начинает решать кроссворд, как у себя дома. Он напоминает ей героя какой-то сказки, и для Лу честь добавить что-то к картине его привычной жизни. Какое-то время они с Адамом молчат, зачарованно глядя на старика, разве что Адам хрустит чипсами. Затем Адам глотает, и они снова возвращаются к реальности.

20

В эркерное окно постучали. Рич за стеклом корчит рожи. Слава богу, муж здесь. Кэт просто распирает рассказать ему про Саки. Но Майк опережает ее и сам открывает дверь.

Рич заходит в гостиную, вместе с ним в комнату проникает уличная прохлада.

– Фу, долгая встреча. Чертово планирование. – Он бросил пиджак на спинку большого кожаного дивана. – Завтра придется снова поехать. Встреча затянулась, и я не сумел переговорить с дизайнерами.

– Налить тебе выпить? – спрашивает Майк. Он ждет, пока Алфи и Дом не лягут в постель, чтобы выпить самому. Видимо, сегодня его очередь купать сыновей.

Кэт и Саки пьют джин с тоником. Саки потягивает напиток маленькими глоточками, а Кэт уже почти допила свою порцию. Ей надо расслабиться.

– Я тебе налью.

Ей ужасно хочется поговорить с Ричем наедине, но муж опускается на диван с тяжелым вздохом. Кэт не отстает:

– Не хочешь выбрать напиток?

– Сама выбери, любимая. – Рич ослабляет галстук. – Ты же знаешь, что мне нравится.

На кухне она достает холодное пиво для Рича, а потом использует этот предлог, чтобы сделать себе новую порцию джина с тоником. Она наливает щедрую порцию спиртного и возвращается в гостиную, позвякивая льдом в бокале.

Близняшки развалились на кремовом ковре рядом с телевизором и играют в приставку. Звук приглушен, но Кэт тем не менее слышит стаккато орудийного огня. Саки просто соткана из противоречий, думает Кэт, мальчикам запрещено поговорить с тетей, пока они делают уроки, но при этом разрешена приставка.

Рич улыбается ей:

– Все в порядке, милая?

– Ммм… – Она делает большой глоток, и пузырьки ударяют ей в нос. А алкоголь ударяет в голову. Она надеется, что в скором времени они поужинают.

– Сегодня все хорошо прошло, тебе не кажется? – говорит Рич.

Господи, думает Кэт. Нельзя же сказать, чтобы муж избегал этой темы в присутствии Майка и Саки!

– Что делала остаток дня? Консультант говорит что-то еще?

– Да нет, ничего особенного, – бормочет Кэт.

– Но все нормально?

– Да, да. Потом расскажу. – Она многозначительно смотрит на мужа, предупреждая, что он ступил на опасную территорию.

Майк поднимается с места.

– Все, мальчишки. В постель!

– Пап…

– Без разговоров. Я же предупреждал вас пять минут назад. Половина восьмого. Пора мыться. Я уже набираю ванну.

– А нельзя закончить игру? – Звук стрельбы становится быстрее, бомбы с шумом взрываются, озаряя экран желтыми вспышками. На строке внизу экрана увеличивается счет. Мальчики идут ноздря в ноздрю.

Саки тоже встает.

– Алфи. Дом. Делайте, как велит отец. – Она выключает телевизор.

Извиваясь всем телом в знак протеста, мальчишки все-таки тащатся наверх под присмотром Майка. Может, Саки и не балует сыновей, как балует их отец, думает Кэт. Хотя она и сама не прочь побаловать племянников, но уверена, что ни за что не разрешила бы им играть в такие жестокие игры, если бы это были ее дети.

– Я бы не отказался иметь приставку в их возрасте, – говорит Рич.

– Ты бы и сейчас не отказался, – замечает Кэт.

– Правда.

– Но у нас ее не будет.

– Даже если у нас появится маленький мальчик?

– Я бы предпочла избегать стереотипов про игрушки для мальчиков и девочек. – Кэт не может рассказать, что на самом деле ее бесит, поэтому перенаправляет свое раздражение на мужа.

Рич выглядит приунывшим, но потом оживляется.

– Придется приходить сюда, чтобы он играл с двоюродными братишками.