Но в последние несколько месяцев Джулиана убедилась: любовь вовсе не миф, ведь сводные братья обрели ее у нее на глазах. Любовь Гейбриела и Калли расцветала как раз тогда, когда Джулиана приехала в Англию, и она наблюдала, как они сопротивлялись ей, но тщетно. Когда же они уступили своему чувству, весь Лондон был удивлен, и Джулиана лишь надеялась, что у их любви не будет печального конца. А затем Ник встретил Изабель, и нельзя было не заметить, как глубока их привязанность друг к другу.

Но всякая любовь начинается так: огонь, страсть и нежность. Что же случается, когда огонь угасает, а привязанность становится утомительной?

Она увидела, как Калли чуть подалась вперед, чтобы прошептать что-то Ралстону в соседней ложе. Брат широко улыбнулся и положил ладонь на плечо жены. Наклонившись к ней, он что-то сказал, и, судя по яркому румянцу, залившему щеки Калли, слова маркиза были не вполне подходящими для театра.

И тут что-то шевельнулось в душе Джулианы, что-то… похожее на зависть. Но она понимала: завидовать чужой любви — пустое занятие. Потому что любовь — смутное, эфемерное чувство, которое через несколько месяцев — или лет, если повезет, — неизбежно померкнет.

И что тогда?

Нет, она, Джулиана, не хочет любви.

Но страсть… та, что побуждает брата нашептывать жене в театре неприличные вещи, совсем другое дело. Против этого она бы не возражала.

Она мысленно вернулась в то утро, к тем мгновениям в Гайд-парке, когда герцог Лейтон спрыгнул со своего коня со сверкающими от гнева глазами и поцеловал ее. Пылко и страстно. Поцеловал — и разжег в ней огонь, черт бы его побрал.

И теперь ей хочется того, что он мог бы ей дать. Хочется чувственности, но не его самого. Его она отказывается желать.

Джулиана поднесла бинокль к глазам и оглядела театр в поисках чего-нибудь, что могло бы развлечь ее. Чуть поодаль, через несколько лож, виконт Денсмор пожирал плотоядным взглядом роскошный бюст своей спутницы. Похоже, Мари была права насчет нее. Дальше, через несколько ярдов, леди Дэвис и леди Спарроу рисковали выпасть из своей ложи, вытягивая шеи в сторону какой-то отдаленной точки. После чего спрятались за трепещущими веерами, которыми обычно прикрываются все завзятые сплетницы, дабы позлословить. Хотя Джулиана не испытывала симпатии к этим ужасным женщинам, она вынуждена была признать, что они знатоки по части свежих сплетен. Проследив за их взглядами, она могла бы развлечься…

Когда же она наконец отыскала объект их перешептываний, то поклялась, что больше никогда не будет сплетничать. Там, в ложе прямо напротив, стоял герцог Лейтон, беседовавший с Виноградинкой тет-а-тет. На виду у всего Лондона.

В нескольких футах от этой идеальной, полной достоинства пары, олицетворяющей портрет аристократического счастья и, вполне вероятно, приводившей всю театральную публику в состояние лихорадочного возбуждения, восседала герцогиня Лейтон вместе с какой-то тучной дамой и дородным джентльменом, которые, по предположению Джулианы, были родителями Виноградинки.

То есть леди Пенелопы. Да, ей лучше начинать думать о ней как о леди Пенелопе. Ведь скоро она станет герцогиней Лейтон. Ну и пусть становится! Какое ей, Джулиане, дело до того, на ком женится герцог? Совершенно никакого.

Никакого? Тогда почему бы не опустить бинокль?

Что ж, она может опустить бинокль в любое время. Когда захочет. Вот сейчас опустит.

И тут он поднял глаза и посмотрел прямо на нее.

Даже если бы бинокль вдруг вспыхнул ярким пламенем, то и тогда она не опустила бы его быстрее. И с большей неловкостью.

Бинокль ударился о мраморную балюстраду с противным треском, и золотой окуляр упал на ковер.

В ложе внезапно стало тихо-тихо. А Джулиана с открытым ртом уставилась на длинную эмалевую ручку, оставшуюся у нее в руке.

Она почувствовала, как краска смущения заливает лицо, и ухватилась за первое пришедшее ей в голову средство спасения — упала на колени на пол в прежде слишком темной, а теперь недостаточно темной ложе, чтобы поднять окуляр, который… черт бы его побрал… должно быть, закатился под кресло, потому что его нигде не было видно.

Пока она слепо шарила под креслами, до нее вдруг дошло, что, ползая по полу в ложе герцога Ривингтона, она лишь усугубила ситуацию, причем сильно усугубила. Леди Спарроу и леди Дэвис скорее всего наблюдают сейчас за ней, гадая, как же она выпутается из столь унизительного положения.

А она даже не подумала о нем.

Наверняка он все видел. И ей представилось, как он приподнимает надменную золотистую бровь в ее сторону, как бы говоря: «Слава Богу, что это проблема Ралстона, не моя».

Она выругалась себе под нос, решив, что несколько итальянских слов описывают сложившуюся ситуацию гораздо точнее, чем любые английские.

Тут пальцы ее дотронулись до чего-то холодного и гладкого, и она схватила упавший окуляр. Подняв голову, обнаружила, что смотрит на ноги графа Аллендейла, брата Калли. Как истинный джентльмен, Бенедикт наверняка пришел, чтобы помочь ей подняться.

Но она была к этому не готова.

Он, похоже, почувствовал ее настроение и присел на корточки с ней рядом.

— Мне сделать вид, что я помогаю искать, пока вы не будете готовы предстать перед ними? — прошептал граф, и веселые нотки в его голосе помогли ей немного успокоиться.

Она взглянула на него и прошептала в ответ:

— Как вы думаете, милорд, нельзя ли мне остаться здесь?

— На сколько?

— Хорошо бы навсегда.

Граф сделал вид, что раздумывает над ее вопросом. Потом сказал:

— Но, как джентльмен, я вынужден буду остаться рядом с вами… а я надеялся посмотреть спектакль. — Когда она улыбнулась, он предложил ей руку и прошептал: — Продолжайте улыбаться. Если они увидят, что вы смущены, вы возненавидите себя за это.

Джулиана тяжко вздохнула, и граф поднял ее на ноги. Она чувствовала на себе сотни глаз, но отказывалась смотреть. Не хотела убедиться в том, что одна пара глаз принадлежит надменному герцогу Лейтону. Продолжая удерживать на лице улыбку, пробормотала:

— Я устроила сцену, да?

Лорд Аллендейл насмешливо улыбнулся:

— Но это же театр… Утешьтесь тем, что вы тут не единственная актриса.

— Правда?..

Граф кивнул:

— Разумеется. Я видел, как одна виконтесса потеряла свой парик, потому что слишком уж перегнулась через перила. — Он нарочито передернулся. — Ужасно!..

Девушка весело рассмеялась. Рассмеялась с облегчением. Бенедикт был красивый и очаровательный. И намного добрее, чем…

Чем никто!

— Вначале Серпентайн. А теперь это… — пробормотала она.

— Вы, похоже, любительница приключений. Если так, то сейчас вы по крайней мере в безопасности.

— Вы так считаете? Почему же тогда это приключение кажется мне куда ужаснее?

Бенедикт улыбнулся:

— Вот именно — кажется.

— Значит, выдумаете…

— Думаю, что все это довольно забавно, но не более того.

— Что ж, если так… — Джулиана с ликующей улыбкой повернулась к залу и, подняв над головой окуляр, объявила: — Я нашла его!

Марианна рассмеялась и дважды хлопнула в ладоши в знак того, что ее это очень позабавило. Ухмылка Ралстона показывала, что он доволен сестрой — ведь она не струсила перед высшим светом (брата никогда особенно не волновало мнение общества, и за это Джулиана была ему очень признательна).

Тут огни театра начали гаснуть, и наступило время для начала настоящего представления.

— Слава Богу, — прошептала Джулиана. А вскоре она уже сидела рядом с Марианной — та вернулась к ней, дабы уберечь от дальнейшей неловкости.

И вот на сцене зажглись огни, и пьеса началась. Однако Джулиана никак не могла сосредоточиться на пьесе. Не могла успокоить разыгравшиеся нервы и побороть желание сбежать из театра. К тому же ей ужасно хотелось посмотреть в сторону ложи герцога Лейтона. К концу первого акта искушение оказалось непреодолимым, и она украдкой взглянула на него.

Герцог же наблюдал за игрой актеров с живейшим интересом.

«А не воспользоваться ли биноклем? — подумала Джулиана. — Конечно, ручка у него сломана, но окуляр, наверное, цел. Во всяком случае, я должна это проверить. Просто обязана. Это же вполне естественно…»

Она поднесла бинокль к глазам и посмотрела на сцену. Линзы не треснули — Джулиана отчетливо увидела ярко-красный атлас ведущей актрисы и густые черные усы главного актера.

Что ж, окуляры в прекрасном рабочем состоянии. Но есть ли у нее уверенность, что бинокль не сломан где-то еще? Может, теперь он неправильно преломляет свет? Вполне возможно. Необходимо проверить и это…

Она как можно небрежнее повела биноклем по широкому полукругу в сторону от сцены, остановившись только тогда, когда отыскала блестящие золотистые волосы Саймона. Происходящее на сцене вызвало у публики смех, но он не засмеялся… даже не улыбнулся, пока Виноградинка не повернулась к нему, вероятно, желая убедиться, что он получает удовольствие. Джулиана увидела, как герцог кивнул и что-то сказал ей на ухо. Виноградинка расплылась в улыбке и внезапно перестала так уж походить на виноградинку.

«Оказывается, она очень даже недурна собой», — подумала Джулиана, нахмурившись.

— Видишь что-нибудь интересное?

Услышав этот вопрос, Джулиана вздрогнула и чуть не выронила бинокль. Повернувшись к Марианне, пробормотала:

— Я… я просто проверяла бинокль. Хотела убедиться, что он в порядке.

— А… понятно. — Легкая улыбка заиграла на губах подруги. — Видишь ли, я могла бы поклясться, что ты смотрела на герцога Лейтона.

— С чего бы мне на него смотреть? — спросила Джулиана. Положив сломанный бинокль Марианне на колени, добавила: — Вот, проверь сама. В полном порядке.

Марианна взяла бинокль. И не сделала ни малейшей попытки скрыть, что смотрит на герцога Лейтона.