Все будет у Кейс. Харди промахивается, и мое сердце сбивается с ритма. Я поворачиваюсь и несусь по площадке. Тереза, наша разыгрывающая защитница, перехватила мяч и ведет его дриблингом позади меня; ее длинные блондинистые волосы, заплетенные во французскую косу, бьют ее между ключицами так же яростно, как мяч стучит по полу.

Все будет у Кейс.

Как и всегда на этом моменте, я перевожу взгляд – от себя, от мяча – на двух спорящих мальчиков. Передний ряд, дальний угол трибун, в паре шагов от кольца. Они толкаются и пихают друг друга локтями. Безо всякой злобы: они не то чтобы всерьез ругаются, просто дурачатся, как принято у братьев. Они и есть братья. Близнецы Хайфулы, Леви и Такер, оба в дурацких, натянутых на глаза бейсболках. Хотя камера Брэндона только краем цепляет их профили, но идиотские улыбки все равно выдают их лучше, чем таблички с именами. Придурки, оба полные придурки. Дебилы в футболках сельскохозяйственного потока «Фэйр Гроув».

Толчок локтем, еще один, пихнуть в грудь, ответить тем же.

В руках у Леви огромный стакан с газировкой. Каждый раз, когда Такер пихается, Леви проливает немного содовой на колени. Перестань, беззвучно говорит Леви, а Такер откидывает голову назад, и плечи его трясутся от хохота. Леви пихает его в плечо.

Но Челси на площадке не замечает их дурачеств. Оказавшись под самым кольцом, она не отводит глаз от мяча. Тереза передает его мне. Я на экране раскрываю ладони:

когда мяч касается моей руки, я чувствую его и сейчас – я, сидящая на краешке кровати. Много месяцев спустя я все еще ощущаю поверхность мяча: жесткая, бугристая, словно кожура маклюры. Удар такой сильный, что у меня горит кожа.

Группа поддержки трясет помпонами, болельщики стучат ногами. Спортзал взрывается безумием, словно концертная площадка за минуту до того, как на сцену выйдет легендарная группа.

– …пасс для Кейс… – кричит Фред, чуть не срываясь от волнения на визг.

«Нитро! Нитро! Нитро!» — скандирует толпа.

Однако я совершенно не ощущаю себя взрывчатым веществом. Челси на экране перемалывают металлические зубья блендера. Ее бедра хрустят и скручиваются. Да и Бет Харди – совсем не беспомощный щенок; она, скорее, бешеная собака, готовая броситься в атаку. Она защищается так безжалостно, что я как наяву вижу когти и окровавленные собачьи клыки.

Толпа вопит, скандирует, топочет, а я поворачиваю свое ломающееся, горящее от боли тело и бросаюсь в прыжок. Но сама понимаю, еще не отпустив мяча, что попытка не удалась. Я прыгнула слишком высоко и развернулась совершенно не так, как надо.

– Кейс кидает, и… – радостно начинает Ричардс. Я в который раз размышляю, как ему вообще пришло в голову, что своим неудачным броском я могла отправить мяч даже не в корзину, а хотя бы рядом с ней. Как он рассчитывал закончить фразу словом «забивает»?

На трибунах Такер беззвучно говорит «ой» и выдвигает локоть, чтобы пихнуть близнеца. Леви пытается увильнуть от удара. Он отклоняется. Рука Такера натыкается на пластиковый стаканчик и выбивает его из пальцев Леви. Стакан летит к площадке и приземляется у самой лицевой линии. Он переворачивается, и газировка разливается под кольцом. Коричневая пузырчатая тень ползет по блестящему полу спортзала.

Я нажимаю на «паузу»; Челси зависла в воздухе. Она еще не успела приземлиться после своего безумного, отчаянного прыжка. Ее ноги еще не коснулись лужи от разлитого напитка Леви. Она еще не потеряла равновесие и не поскользнулась в липкой газировке. Ее ноги еще не разъехались в разные стороны, как у чирлидерши, которая садится на шпагат. Тело ее еще не ударилось о твердую, как кирпич, поверхность пола.

Скоро меня спешно заберут в пункт первой помощи, где доктор так сдвинет брови, что они столкнутся, как две машины при аварии. Он покажет на рентгеновский снимок: трещина прошла сквозь мое бедро, и я стала похожа на надтреснутую чашку. Доктор покачает головой, когда я наконец расскажу про боль в тазовых костях. Он скажет: Твое бедро уже было повреждено стрессовым переломом, Челси. Ты слишком его нагрузила. Надо было рассказать кому-нибудь, что тебе больно. Меня отправят на операцию, а после карьера спортсменки разобьется на мелкие, острые осколки, которые изменят всю мою жизнь. Такие осколки часто можно встретить в трейлерном парке после урагана.

Я пристально смотрю на себя, от всей души жалея, что не могла тогда поставить на «паузу» свою жизнь. Почему нельзя было зависнуть в воздухе навеки и не испытывать той мучительной боли, что последовала дальше?

Клинт

Малый штраф

– Назови меня психом, – говорит из-за регистрационной стойки Эрл, владелец рыболовного курорта «Озеро в лесу», – но я, представь себе, считаю, что человек на отдыхе хочет… ну, отдохнуть.

У меня сразу пропадает весь энтузиазм. Я оглядываюсь на плакат, который только что прикрепил кнопками на стену лобби. Он совсем даже не плох, этот плакат. Я бы даже сказал, что на моем коллаже природа Северной Миннесоты словно манит зрителя. Белопенные бурлящие потоки, байдарки в чистых речных водах, бурые полосы пешеходных троп – что может быть лучше? Дайте мне неделю, и я научу вас, как получить идеальное тело! – обещает мой плакат. – Тренинг в «Озере в лесу»!

– Это отличная идея, – защищаюсь я. Но слова мои звучат так неубедительно, что с головой выдают, как мало я уверен в себе. Я прокашливаюсь и решаю, что надо действовать настойчивее. – Я же никого в зал силой не загоняю. Это все активный отдых на природе: пешие прогулки, плавание, гребля, да еще на фоне таких шикарных пейзажей. Разве не за этим люди сюда и приезжают? Ради природы? Кто выберет отдых в Миннесоте, чтобы сидеть в помещениях?

– Не знаю, – бормочет Эрл. – Людям нравится немножко полениться в отпуск. Здесь люди не ходят в походы, а прогуливаются по аллеям, Клинт. Байдарки нужны для того, чтобы глазеть по сторонам, а не соревноваться. Плавать? Скажи лучше, возлежать на надутой шине в тихих водах пристани. Отпуск, сынок. Это значит отдохнуть. Расслабиться. Вот за этим люди и приезжают, ты бы мог это уже усвоить. Мужчины рыбачат. Женщины строят глазки гидам.

– Мне они глазки не строят, – говорю я.

Распахивается дверь в столовую.

– Ничего страшного, Клинт, – говорит Тодд, заглотив огромный кусок сэндвича (от сэндвича воняет уксусом). – Не всем же быть объектами фантазий. Только избранным.

Я подозреваю, что он не шутит. Мы только-только приехали поработать летом на курорте, а он уже разгуливает в футболке с логотипом «Озеро в лесу», которая ему мала: показывает девчонкам на отдыхе, сколько часов он провел в спортзале. Но восемнадцатилетних на курорте не так уж много; чаще всего приезжают семьи с маленькими детьми. Но Тодд явно надеется на лучшее.

Он вытирает рот тыльной стороной ладони; увидев мой постер, он издает стон:

– А это что еще такое? Что с тобой не так?

– Да так, просто мысль.

Тодд трясет головой:

– Нет, нет, больше никаких мыслей. Ты все испортишь.

– Что я испорчу? Сказал же, просто мысль такая в голову пришла.

– Нет, нет, нет, – бормочет Тодд и наконец проглатывает кусок. – Послушай. Я понимаю, что ты из кожи вон лез в последний год в колледже. Наверстывал упущенное, да? Ну ладно, бывает. Но в прошлом-то году, когда мы с тобой и Грегом поступили в университет… Тебе же даже в общаге жить не пришлось – у нас был свой дом. Никаких родаков. Отличная возможность. И что ты делал? Учился. Господи помилуй, кто вообще учится на первом курсе? А? Ты знаешь таких? – оборачивается он к Эрлу.

Тот в ответ дергает себя за жесткую бороду, словно из стальной стружки, изо всех сил пытаясь не расхохотаться.

– Нет, ну кто так зубрит? – выкрикивает Тодд так громко, будто я оглох. – Ты ходишь в спортзал – берешь спецкурс по бондиане – занимаешься информатикой. Ты хоть раз на вечеринку-то сходил, Морган?

Я молча смотрю на него. Он знает, что не сходил.

– Ты все испортил. Самый веселый год своей жизни. Все испоганил. А теперь, в самом начале лета, когда все устраивают себе передышку, ты устроился на три работы.

– Никакие не на три…

– Гид на курорте, – перебивает меня Тодд, поднимая вверх указательный палец, – работа в «Щучьей заводи», – упомянув ресторан моих родителей, он отгибает средний палец, – и теперь, – заканчивает Тодд, поднимая указательный (вымазанный майонезом из сэндвича), – вот это.

Он показывает на постер и запихивает остатки сэндвича в рот.

– Да, может, ты и правда слишком много на себя берешь, – поддерживает его Эрл.

– Во-первых, родители мне не платят, – протестую я. – Работа в «Заводи» – это все равно что по хозяйству им помогать. А деньги мне не помешают, когда надо будет платить за следующий семестр. И учебники по геологии стоят недешево, знаете ли. Может, вы записались бы оба на мой тренинг? Вы бы очень меня выручили.

– Вот уж нет, – трясет головой Тодд. – Еще чего. Буду я потакать твоему трудоголизму. Работать, учиться, Господи Боже мой. И еще: если твои родители не перестанут трещать о том, какой ты блестящий студент, я тебя прибью. Мои предки часто ужинают в «Заводи».

– А ты? – спрашиваю я Эрла.

– Коклюшем заболеть и то приятнее.

– Вот увидите, я найду кого-нибудь, – уверяю я их со смехом. – И часа не пройдет.

– Кстати о часах, – говорит Эрл, кивая на мои поношенные наручные часы. Да, немного старомодно, но я не большой поклонник сотовых, а все остальные проверяют время только на телефонах. Которые, кстати говоря, плохо ловят в такой глуши. – Мне кажется, тебя ждет группа.

Я бросаю взгляд на запястье и стучу о стойку коробком со значками.

– Если не заполучу клиентов до конца недели, с меня ужин в «Заводи» для вас обоих.

С этими словами я бегу к двери.

– Твоим родителям не понравится, что ты разбрасываешься их едой, – предупреждает Эрл.